Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 - Алфред Мэхэн

Таким образом, одновременно с тем, как торговые операции королевства за восемь лет столь значительно увеличились, потребовав для перевозки товаров в 1800 году флот, превосходивший по вместимости флот 1792 года почти на 650 000 тонн, собственно британский торговый флот сократился; нейтральный же флот, разделявший с ним транспортное дело, увеличился настолько, что вместимость его, составляя в 1792 году 13 процентов общей вместимости, возросла в 1800 году до 34 процентов.

Значение этих фактов не могло избежать внимания французского правительства, а также и не возбудить ревнивого отношения к делу некоторых классов, интересы которых были связаны с ходом транспортного дела в самой Великобритании; но в первой войне эти классы не были сплочены другими сильными и чувствительными интересами, которые постепенно вынудили министерство на ряд актов, глубоко обидных для всех нейтральных сторон, и более всего для Соединенных Штатов. Во Франции первоначальная симпатия революционеров к Англии, основывавшаяся на надежде, что она также будет вовлечена в поток их движения, быстро охладилась и сменилась раздражением, даже большим, чем-то, которое так давно уже эти державы питали друг к другу. Победоносное везде на континенте, французское правительство видело перед собой только одного непобедимого врага – морскую силу; оно знало, что владевшая этой силой держава своими субсидиями и подстрекательствами поддерживала постоянно возобновлявшиеся враждебные действия континентальных государств, и видело, что только одна эта держава посреди общего смятения и обеднения стоит спокойно и увеличивает свое богатство, не только блестящее, но и прочное. Поэтому Директория пришла к заключению, – которое Наполеон сделал базисом своей политики и которое он никогда не уставал провозглашать, – что Великобритания поддерживала войну и способствовала разладу между державами с прямой целью построить свое благосостояние на развалинах торговли всех других держав, свою силу – на развалинах всех Других военных флотов.[164] В то же самое время французское правительство упорно держалось того глубокого заблуждения, которое было получено им в наследие от прошлых кампаний, что война, направленная против торговли Великобритании, была средством уничтожить ее. Оно знало, что хотя на море действовали французские приватиры в огромном числе и у британцев было взято очень много призов, великая морская держава все-таки непрерывно развивалась, становясь с годами все больше и сильнее. Оно знало также, что ее фабричное производство увеличивалось, что продукты ее наводняли континенты, что продукты Ост– и Вест-Индий, Балтики и Средиземного моря сосредоточивались в Великобритании. Что через нее шла даже в самую Францию, а не только уже в остальные страны континента, большая часть тропических товаров. Было только одно объединение этого настойчивого спасения от, по-видимому, верного уничтожения; и это объяснение надо было искать в поддержке нейтрального транспорта и в наполнении карманов нейтрального потребителя. От этой посылки «фатальная логика» Французской революции неудержимо пришла к заключению, что всякое нейтральное судно, зафрахтованное для транспортной службы британцами, оказывает помощь Англии, по этой самой причине оно враждебно Франции и подлежит захвату. Наполеон только распространил этот принцип, когда объявил, что нет более нейтральных держав, и предоставил Швеции, жаждавшей только спокойствия, на выбор: «Войну с Францией или пушечные ядра по английским судам, которые приблизятся к вашим портам».

