Мифы Ктулху - Говард Лавкрафт

Но я поневоле вновь вспомнил про миф о ллойгор — благодаря двум-трем фразам в местном путеводителе касательно Уильяма де Браоза, лорда Брихейниога (или Брекона), «чья зловещая тень нависает над прошлым Абергавенни» и чьи «гнусные деяния», по всей видимости, шокировали даже необузданных англичан XII века. Я мысленно взял на заметку спросить у Эрхарта, как давно ллойгор обосновались в Южном Уэльсе и как далеко простирается их влияние. Из Абергавенни я покатил на северо-запад через самую красивую часть долины Уска. В Крикховелле я остановился в славном старинном пабе, выпил пинту прохладного легкого эля и разговорился с местным завсегдатаем, который, как выяснилось, читал Мейчена. Я спросил его, где, по его мнению, следует искать Сумеречные холмы, и тот доверительно сообщил, что находятся они прямиком к северу, в Черных горах: это высокое, пустынное вересковое нагорье между долинами Уска и Уая. Так что я проехал еще с полчаса до самой вершины перевала под названием Булх, откуда открывается один из роскошнейших видов во всем Уэльсе: на западе — Брекон-Биконз, на юге — лесистые холмы и поблескивающий под солнцем Уск. Но Черные горы на востоке выглядели совсем не зловеще, и описание их ничуть не соответствовало той странице из Мейчена, которой я руководствовался как путеводителем. Так что я снова свернул на юг, проехал через Абергавенни (где наскоро перекусил), а дальше, по окольным дорогам, что опять круто забирали вверх, покатил к Лландалффену.

Там-то я и заподозрил, что цель моя близка. В холмах ощущалось нечто от бесплодной пустоши, что наводило на мысль об атмосфере «Черной печати». Но я велел себе судить непредвзято: во второй половине дня набежали облака, и я допускал, что, может статься, у меня просто воображение разыгралось. Я притормозил на обочине, близ каменного моста, вышел из машины, облокотился о перила. Река стремительно неслась по камням, кристально прозрачная мощь потока завораживала меня, едва ли не гипнотизировала. Я двинулся по склону вниз чуть поодаль от моста, как можно глубже ввинчиваясь каблуками в грунт, чтобы не потерять равновесия на крутом спуске, и наконец добрался до плоского камня у самой воды. Я, конечно, бравировал; на самом деле я ощущал себя крайне неуютно, но все списывал на самовнушение. В моем возрасте после обеда неизбежно чувствуешь себя усталым и удрученным, особенно если пропустил стаканчик.

На шее у меня болтался фотоаппарат «Поляроид». Зелень травы и серо-стальное небо составляли такой разительный контраст, что я решил сделать снимок. Я выставил экспозицию, навел объектив вверх по течению реки; извлек фотографию, засунул снимок под куртку и стал ждать, пока изображение проявится. Спустя минуту я содрал верхний слой. Фотография была черным-черна. Видимо, как-то засветилась. Я снова взялся за фотоаппарат и сделал второй снимок, а первый швырнул в реку. Извлекая фотографию, я внезапно преисполнился интуитивной уверенности, что и она тоже окажется засвеченной.

Я нервно заозирался — и чуть не свалился в реку: прямо надо мной нависало чье-то лицо. Мальчишка, а может, юноша, опершись о перила, неотрывно наблюдал за мною с моста. Жужжание таймера смолкло. Не обращая на мальчишку внимания, я сорвал со снимка верхний слой. Опять черная! Я выругался сквозь зубы и бросил фотографию в воду. Затем окинул взглядом склон, просчитывая путь назад, и заметил, что юнец стоит на самой вершине. Одет он был в обтрепанные, неопределенного вида коричневые обноски; худое смуглое лицо напомнило мне цыган с ньюпортского вокзала. Карие глаза ровным счетом ничего не выражали. Я глядел на него без улыбки — поначалу мне было просто любопытно, что ему надо.

Но юнец не попятился сконфуженно, и я внезапно испугался, уж не ограбить ли он меня задумал: может, на фотоаппарат нацелился или на дорожные чеки, что у меня в бумажнике. Но следующего же взгляда мне хватило, чтобы понять: он все равно не сумел бы воспользоваться ни тем ни другим. Пустые глаза и оттопыренные уши свидетельствовали о том, что я имею дело со слабоумным. А в следующее же мгновение я вдруг понял, что он замышляет, — понял со всей определенностью, как если бы он сам мне признался. Он рассчитывает сбежать вниз по склону — и столкнуть меня в реку. Но зачем? Я оглянулся через плечо. Да, течение здесь быстрое и воды, пожалуй, по пояс — может, даже чуть глубже, — но недостаточно, чтобы утопить взрослого мужчину. На дне — валуны и камни, но не настолько крупные, чтобы повредить мне, даже если я ударюсь о какой-то из них.

Ничего подобного со мною в жизни не случалось — во всяком случае, за последние пятьдесят лет. Меня захлестнули слабость и страх, так что даже колени подогнулись. Удержала меня на ногах лишь моя твердая решимость страха не выказывать. Я взял себя в руки и, раздраженно насупившись, обжег его сердитым взглядом — тем самым взглядом, который порою приберегаю для своих студентов. К вящему моему изумлению, юнец мне улыбнулся — хотя, сдается мне, в его улыбке было больше злобы, нежели веселья, — и отвернулся. Не теряя времени, я проворно вскарабкался вверх по склону — на менее уязвимую позицию.

Когда несколько секунд спустя я вышел на дорогу, юнец исчез. Единственное укрытие в пределах пятидесяти ярдов было либо с другой стороны от моста, либо за моей машиной. Я даже под автомобиль заглянул — не торчат ли ноги; нет, не торчат. Справившись с паникой, я перешел дорогу и, перегнувшись через перила с противоположного края, посмотрел вниз. Опять никого. Оставалось лишь предположить, что юнец соскользнул под мост — хотя течение здесь было слишком быстрым. Как бы то ни было, обыскивать реку под мостом в мои планы не входило. Я вернулся к машине, заставляя себя идти размеренным шагом, не переходя на бег, и почувствовал себя в безопасности, только стронувшись с места.

На вершине холма мне вдруг пришло в голову, что я забыл, в каком направлении еду. Вследствие пережитой тревоги все воспоминания о том, с какой стороны я приблизился к мосту, выветрились из моей головы, а припарковался я на съезде, перпендикулярно дороге. На пустынном отрезке шоссе я притормозил посмотреть на компас. Но черная магнитная стрелка плавно вращалась кругами, по всей видимости, бессистемно. Я постучал по корпусу: никакого результата. Компас не был сломан: стрелка надежно крепилась на игле. Прибор просто-напросто размагнитился. Я поехал дальше, со временем повстречал указатель, убедился, что направление выбрал правильно, добрался до Понтипула. Проблема с компасом меня слегка обеспокоила, но не то чтобы сильно. Лишь позже, пораскинув мозгами, я осознал, что компас невозможно размагнитить просто так: надо снять стрелку и хорошенько нагреть ее либо с силой постучать прибором обо что-нибудь твердое. Днем, когда я остановился подкрепиться, компас еще работал — я посмотрел. Мне вдруг пришло в голову, что и поломка компаса, и встреча с мальчишкой — это своего рода предостережение. Предостережение невнятное и равнодушное: вот так же спящий непроизвольно смахивает муху.