Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Вот что, господин генерал-адмирал, собирай военный совет, а я тем временем схожу к Гангуту, гляну, сколь крепко стоит швед у берега! — сердито буркнул Петр.Июльский день по-прежнему голубел, радуя прекрасной погодой, и легкая царская скампавея быстро понеслась к Гангуту.

Меж тем на совет к Апраксину были вызваны не только флагманы, но и генералы, командовавшие десантом, и в адмиральской каюте стало скоро тесно и душно.

— Волков и Змаевич прорвались в абовские шхеры, обрезали нос эскадре Ватранга, поймав счастливый случай. Слепое везение! — ораторствовал младший флагман, наемный капитан-англичанин Грис.— Но второй раз такой опытный моряк, как адмирал Ватранг, не даст нам этого случая. Посему будем довольны малым и отведем эскадры в Гельсингфорс. А Змаевич пока укроется в Або, под защиту наших береговых батарей!

Последние слова англичанина услышал Петр, входивший в адмиральскую каюту. Федор Матвеевич взглянул на царя с тревогой, но тут же успокоился: Петр был весел, бодр и держался так, будто знает нечто, другим неведомое.

— Слепое везение, говоришь, счастливый случай? — прервал он красноречивого англичанина.— А где же глазомер, расчет, натиск? Без этого, чаю, нам ни в одно окно не прыгнуть! Ну а случай дается тому, кто ищет его...— Петр обвел озорным взглядом членов совета и сказал насмешливо: — Вот пока вы на совете преете, други, наш прославленный неприятель адмирал Ватранг вкупе с Нептуном и заступником моряков Николой Морским второй раз нам тот счастливый случай дают. Впрочем, поднимитесь-ка на капитанский мостик, сами узрите!

С высокого капитанского мостика в подзорные трубы было видно: идя на соединение с Лиллье, дабы скорее закрыть окно, Ватранг оттянул от берега даже свои фрегаты.

— Я сам обошел мыс и могу утверждать: у шведа там ныне сплошной недолет. А обратно ,к Гангуту скоро вернуться ему наш союзник Нептун помешает! На море то опять мертвый штиль! — Петр весело хлопнул по плочу англичанина: — Вот он, Грис, второй случай, лови фортуну за хвост! — У английского капитана даже лицо перекосилось от тяжести царской длани.— Чаю, господин генерал-адмирал,— Петр обернулся к Апраксину,— на рассвете мы весь флот наш можем провести вдоль кромки Гангута. А там и навалимся на Эреншельда всем миром! — Петр уже не предлагал, а приказывал.

В пять часов утра 27 июля начался новый маневр русского флота. Нептун и погода русским по-прежнему благоприятствовали, на море стоял полный штиль, не было ни ветерка, ни какого-нибудь волнения. В чистой, прозрачной воде отчетливо виднелись тяжелые валуны и камни, лежащие на дне. Белесое тихое небо с рассветом наливалось июльской синевой: день обещал быть жарким, знойным. Но сейчас, на рассвете, было прохладно, и тысячи солдат на русских галерах гребли легко, весело, дружно. Держа дистанцию, словно на учениях, вся русская флотилия — эскадра за эскадрой, отряд за отрядом, галера за галерой — пошла на прорыв в новое окно, оставленное шведами у самого берега. Впереди шла авангардия Вейде, за ним кордебаталия самого Апраксина, в замке эскадра Михайлы Голицына. Сам Петр вел авангард.

Шведы тотчас открыли огонь из тяжелых орудий. Но Петр недаром провел вчера рекогносцировку. Теперь все подтвердилось: шведы били с недолетом метров в триста — четыреста. Впрочем, скоро разглядел это и адмирал Ватранг.

— Фришен, опускайте шлюпы и боты на воду! — хрипло приказал он командиру «Бремена». И, обратясь к флаг-адъютанту, не сдержался, крикнул:

— Немедля сигнал, эскадру буксировать к берегу! — Лицо старого морского волка налилось кровью, второй раз эти варвары-московиты надули его, опытного адмирала, водившего свои корабли против лучших флотов Европы, сражавшегося с каперами в далекой Вест-Индии, многократно ходившего в сумеречных просторах Баренцева и Норвежского морей! А здесь какой-то щенок, молокосос, хоть он и царь, дважды приложил ему фитиль к носу! Было от чего гневаться славному адмиралу!

— Русские непременно посадят свои галеры на прибрежные камни! — успокаивая своего командующего, сказал флаг-адъютант.

— Да вы взгляните на воду, при таком штиле и ясной погоде морское дно видно даже здесь, на глубине пятнадцать метров! — вскипел адмирал.— Что же говорить о прибрежье! Думаю, что царь Петр в воду сам смотрит!

И здесь Ватранг был прав — Петр в воду смотрел. На передней галере, которую вел царь, сразу три матроса промеряли дно. Остальные галеры шли следом за царской в строгом кильватере.

Ватранг почернел лицом: на его глазах гибла не токмо его личная слава, но и морская слава непобедимых викингов-шведов.

