Чёрный Янгар - Карина Демина

– Что тебе надо?

До рассвета есть еще время. И оно всецело принадлежит тем, кто ищет милости капризной Кеннике.

– Меня послал ваш друг, – чуть громче повторил незваный гость и обернулся в темноту прохода, словно опасаясь, что за ним следят. – Тот, который толст.

Кейсо?

– Он велел передать, что… – Раб облизнул губы и съежился. – Что вам надо уйти. Сейчас.

– Зачем?

Янгар встал. То, что происходило сейчас, не укладывалось в обычаи.

– Он велел передать, что у вас больше нет дома. И ваши гости… не гости вовсе. – С каждым словом раб отступал в темноту. – И что утром у ворот храма вы встретите смерть.

– Стой!

Раб остановился, прижимаясь к стене.

– Господин. Пожалуйста. Если меня здесь увидят…

Сколько Кейсо заплатил этому человеку, чтобы он, отданный под крыло храма, нарушил его законы? Гости, значит… Дома нет, и утром за воротами… А жрецы? Что жрецы? Они не отвечают за происходящее вне стен храма. Знали? Возможно.

Вмешиваться не будут.

– Поспешите, – прошептал раб.

Янгар погасил алое пламя бешенства, которое рванулось, желая смерти, не важно – рабу или же предателю Ерхо Ину. Сначала одному. Затем – другому.

Или другой, которая спала, утонув в меховых покрывалах.

Один взгляд на нее, и ярость отступила.

Быть может, раб солгал или перепутал? Не способен же Ерхо Ину желать зла собственной дочери. Не рискнет разломить ее судьбу пополам.

– Идемте, господин. Спешить надо.

Раб прислушался к темноте.

Уходить? Пожалуй, вот только Янгар должен забрать кое-что свое. Он подхватил Налле на руки и, когда она вздрогнула, сказал шепотом:

– Это я.

– Уже пора? – Сонная, она была мягка и беззащитна.

– Пора. – Янгар коснулся лба губами. – Обними меня.

Обняла. И ничего не спросила, когда Янгар понес ее не к отделанным медными пластинами вратам, которые должны были открыться незадолго до рассвета, но в боковой неприметный проход. Только прижалась сильнее. И сердечко стучит-стучит…

Темно.

Янгар хотел взять факел, но раб замахал руками и вытащил из-под полы свечной огрызок, оплавленный, грязный. И огонек, рожденный им, был слаб.

Но хватило света, сказалась Хазматова выучка.

Раб шел быстро, ступая беззвучно – настоящая храмовая крыса, из тех, о существовании которых не задумываешься, пока однажды не переступаешь границу крысиного мира. И вдруг кольнул страх: а если не Кейсо отправил посланника? Если как раз-то Ерхо Ину, тесть дорогой? Или кто-то из гостей, благо найдутся желающие оставить Черного Янгара в подземельях.

И не извне удара ждать следует, но со спины?

Слух обострился.

И обнаженная кожа ловила малейшие токи воздуха.

Ничего. Никого. Только раб и свеча в его руке. Только дрожащая девочка, которая вцепилась в Янгара. Ей куда страшнее, и ему хочется успокоить, сказать, что все обойдется. Но слова разрушат тишину.

Вот раб остановился перед дверью, обыкновенной, дубовой, на тяжелых петлях. Он скользнул в нишу, выдолбленную в стене, и сжался в комок.

Привратник? И старый, если позволено без цепи гулять, или опытный, научившийся избавляться от цепей так, чтобы этого не заметили.

Сколько обещал ему Кейсо за помощь? Много. Столько, чтобы хватило рабу на новую жизнь. И ведь Кейсо не сегодня его нашел, но много раньше, спеша упредить несуществующую опасность.

Дверь отворилась беззвучно. Снаружи было темно. До рассвета осталось всего ничего, и скоро темнота поблекнет, соткутся в ней сизые нити рассвета.

Кейсо с лошадьми ждал на поляне. Вот только не было ни черного жеребца, ни серебряной кобылицы. Переминался с ноги на ногу тяжелый битюг Кейсо, встряхивал головой, позвякивая сбруей. Рядом с ним виднелся бессараб чалой масти, купленный Янгаром за исключительную выносливость.

Сам Кейсо сидел на пеньке, расставив колени, и начищал любимый палаш полой халата.

– Держи, ж-жених! – Кейсо кинул тюк с одеждой. – И поторопись.

Сам он был в парчовом желтом халате, местами продранном. И по золотым гиацинтам расплывались алые пятна крови. Из широких рукавов, разрезанных едва не до локтя, выглядывали пустые ножны метательных ножей.

И значит, правда… нет больше у Янгара дома.

– Рассказывай, – велел он и, вспомнив вдруг о том, кого держит в руках, едва не отшвырнул женщину, из-за которой… Пиркко сама выскользнула из рук, отступила, не спуская с Янгара настороженного взгляда.

