Остров надежды - Сара Ларк

— Я завтра приеду опять. Ваш муж... Дайте ему рома и опия, это немного уменьшит боль.

Доктор Уолтон покинул дом, и Дуг хотел было последовать за ним. Однако крайне воинственно настроенная в этот день леди не спешила закончить разговор.

— Разумеется, вы обязаны будете выдать рабыню, если она сбежит к вам, — строго сказала леди Холлистер, прежде чем дать ему пройти к двери.

Дуг кивнул.

— Разумеется, — сухо сказал он.

Дуг пустил Амиго с места в карьер, стремясь как можно быстрее попасть назад, в Каскарилла Гардене. Квадво должен немедленно запрягать лошадей и ехать в Кингстон — а под брезентом в его фургоне найдется место, где можно спрятать трех человек. Семья Алимы должна скрыться как можно скорее.

Глава 3

— Нет, Джеф, ты сейчас должен идти домой. Твоя мама ждет тебя. А если ты хорошо попросишь Грэнни, она обязательно расскажет тебе еще одну африканскую историю.

Нора подняла на руки протестующего сводного брата Дэдэ и отдала его в руки своей подруге Марии.

— Пожалуйста, забери его с собой в село, Мария, иначе у меня будут неприятности с Маану. Она уже сейчас заявляет, что я слишком сильно привязываю мальчика к себе.

Трехлетняя Дэдэ обычно сопровождала свою мать на поле, как и другие маленькие дети из поселения. Джеф, который был почти такого же возраста, мог бы остаться в деревне вместе с Маану: Грэнни Нэнни не возражала, когда он играл в ее хижине, пока Маану работала. Официально она была кем-то вроде секретаря, и, действительно, королева привлекала ее к переговорам с торговцами и представителями своих братьев. Но женщины в Нэнни-Тауне, хихикая, называли ее домашней рабыней или служанкой. Маану готовила еду и прибирала в хижинах королевы и короля, приводила в порядок одежду Нэнни и помогала ей готовить лекарства. В принципе, она делала для королевы маронов то же самое, что раньше делала для Норы, — и снова без оплаты, если не считать повышенного авторитета в селении. Однако такой авторитет Маану имела только в качестве главной жены Аквази.

Умение Аквази читать и писать становилось все более важным для Грэнни и ее братьев. Иногда он ездил из Нэнни-Тауна в Ку-дойе-Таун и поселок Аккомпонга на юго-востоке. Его маленький сын Джеф также занимал привилегированное положение, и Грэнни Нэнни очень баловала его. Джеф преспокойно мог играть в одиночку в ее хижине. Однако вместо этого мальчик почти каждый день цеплялся за юбку какой-нибудь женщины, которая шла на работу в поле, а потом присоединялся к Норе и маленькой Дэдэ. Дети нежно любили друг друга, и Нора не могла насмотреться, как крупный и сильный Джеф играл со своей маленькой сестрой, похожей на изящную фею. Мальчик рвал для нее фрукты, приносил ей разноцветные цветочки и даже старался защищать Дэдэ от других детей, когда между ними возникал спор.

Маану была не в восторге от тесной дружбы между сводным братом и сестрой, но она прислушивалась к Нэнни, которая считала это вполне нормальным. В Африке было принято, чтобы дети называли всех жен отца мамами. И если Джефу больше нравилось ходить с Норой на поле, чем оставаться с Маану в селе, с ее стороны не было никаких возражений.

Норе мальчик также не мешал. Как любая акушерка, она гордилась каждым ребенком, рождению которого помогала. Когда родился Джеф — а то были очень тяжелые роды, — ее впервые в Нэнни-Тауне позвали на помощь. С тех пор как Нора спасла жизнь Маану при родах, ее признали во всем поселении в качестве знахарки и повитухи. Грэнни Нэнни поддерживала это, лишь бы Нора не занималась колдовством и не пыталась обратить маронов в христианскую веру. Королева настаивала на том, что духовным руководством своих людей должна заниматься только она одна, так же как их ориентацией на Африку. Нэнни-Таун должен был жить так, как живет село племени ашанти. Все, что носило английский отпечаток, королева отвергала — она даже пыталась свести к минимуму, необходимому для жизни, обмен товарами с белыми торговцами. Нора знала, что мароны, свободные от рождения, и даже некоторые освобожденные рабы жаловались на это. Прежде всего, мужчины не хотели заниматься ткачеством и изготовлять горшки, как их предки в Африке. Они видели себя только в роли охотников и воинов, хотя и признавали труд на полях. Однако последнее в Африке считалось исключительно женской работой, чем в свою очередь были недовольны жены маронов.

— Я тут рубить сахарный тростник, а мужчины лениво валяться на солнце, якобы стоять на страже! — однажды заявила Мария. Стояло самое жаркое время года, и женщины в полдень спрятались в тени пальмы. — При этом я точно так же могу залезть на дерево для наблюдения, смотреть вниз и дуть в рог, однако он намного сильнее мог бы рубить тростник.

— А полотно, которое делать мой муж, плохое, — добавила Елена. Как и семья Марии, семьи Елены и ее мужа уже несколько поколений назад убежали в горы, прежде чем примкнуть к Нэнни и Квао. Своей новой задачей — быть ремесленником — ее муж был очень недоволен. — Он это ненавидеть, он намного лучше хочет охотиться. Был всегда охотником... Ну да, иногда также немножко воровал на плантациях, но не умеет ткать — говорит, это бабская работа.

— Так оно и есть, бабская работа, — согласилась Милли, освобожденная домашняя рабыня, которой было очень трудно на поле. — Я умею ткать, хорошо шить.

Другие женщины согласно кивали. Каждая из них предпочла бы местечко в тени возле ткацкого станка работе на плантации сахарного тростника.

— Если заключить договор и свободная торговля, мы покупать полотно и шить одежду!

Таким было общее мнение, причем молоденькие девушки, такие, как Манса, еще любили, хихикая, добавлять:

— Купить шелк и шить платья, как у красивой белой мисси!

Грэнни Нэнни будет тяжело сохранять свою маленькую Африку в горах Блу-Маунтинс, если белые люди официально отменят запрет на торговлю с ней.

Норе работа на поле уже не казалась такой трудной, как раньше. Ее тело за это время привыкло к нагрузкам, и она полюбила труд на свежем воздухе. Занимаясь прополкой или посевом, она болтала с другими женщинами, учила детей, играя, помогать ей и всегда находила время для того, чтобы остаться одной и погрузиться в свои мысли. Между тем ее плен в Нэнни-Тауне длился уже пять долгих лет, и она почти смирилась с этим. Маану и Нора не стали подругами даже после того, как последняя помогла появиться на свет Джефу, но между ними установилось своего рода перемирие. И к Аквази Нора более или менее приспособилась. Он распределял свою «благосклонность» между обеими женами, как это требовало от него то, что он называл законом. Однако, к несчастью Норы, он явно предпочитал близость с нею. Она за это время уже убедилась в том, что при ее похищении Аквази было важно не только насолить Дугу Форгнэму, украв у него женщину. Может быть, даже это дикое приключение после церемонии обеа было не случайным, может быть, Аквази уже тогда любил Нору или, по крайней мере, испытывал к ней вожделение.