С высокого капитанского мостика он с бешеным бессилием наблюдал, как дружно и ровно поднимаются и опускаются сотни весел и русская эскадра, действуя словно единый механизм, быстро огибает Гангут. Только когда проходили последние галеры русского арьергарда, флагман «Бремен» и шведские фрегаты вышли наконец на пушечный выстрел. Под шведскими ядрами кильватерный строй последних галер русских расстроился и одна галера, метнувшись к берегу, села на мель.

— Не стрелять, взять хотя бы ее на абордаж! — приказал Ватранг. Видно было, как русские матросы и солдаты прыгали в воду и плыли к Гангуту. Ватранг закрыл глаза: не одну эту галеру, а весь русский флот могла бы постичь такая же вот участь, ежели бы не Нептун и не его, Ватранга, роковые ошибки. «Воля царя оказалась сильнее моей воли!» — пробормотал неудачливый шведский командующий.

— Вы что-то сказали, господин адмирал? — подошел к Ватрангу капитан Фришен.

— Я сказал: «Мой бедный Эреншольд!» Ежели он не ушел шхерами, его атакует сегодня весь русский флот.— Адмирал показал на последние русские галеры, уходящие в абовские шхеры.

— А я хотел бы знать, где же этот мерзавец Таубе, который должен был еще вчера прикрыть прибрежное мелководье? — сердито пробурчал капитан флагмана Фришен.

Контр-адмирал Таубе беспечально стоял со своими галерами в шхерах Аландских островов и беспрестанно строчил донесения. В них он пугал Государственный со нет и Сенат, что русские собрали в Або более трехсот барж и больших лодок и давно бы высадились у Стокгольма, ежели бы не преграждала им путь у Аланд прославленная галерная эскадра адмирала Таубе.

Конечно, хвастливый контр-адмирал прекрасно понимал, что никакого десанта без флотилии Апраксина русские не могут предпринять и что задерживает Апраксина не он, Таубе, а линейный флот Ватранга, а сам Таубе, напротив, стоит в глубоком тылу, но таково уже свойство иных натур выглядеть хотя бы на бумаге, но первыми. А писать бумаги Таубе всегда умел: он и карьеру свою сделал прежде всего благодаря красивому почерку и умелым реляциям.Вот и сейчас в Стокгольме бесконечные реляции Таубе зачитывались в Сенате вслух, затем публиковались в газетах, и скоро в глазах рядовых стокгольмцев Таубе стал единственным защитником столицы, верным стражем у ее морских ворот.

Таубе с удовольствием пребывал бы на сей прекрасной позиции у Аланд до окончания кампании, как вдруг пришел приказ Ватранга, требовавший немедля прибыть к Гангуту. Приказ этот вызвал у контр-адмирала серьезный озноб.

Русские, как сообщал Ватранг, строят драгет и дело может дойти до баталии в шхерах, где Таубе придется стоять, само собой, не в резерве, а в первой линии.Вот отчего Таубе не очень-то спешил на соединение с Ватрангом и появился на горизонте лишь в момент первого прорыва русских сил. Когда в полдень его галеры подходили к Гангуту, контр-адмирал услышал орудийную стрельбу и увидел вслед за тем, как русские скампавеи Змаевича срезают нос шведской эскадре. Со своими одиннадцатью вымпелами Таубе мог бы, конечно, атаковать русских, тем более что гребцы Змаевича были измождены пятнадцатимильной гонкой. Как знать, обстоятельства могли и перемениться в случае этой атаки: ведь на помощь Таубе могли подоспеть и Ватранг, и Эреншельд. Однако Таубе, столь храбрый в своих реляциях, со Змаевичем попросту боя не принял, а завернул обратно к Аландам. Впоследствии он уверял Сенат, что якобы увидел перед собой весь русский флот, а не только легкие галеры Змаевича.

«Вследствие этого я принужден был повернуть немедленно назад, чтобы не быть взятыми русскими в клещи, что могло произойти при дальнейшем моем движении и сближении с неприятелем»,— дипломатично сообщил Таубе в Стокгольм. Он не дождался даже прохода русских скампавей в фиорд, а сразу удалился к Аланду, так и не присоединившись к Ватрангу и не закрыв «дыру» возле берега. Не подумал он оказать помощь и своему давнему сопернику Эреншельду, попавшему в ловушку.

Шаутбенахт Эреншельд был совершенно иным адмиралом, чем Таубе. Завидев перед собой тридцать пять галер русского авангарда, он лишь ввиду явного превосходства русских снялся с якоря и стал уходить в шхеры. Однако у Эреншельда не было опытного лоцмана, знающего абовские шхеры, и он попал не в проходной, а в фальшивый фарватер, Рилакс-фиорд, где его и догнал Змаевич. Однако сразу атаковать в тот день шведов не смог и Змаевич, настолько его гребцы были измотаны гонкой. Потому серб выполнил только первую часть приказа Петра и Апраксина, «чтоб оным галерам и прамам путь заступить», и блокировал Эреншельда в Рилакс-фиорде. Вторую же часть приказа — «чинить над оным воинский промысел» —Змаевич отложил на следующий день. Какова же была радость Змаевича и солдат десанта бригадира Волкова, когда на другое утро брать в полон шведа явился весь русский флот, совершивший отважный прорыв у мыса Гангут! С капитанского мостика «Элефанта» Эреншельд видел, как ныне весь залив до самого горизонта был усеян русскими галерами.