– А что рассказывать. Свадьба была. – Кейсо спокойно водил тканью по клинку. – Гости пили. Гости ели. Гуляли. Хорошо так гуляли, до хмелю… особенно наши. За тебя-то здравицы провозглашались. Мой голос – не твой, чтобы слушали беспрекословно.

И люди, верные надежные люди, пили, не рискуя оскорбить богов отказом.

Свадьба ведь.

Не кто-нибудь женится – Янгхаар Каапо.

– Ты мне оставил две сотни, – сказал Кейсо, переворачивая палаш на другую сторону, и хоть сталь была чиста, но он все же провел по ней атласной тряпкой. – Тридуба привел вдвое больше. Наемники.

Волчье племя, беззаконное.

– С табунами пришли… подарком жениху.

– Остальные?

– Не стали вмешиваться. Отступили.

– Дальше, – приказал Янгар.

– Ворота открыли. Наши или кто из гостей? – Кейсо глянул снизу вверх, с упреком. – Кто ж разберет? Свадьба, шумно…

И за шумом шума не услыхать. Свадьба гуляет. Веселится. Вот только веселье это на крови замешено. Кейсо все же поднял голову, и взгляд его был страшен.

– Поздно спохватились. Я приказал уводить людей.

А в усадьбе, помимо воинов, и слуги, и рабы, и старые, и молодые, женщины, мужчины…

Выведут. Тайный ход, которым выбрался Кейсо, к самой реке спускается. Но и Ерхо Ину, коль задумал подобное злодеяние, позаботился о том, чтобы не осталось свидетелей.

Всех вырежет.

Сволочь.

– А дом грабить не стали, сразу подожгли. – Кейсо улыбнулся безумной кривоватой улыбкой. – Ярко так горел, видать, не обошлось без земляного масла.

Оно орехами пахнет.

Ночь.

И всадники во дворе.

Подводы, на которые грузят сундуки, бочки, тюки с тряпьем.

Люди суетятся. И не люди даже – муравьи, что проложили дорогу к дому, тащат, волокут добро.

Громко лопаются кувшины, и такая знакомая вонь расползается по двору.

Факел в руке чужака.

И пламя взмывает высоко, выше разваленного тына, выше деревьев, выше самого неба.

Кто-то кричит, и острый локоть придавливает Янгара к седлу, не позволяя вывернуться.

Пепел просеют, так будет проще найти…

Кто это сказал и когда?

Мальчишка скажет. Он знает.

Что?

Упрямый змееныш! Ничего, справятся. И не такие заговаривали.

Надо молчать.

А лучше и вовсе забыть. Совсем забыть, иначе проболтается.

О чем?

– Одевайся, – спокойный голос Кейсо прервал воспоминания. – Уходить надо.

Непослушными пальцами развязал Янгар узел. Уходить прочь… и это не бегство. Янгхаар вернется и отомстит.

Он пройдется по землям Ерхо Ину, не оставив в живых никого, кто носит это имя. Он напоит поля кровью и положит мертвецов к корням деревьев. Будут пировать волчьи стаи. Будут кричать вороны, восславляя Янгхаара-кормильца. И на всем Севере не найдется человека, который скажет, что совершена месть не по праву.

Глава 10

Удары

Странное дело, я не испытывала страха.

Стояла. Слушала. Удивлялась тому, до чего холодная земля. А ведь еще лето, кажется. И росы выпали ранние, значит, к полудню распогодится. Росы – верная примета.

И светлеющее на востоке небо, смущенное словно, предупреждает о скором появлении солнца.

Наверное, надо бежать, пока Янгар не вспомнил о моем существовании.

Куда?

К отцу? Или в храм, дверь которого, возможно, открыта?

В заросли бересклета, уже украсившиеся розово-лиловыми серьгами соцветий?

Но я стою. Смотрю, как он одевается. И здесь, в сумерках, его лицо выглядит по-настоящему черным. Янгхаар Каапо страшен в гневе. Сказал бы хоть слово…

А я по-прежнему нага, и если в храме Кеннике нагота представлялась мне чем-то естественным и правильным, то теперь мне было стыдно. Жаль, что волосы мои не столь пышны, чтобы стать плащом.

Янгар оделся, подтянул голенища сапог, нож в ножны опустил и медленно, как-то слишком медленно, точно опасаясь сорваться, повернулся ко мне.

Вот и все.

– Ты слышала?

Каждое слово. И теперь я поняла, что задумал отец. Он желал не просто унизить Янгхаара, но уничтожить.

– Слышала.

В руке Янгхаара появляется плеть.

Надо же, как у отца, только коричневая, но тоже плетеная и с шариком на конце. В нем наверняка спрятан кусочек свинца, и воздух плеть рассекает со свистом. А кожу рвет и вовсе легко. И кожу, и мясо… Однажды отец в приступе гнева запорол раба. Остыв же, приказал тело повесить на воротах, чтобы каждый видел, чем неповиновение чревато.

Я видела.

И помню.

И смотрю на руку мужа, смуглые пальцы, нежно поглаживающие рукоять. На саму эту рукоять, резную, с волчьей головой, в пасти которой вставлен красный камень. И на ременный хвост.