Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они хоть попрощались с тобой?
— Ее я не видела. Она собралась как в лихорадке. Вытащила в коридор вещи, сходила за такси и даже не попрощалась со мной, хотя знала, что я лежу в своей комнате.
— А он?.. Этот подлец?!. — выдавил из себя Дмитрий.
— Может быть, он и не подлец…
— То есть как «может быть»?! — Дмитрий посмотрел на мать так, словно она его чем–то глубоко обидела.
— Он стоял передо мной чуть ли не на коленях. Он клялся жизнью матери, что не виноват перед тобой. Если б ты видел его лицо. Оно… Я даже ему поверила.
Мать еще что–то хотела сказать, но нервный, на грани истерики, смех Дмитрия оборвал ее слова.
— Не виноват?!. Ты говоришь — не виноват?! Думай, что ты говоришь!..
Дождавшись, когда погаснет приступ болезненного смеха сына, мать еле слышно проговорила:
— Да, сынок, он клялся, он уверял, он целовал мои руки, он умолял поверить ему. что ничего не помнит, что он даже не слышал, как она пришла в его комнату и легла к нему в постель… Что он увидел ее рядом с собой утром, когда проснулся.
— Это уже ничего не меняет… Даже если он сказал правду.
Дмитрий и Оксана брак расторгли через три месяца. В заявлении о расторжении брака непростительная вина Оксаны — супружеская неверность — не значилась. Согласие на развод Дмитрий, находившийся в плавании, выразил письменно.
Когда Оксана познакомилась с Яновским и тот спросил ее, что было причиной их развода, она весело рассмеялась и, картинно пуская кольца дыма, любуясь при этом своими тонкими длинными пальцами, ответила:
— По штампу века — не сошлись характерами… Он солдафон… Я — дитя эфира. А поэтому разошлись как в море корабли.
Очевидно, есть в природе человека какой–то еще не объяснимый учеными–психологами своего рода магнетизм, называемый в простонародье «влечением с первого взгляда». Уже при первой встрече Оксана и Яновский для себя решили, что они должны быть вместе. Причем каждый из них остро чувствовал, что это вспыхнувшее желание было взаимным, обещающе–ответным. Об этом говорили глаза, жесты, случайно брошенные шутки, реплики.
И вот сегодня вечером, когда Оксана полила цветы и прилегла на тахту, чтобы просмотреть последние газеты, она услышала через раскрытое окно веранды, как цокнула щеколда калитки. Всю вторую половину дня она, жадно прислушиваясь к каждому звуку, ждала этого металлического щелчка. О том, что Яновский должен приехать сегодня после обеда, они договорились еще позавчера в Москве, обедая в шашлычной у Никитских ворот.
Воровато оглянувшись — не видит ли тетушка, сестра отца, — Оксана сбежала с крыльца веранды и кинулась к калитке.
— Истомил меня, мучитель!.. — Обдавая щеки Яновского беззвучными поцелуями, Оксана выхватила из его рук туго набитый тяжелый портфель.
— Моя стареющая мадонна так долго гладила мой костюм и так старательно чистила ботинки, что я весь извелся. А потом вздумала кормить меня. Думает, что мой научный руководитель будет морить меня голодом.
Первое, что сделала Оксана, когда они вошли на веранду, — она тут же открыла портфель и, по–детски нетерпеливо повизгивая, звонко причмокивая языком, достала из него две бутылки коньяка и бутылку гурджаани.
— Ты гений, Альберт!.. Дай я тебя расцелую! — Оксана включила магнитофон и закружила его в танце.
Вечером, когда заходящее солнце скрылось за дальними холмами, Оксана и Альберт закрылись на веранде, чтобы к ним не показывала свой нос тетушка, страдающая бессонницей, и, опустошив бутылку коньяка, открыли бутылку гурджаани.
— Что ты тянешь, мой милый? Уж коль решился идти на развод, так чего же медлишь? Смотри, мой друг. Когда поспевшее яблоко не срывают с яблони — оно падает на землю.
— И что же тогда бывает? — Улыбаясь, Альберт листал журнал «Америка» и время от времени бросал взгляд на Оксану.
— У упавшего яблока вначале появляется от ушиба темный бочок. А потом оно… — Оксана не находила слов, чтобы как–то потоньше выразить свою мысль,
— Можешь не продолжать, — оборвал ее Альберт. — Я понял тебя отлично.
— А я тебя не до конца понимаю. Однажды отец мой в беседе со своим коллегой, тоже профессором, выразил оригинальную мысль, которую я, тогда еще девчонка, четко запомнила, хотя и не поняла значения его слов.
— Что это за мысль? — Альберт, отодвинув от себя журнал, откинулся в кресле. По лицу Оксаны он видел, что она настроена на серьезный разговор.
— Отец привел цитату какого–то великого ученого о том. что в развитом обществе бывают два пути: прусский и американский.
— Расшифруй. В университете я эти серьезные мысли прослушал.
— Прусский путь развитого общества — постепенный, медленный, мучительный…
— А американский? — Догадываясь, что ответит Оксана, Альберт смотрел на ее красивые тонкие пальцы, в которых она разминала сигарету.
— Американский путь — бурный, стремительный, революционный… В своем разводе с женой, которую ты называешь то «старой калошей», то «стареющей мадонной», ты выбрал прусский путь. А всякий развод — это тот же переворот, бытовая, семейная революция!.. — Видя, что Альберт помрачнел лицом, она наступала: — Что же ты молчишь? Боишься?..
Альберт глубоко затянулся сигаретой, ответил не сразу:
— Понимаешь, Оксана, я пока боюсь с ней заговаривать об этом. Не хватает мужества. А может быть, и жестокости. Она мне предана, как собака. Почти все, что она зарабатывает на своих двух ставках, — уходит на меня. Ведь я разучился ездить на городском транспорте. Только на такси. Она предупреждает каждое мое желание. Я не могу найти причин для придирки, чтобы начать этот страшный для нее разговор.
— Но она же чувствует, что у тебя кроме нее есть другая женщина? Я не верю, что она этого не чувствует!
— Думаю, что нет… Она так ослеплена своей любовью, что от нее мне становится тяжело. И мне страшно переступить через этот порог. Ну, подскажи… Подскажи, с чего мне начать? Ведь ты же женщина.
Оксана налила в бокалы вино и, чокнувшись с Яновским, отпила несколько глотков.
— Какие у тебя отношения с ее сыном?
— Сдержанные. Она сейчас мечется, не знает, что ей делать. Бегает по судам и по милициям, хочет замести свои старые грешные следы. Я как–то говорил
