Варяго-Русский вопрос в историографии - Вячеслав Фомин

В землях Восточной Европы выявлено огромное число находок, связанных с сотнями народами. И многие из них синхронны VIII—XI векам. Но это не означает, что они непременно должны быть соотнесены с варягами и русью. Исходя же из того, как археологический материал норманисты выдают за якобы скандинавский, ясно, что число 650 - это плод их фантазии, где чисто скандинавских предметов в разы меньше. Еще не так давно, например, производство «каролингских» мечей приписывали норманнам, а когда это было опровергнуто, то их - воинов, презирающих и грабящих купцов, - норманисты заставили вывозить мечи, центр производства которых находился на Рейне, на Русь, словно она находилась в экономической блокаде и не вела широкой торговли с Западной Европой напрямую («Мечи франкского производства из рейнских мастерских, - утверждает, например, В.Я. Петрухин, - попадали на Русь через Скандинавию»), Со Скандинавией почти сто лет связывали и так называемые «крестики скандинавского типа», которые оказались древнерусскими изделиями, не являющимися христианскими символами.

И далеко не все крупные специалисты в области оружия поддерживают версию о скандинавском происхождении ланцетовидных наконечников стрел. А.Ф.Медведев, например, подчеркивал в 1966 г., что ланцетовидные наконечники с плоским черешком без упора для древка появились на рубеже н. э. в Прикамье и были распространены «в северной полосе в IX - первой половине XI в. На юге встречаются как исключение. Ланцетовидные с упором появились значительно позднее, в VIII—IX вв., и были распространены по всей европейской части территории СССР в IX - первой половине XI в. Они широко применялись в этот период и в Скандинавии, но в Норвегии и Швеции, как правило, значительно крупнее и шире русских». А рога-ритоны из Черной Могилы, отмечал в 1982 и 1995 гг. В.В.Седов, имевшие ритуальное значение, «тесно связаны со славянским языческим культом и были атрибутами языческих богов... и принадлежностью ритуальных пиров». А.Н. Кирпичников констатировал в 2002 г., что безоговорочное отнесение ряда, если не большинства, монетных граффити к рунообразным вряд ли во всех случаях оправдано, т. к. многие знаки являются буквами греческого или, соответственно, кириллического счета[159].

А артефакты наши археологи автоматически объявляют норманскими лишь потому, что их таковыми считают скандинавские коллеги, занеся чуть ли не все, что находят в их странах, в свои каталоги и исследования как скандинавские. Хотя это тоже самое, если все древности Восточной Европы объявить исключительно славянскими, и по их распространению за ее пределами вести разговор о масштабах колонизации восточными славянами Азии и Западной Европы. Но даже если и принять, что эти 650 предметов действительно скандинавские, а к ним норманисты могут прибавить еще несколько раз по стольку же, то, хотелось бы знать, какое отношение они имеют к нашим варягам и руси? Что на них написано, выгравировано, выбито, процарапано, вытравлено, что «варяги и русь - это скандинавы» (или что они «принадлежат имярек варягу-скандинаву или русину-скандинаву»)?

И в летописях, а это, смею напомнить археологам, главный источник по истории Древней Руси, также не сказано, что они являются скандинавскими народами. Напротив, варягов и русь летописцы резко отделяют от последних. Вот почему в 1875 г. А.А.Куник и признал, что «одними ссылками на почтенного Нестора теперь ничего не поделаешь» (т. е. ссылками в стиле A.Л. Шлецера). А через два года предложил, что «при настоящем положении спорного вопроса было бы благоразумнее Киевскую летопись совершенно устранить и воспроизвести историю русского государства в течение первого столетия его существования исключительно на основании одних иностранных источников» (к тому же склонял в 1834 г. О.И.Сенковский). И требовал устранить потому, что, как на это принципиальное обстоятельство обращал он внимание единомышленников, антинорманисты «в полном праве требовать отчета, почему в этнографическо-историческом введении к русской летописи заморские предки призванных руссов названы отдельно от шведов. Немудреным ответом, что это был бы только вопрос исторического любопытства, никто, конечно, не хочет довольствоваться»[160] (речь идет о перечне «Потомство Иафетова»: «Афетово бо и то колено: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии»).

Но и иностранные источники не говорят, что русь и варяги - скандинавы. А утверждать, что «интенсивность многолетних штудий привела к тому, что имеющиеся письменные источники практически оказались исчерпанными», могут только те, кто не умеет с ними работать. От «многолетних штудий» письменные источники, а это скажет каждый историк, работавший с ними в древлехранилищах, архивах и библиотеках, лишь полнее раскрываются и еще больше дают информации. Просто их надо правильно «штудировать» и не привносить в эти «штудии» легковесных замашек, приобретенных в ходе «норманистской» атрибутики артефактов.

