Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

нации и принимать политические решения на высшем политическом уровне. Такая перспектива выглядела более реально, но в итоге была отброшена. Идея с Госсоветом прошла бы только в случае, если бы Путин мог отойти от активной политики постепенно и безопасно. Сам Путин четко дал понять, что для него это не вариант, и представил поправки в конституцию как необходимость для стабилизации страны в «период турбулентности».

Одним махом Путин хотел расправиться с любыми потенциальными политическими вызовами. До этого он не отваживался официально перекраивать конституцию страны. И хотя, по сути, его люди давно попрали ее основы, сам документ оставался нетронутым и служил гарантией стабильности нации. Более того, словно предвидя внешнюю угрозу, Путин призвал Россию отказаться от исполнения решений международных судов, что только усугубило изоляцию страны — на этот раз благодаря собственным решениям режима.

Но теперь, объявив о поправках в конституцию, Путин открыл ящик Пандоры. Его власть костенела и теряла силу.

Размышления

В 2013 году Путин досрочно выпустил Михаила Ходорковского, и это стало последним жестом великодушия российского президента. Это произошло накануне Олимпийских игр в Сочи, и теперь эти времена кажутся невероятно далекими. В ту досанкционную эпоху мир еще не осознавал всю губительность русского черного нала и не понимал масштаб амбиций России на мировой арене. Освобождение Ходорковского напоминало обмен заключенными во времена холодной войны и явилось символом грядущих перемен.

Десять лет Ходорковский питался кашей и картошкой, отсиживал смены в продуваемом всеми ветрами ангаре, занимаясь производством папок-скоросшивателей, а камеры наблюдения фиксировали каждое его движение. В один из дней его вывели с территории колонии, запихнули в автозак, отвезли на небольшой аэродром, посадили в двухмоторный самолет, который и доставил его в Шёнефельд — западный форпост советской эпохи. Ходорковского встретил бывший министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер, когда-то возглавлявший переговоры по воссоединению Германии.

На следующее утро после короткого отдыха и трогательной встречи с родителями Ходорковский направился к Чекпойнт Чарли — бывшему контрольно-пропускному пункту между Востоком и Западом, сохранившемуся со времен холодной войны. Там его ждала небольшая группа журналистов — со многими он был знаком еще до заключения. С легкой улыбкой, безукоризненно выбритый, в костюме от Armani он выглядел так, словно только что вышел с совета директоров. О том, через что ему пришлось пройти, говорила лишь его бледность и настороженный взгляд. Его волосы были коротко острижены, но за прошедшие годы поседели.

— Я вижу много знакомых лиц, — сказал он. — Вы — мой мост к свободе. Сначала я поговорю с теми, кого я знаю.

Он рассказал о своем тюремном заключении и о предшествовавших этому событиях. Отвечая на вопрос о реакции Запада на его арест, он выдержал длительную паузу, а затем, покраснев, сказал, что действия некоторых его разочаровали.

Через четыре года мы беседовали с Ходорковским в его уютном лондонском офисе на Ганновер-сквер. Его по-прежнему раздражал вопрос об участии западных банков и нефтяных компаний в захвате ЮКОСа. Я спросила, не подготовил ли Запад этими действиями в какой-то степени почву для последующего подрыва Россией западных институтов.

— Некоторые западные институты решили, что можно обойтись без принципов, и в этом была их стратегическая ошибка, — ответил он. — Они решили: отлично, будем работать с Путиным, потому что на этом можно заработать. Но идея оказалась не слишком хороша. Из-за отсутствия принципов Запад и сталкивается сейчас с последствиями. Постоянное лавирование между добром и злом привело к тому, что общество вообще лишилось принципов. А теперь у нас к власти приходят популисты. Все встало с ног на голову. Они показывают на Путина и говорят — смотрите, он всех обманул, но при этом политически успешен.

И хотя сам Ходорковский — далеко не святой и вряд ли годится на роль борца за свободу, поддержка Западом Кремля в захвате компании и узурпации верховенства закона, помогла продвижению людей Путина и интеграции в мировые финансовые рынки. Слабость западной капиталистической системы, в которой всегда и неизбежно перевешивают деньги, сделала ее уязвимой и доступной для кремлевских манипуляций.

При добровольном участии Запада в России создавалось подобие нормальной рыночной экономики, которая на самом деле находилась в руках КГБ. Институты власти и рынка, которые должны были сохранять независимость, по сути, стали форпостами Кремля. Постановления российских судов выглядели законными только на бумаге. Ходорковский прошел через два года судебных слушаний и два уголовных процесса — на втором его обвинили в хищении всей нефти, произведенной ЮКОСом, той самой нефти, от налогов за которую он уклонялся и уже был обвинен. Но на самом деле решения суда были не чем иным, как директивами Кремля. То же самое происходило в парламенте, на выборах, в олигархии. Люди Путина из КГБ взяли под контроль всё и вся. Оставалась фантомная система фантомных прав, в которой жили и частные лица, и бизнес. Любой, кто отваживался перебежать дорогу Кремлю, рисковал оказаться в тюрьме по сфабрикованным обвинениям. Право собственности соблюдалось лишь при условии верности.

В системе, где процветало воровство, а имущество отнималось по кивку вышестоящей головы или за взятку какому-нибудь лицу в Кремле или силовику, люди Путина имели компромат практически на каждого. Страна вернулась в эпоху доносов. Все стучали друг на друга. Все прослушивалось. В декабре 2017 года министр экономического развития Алексей Улюкаев попался на взятке от Сечина в 2 миллиона долларов, которую засняли на камеру. Операцию готовил сам Сечин, чтобы убрать Улюкаева как политического противника. Последнего приговорили к восьми годам заключения. Бывшие олигархи братья Магомедовы, заправлявшие в стратегической портовой индустрии, в марте 2018 года были приговорены к тюремному заключению якобы за рэкетирство и хищение государственных средств. Однако настоящее их преступление, по словам крупного российского банкира, заключалось в том, что они слишком задержались на своих местах:

— Они зашли слишком далеко. Все очень просто: когда фильм заканчивается, нужно выйти из зала. Не надо ждать начала следующего сеанса.

— Теперь они могут утопить любого, — сказал другой магнат. — Олигархов, министров. Никто не знает, что случилось с братьями Магомедовыми. Они были суперолигархами, а теперь никто не знает, где они.

Все стали заложниками системы. Даже кремлевские игроки эпохи Ельцина типа Александра Волошина и Михаила Касьянова, открывшие людям Путина дверь во власть, теперь не могли действовать и говорить открыто. Путин четко дал им понять: он знает, где хранятся их деньги.

Однако Путин и его силовики сами оказались заложниками системы. После всего, на что они пошли ради власти, они не могли никому доверять — даже в собственном кругу. Путин, избавляясь от политических противников и пытаясь сосредоточить власть в своих руках, загнал себя в угол — выхода