Исключительная страстность, воодушевлявшая враждебные державы в этой войне, чрезвычайно жестоко отражалась на интересах нейтральных государств, которые всегда более или менее противоречат задачам воюющих сторон. Эти вопросы получили тогда еще новое значение потому, что в это время впервые выступила на сцену нейтральная морская держава, обладающая обширной территорией и находящаяся в периоде быстрого развития, – держава, интересы и притязания которой указывали ей на судоходство и транспортное дело, как на предприятия, для успеха которых имелись все данные в естественных условиях страны. Во всех прежних войнах американцы действовали как колонисты Великобритании, или лояльные, или возмутившиеся. В 1793 году они окончили уже четвертый год своего существования как граждане державы, в истинном смысле этого слова; и тогда уже закончился первый срок президентства Вашингтона. Прежде всего конгресс принял меры для развития американского судоходства дифференциацией пошлин на туземные и иностранные корабли.[165] Данным таким образом импульсом, вместе с открытием новых путей, явившихся следствием увеличения британской торговли и сокращением пользования торговым флотом Британии, кораблестроители и купцы быстро расширили свои операции. По отчету комитета палаты от 10 января 1803 года видно, что по вместимости судов коммерческий флот Соединенных Штатов не уступал тогда флоту какой угодно другой страны, за исключением Великобритании. В 1790 году вместимость судов, вошедших в порты Штатов из заграницы, была 355 000 тонн под американским флагом и 251 000 тонн – под иностранным, из которых 217 000 тонн приходились на долю Великобритании. В 1801 году первое число возросло до 799 304 тонн, тогда как вместимость иностранных судов упала до 138 000 тонн. Вместимость британских судов, приходившаяся на эту сумму, не указана; но в 1800 году из Великобритании направились в Соединенные Штаты под британским флагом суда, вместимость которых достигла лишь 14 381 тонны. Числа, подобные приведенным, дают только сравнительную и частную картину деятельности американского судоходства, оставляя в стороне всю ту часть транспортного дела, которая ускользнула от внимания местных властей; но можно, не боясь ошибки, сказать, что Соединенные Штаты участвовали ежегодно шестьюстами тысяч тонн в мировой торговле, которая в течение тех богатых событиями годов сосредоточивалась в Великобритании и способствовала росту ее могущества. Из путей к доходам, открывшихся таким образом для американских купцов, был один, о котором здесь лишь упомянем потому, что позднее он сделался источником весьма больших затруднений, приведших шаг за шагом к войне 1812 года. Это перевозка морем продуктов из колонии Франции и других враждебных Великобритании стран в Соединенные Штаты и вывоз их оттуда в Европу.

Кроме этого нового государства западного полушария, были еще три другие, которым изолированное положение давало до тех пор характер нейтральных сторон в морских войнах восемнадцатого столетия. Это Прибалтийские державы: Россия, Дания и Швеция, заключившая в 1780 году союз для защиты своих нейтральных прав, в случае нужды и силою оружия. Эта конфедерация, однако, потеряла возможность действовать также и в 1793 году вследствие политики России. По мотивам, которые не будем разбирать здесь, императрица Екатерина решительно восстала против Французской революции. 25 марта 1793 года между ней и британским правительством была подписана конвенция, по которой обе стороны согласились не только запереть свои порты для Франции и не позволять вывоза из своих владений продовольственных продуктов в эту страну, но также приложить все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать другим державам, не участвовавшим в войне, оказывать – в этом деле, касавшемся всякого цивилизованного государства, – какое-либо покровительство, прямо или косвенно опиравшееся на их нейтралитет, торговле или собственности французов на море. Как императрица понимала это обязательство, видно из сделанного ею тем же летом сообщения правительствам Швеции и Дании, что она будет держать эскадру в Северном море для задержки нейтральных судов, направлявшихся во Францию. Великобритания также, уже 8 июня 1793 года, приказала командирам своих крейсеров задерживать все направлявшиеся во французские порты суда, нагруженные мукой или зерном, и отсылать их в Англию, где груз должен был покупаться, а фрахт оплачиваться британским правительством. Эти инструкции были сообщены, надлежащим порядком правительствам нейтральных держав, которые протестовали против них с большей или меньшей энергией и настойчивостью, но не были в состоянии сопротивляться силе силой. Довольно странным кажется тот факт, что французское правительство предупредило британское в этом случае, отдав своим судам подобные же приказания 9-го числа предшествовавшего мая месяца; но факт этот, по-видимому, не дошел своевременно до сведения британского министерства, потому что в попытке оправдать свои действия перед Соединенными Штатами министерство о нем не упоминает. Его образ действий защищался на том довольно шатком основании, что будто бы характер войны и положение дел во Франции давали достаточно прочную надежду заставить последнюю «истощением» подчиниться требованиям Англии; и что при таких обстоятельствах продовольственные припасы, всегда дающие повод к спорным толкованиям, должны считаться военной контрабандой. Такой аргумент не мог удовлетворить нейтральные стороны, лишая их доли ожидавшихся барышей, но, однако, принадлежал к категории тех, которые не допускают иного действительного возражения, кроме вооруженного сопротивления. Дальнейшее оправдание своим действиям британское министерство находило в том несомненном факте, что в то время «только само французское правительство имело право ввозить зерно во Францию» и «на торговлю следовало уже смотреть не как на коммерческую спекуляцию частных лиц, а как на непосредственную операцию тех самых лиц, которые объявили войну и ведут ее теперь против Великобритании». Американский посланник во Франции Монро подтверждает это, в своем письме от 16 октября 1794 года: «Вся торговля Франции, при абсолютном недопущении к участию в ней частных лиц, ведется самим правительством».