Как правомерно заметила в 1985 г. норвежский археолог А. Стальсберг, по находкам скандинавских вещей трудно определить, попали ли они к восточным славянам «в результате торговли или вместе со своими владельцами»[161]. Появление собственно норманских предметов на Руси было вызвано несколькими причинами. Во-первых, они оказались в восточнославянских землях в ходе торговли, обмена, в качестве военных трофеев, т. е. оказались там без содействия скандинавов. Так, во многом именно торговлей объясняли И.П.Шаскольский и В.В.Седов присутствие скандинавских вещей в землях славянского и финского населения, а В.М. Потин - «необходимостью скандинавских стран расплачиваться за русское серебро». А.Г.Кузьмин справедливо подчеркивал, что вооружение и предметы быта «можно было и купить, и выменять, и отнять силой на любом берегу Балтийского моря»[162]. Поэтому, использовать вещи, по воле случая оказавшиеся на территории восточных славян, в качестве этнического индикатора присутствия на последней скандинавов, - более чем легкомысленно.

И вряд ли подвигает науку вперед утверждение той же Мурашовой, именно так и находящей на Руси следы «большой иммиграционной волны из Скандинавии», когда она, говоря о ременном наконечнике из Старой Рязани (слой XI в.), орнамент которого, по ее оценке, «связан по своему происхождению с предметами в стиле Борре», заключила в 1998 г., что его «можно считать одним из немногих археологических свидетельств присутствия скандинавов на Руси в XI в.»[163]. Ну, если так рассуждать, то по восточноевропейским вещам подобного же типа, обнаруженным в Скандинавии, можно поднять, наверное, не меньшую волну. Например, мужские пояса, богато украшенные металлическими бляшками и подвесными ремешками (они характерны для воинов тюркско-иранского мира, затем вошли в костюм русского дружинника), массово встречаются в Швеции, доходя до Крайнего Севера. Как отмечает И.Янссон, большинство их происходит из Центральной Швеции, и в основном они обнаружены именно в дружинных погребениях X в. (в том числе камерных), по его оценке, «зачастую богатых». Единичные их находки, констатируют Е.А.Мельникова, В.Я.Петрухин, Т.А.Пушкина, обнаружены в Норвегии и Исландии[164].

И, беря данный факт во внимание, остается только сказать с неменьшим пафосом, чем Л.С.Клейн: «Вот они, тюрки-иранцы-славяне (на выбор, кому кто нравится), лежат в своих могилах, со своими поясами, вот подсчеты их процентного количества в разных районах». Во-вторых, скандинавские вещи принесли на Русь сами скандинавы. Согласно сагам, они начинают прибывать на Русь с 980-х гг., с момента вокняжения в Киеве Владимира Святославича. Кто-то из них остается здесь, здесь он затем умирает, здесь его и погребают, например, в том же Гнёздове по скандинавскому обычаю и со скандинавскими вещами (в данном некрополе ко времени вторая половина X - самое начало XI в. археологи относят 87% раскопанных курганов, включая камерные погребения[165]). Одно из скандинавских захоронений выявлено в Киеве. Но к варягам и руси, прибывшим на Русь в 862 г., т. е. на сто с лишним лет ранее, эти скандинавы, понятно, не имеют никакого отношения.

В 1997 г. Мурашова мельком отметила, не придав тому значения, что процесс освоения варягами отдельных частей Восточно-Европейской равнины «в основном был, видимо, мирным - во всяком случае, в русском самосознании, в отличии от Западной Европы, не сложился враждебный образ викинга, варяга»[166]. Но этот факт, как и факт славяноязычия варягов, имеет чрезвычайно принципиальное значение. И требует он к себе самого повышенного внимания, т. к. самосознание народа формируется его историей, следовательно, в нем эта история и отражается. Действительно, о себе норманны оставили в коллективной памяти западноевропейцев самую страшную память. О том говорят как известная молитва «Боже, избави нас от неистовства норманнов!», которую на протяжении столетий шептали и произносили каждодневно и по много раз миллионы уст, желая оградить себя и близких от кровавых деяний скандинавов, так и те характеристики, которые давали им за эти злодеяния в разных местах Западной Европы: варвары, убийцы, «проклятые пиратские орды», «ненавистное памяти полчище язычников», «мерзейшие из всех людей», «нечестивый народ», «грязная зараза».