Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

Генрих послал впереди себя гонцов, не желая сердить хозяина этих мест своим несвоевременным появлением. Он был вознагражден за свою предусмотрительность уважением, которое проявили к нему обитатели этой странной местности, в особенности жители деревни Хама Вазиль, расположенной на небольшом плоскогорье: мужчины, выстроившись в два ряда, склонились в глубоком поклоне, когда он шел между ними.

Отсюда начинался спуск в ложбину, из которой видна была гордая и могучая крепость Эль-Хаф.

Замок возвышался на скалистом островке, образующем выступ, там, где сходились три долины, узкие и сумрачные, несмотря на ослепительно сияющее небо. Оттуда можно было увидеть выдвинутые вперед оборонительные сооружения, сосредоточенные у подножия головокружительной скалы, и древний акведук, питавший замок водой. Все это охранялось хорошо вооруженными людьми. В саму крепость можно было попасть по единственной дороге, вернее, лестнице, вырубленной в скале и ведущей к черному зеву пещеры, своего рода туннеля, другой конец которого упирался в дверь замка.

Двигаться было трудно, и слуги в белоснежных одеждах вели коней на поводу вдоль этой тропы с широкими ступенями, стараясь сделать так, чтобы кони ступали уверенно и всадникам не приходилось бы тревожиться из-за неверного хода коней. Так они добрались до пещеры, внутри освещенной факелами, прикрепленными к стенам. В глубине, за гигантской распахнутой дверью, угадывался залитый солнцем парадный двор. Там находились другие люди в белом, прямые и безмолвные, словно кариатиды. Никакого шума. И ни единого звука.

— Как здесь странно! — произнес Генрих, на которого подействовала окружающая обстановка. — Особенно эта тишина!

— О замках Старика ходит множество рассказов. Говорят, когда он явился сюда из Персии, первым делом, как сделал некогда Хасан Сабах в Аламуте, прогнал всех никчемных мужчин вместе с их семьями, оставив только тех, кто был сведущ в какой-нибудь науке. Прогнал он также музыкантов и рассказчиков. Говорят, в крепости около сотни его сторонников, организованных согласно таинственной иерархии, и все они слепо преданы своему господину, который живет на самой вершине в окружении десятка учеников... И число тех и других никогда не уменьшается, потому что умерших при выполнении поручений очень быстро заменяют другие исмаилиты, пришедшие из иных краев, или люди, желающие познать учение...

— Откуда вам все это известно? Вы ведь не из тех людей, кто верит слухам?

— Я далеко не единственный, кому это известно. Вы бы узнали не меньше моего, Ваше Величество, если бы были, как я, уроженцем этой страны. Думаю, она очень отличается от Шампани? — с улыбкой добавил Балиан д'Ибелин.

— Очень, но и в ней есть своя прелесть. Иначе я не согласился бы провести здесь остаток своих дней. Что же касается этого замка, толком и не знаю, что о нем сказать... разве что видел куда более веселые монастыри! Монахи хотя бы смотрят на вас, а эти как будто нас и не видят...

Однако белые статуи, некоторые из которых были отмечены красными знаками, зашевелились и упали ниц, когда между рядов двинулся Горный Старик, идя навстречу спешившимся королю и его рыцарям. Рашид эд-Дин Синан был уже в годах и выглядел величественным. Высокий, худой и костистый, в белоснежной чалме над лицом с резкими чертами, большим носом, тонким ртом, выдававшим безжалостный характер, и загадочными глазами, глубоко ушедшими в орбиты под гребнями белых, как и длинная борода, бровей. Голос у него оказался удивительным, одновременно хрипловатым и мягким, но угадывалось, что он может и гудеть соборным колоколом.

Старик принял своего царственного гостя с исполненным благородства достоинством и пригласил его вместе с его людьми войти в дом.

Следом за хозяином гости прошли анфиладу галерей, лишенных всяких украшений и иногда перекрытых легкими перегородками, за которыми не было ничего, кроме циновок и сундуков. Там, как объяснил Старик, жили его приверженцы, распределенные в соответствии со степенью их посвящения. На верхнем этаже расположились большие залы, предназначенные для упражнений с оружием, для молитвы или для занятий иностранными языками. Подобное знакомство с замком было непривычным, но Генрих понял, что целью экскурсии было дать ему некоторое представление об этом замке, который, как и сам он заметил, едва приблизившись к нему, отчасти напоминал монастырь... или дом Ордена тамплиеров. Последний из залов оказался огромной столовой, и там уже были накрыты торжественные столы.

— Благородных сеньоров из твоей свиты будут угощать в этом зале, — сказал Старик, — и моим слугам приказано следить, чтобы они ни в чем не знали недостатка... кроме вина! Оно запрещено здесь под страхом смертной казни. Что же касается тебя и твоего друга, вы, надеюсь, окажете мне честь разделить со мной мою собственную трапезу...

Не дожидаясь ответа, он снова вывел их во двор и направился вместе с ними к огромному донжону, расположенному на другом его конце. Войти в донжон, стоявший на отвесной скале над лощиной, можно было только отсюда, обойти кругом его было нельзя ни с наружной стороны, ни со стороны двора, а потому невозможно было и определить его истинные размеры.— Лишь немногие и самые главные живут здесь поблизости от меня и от источника всеобъемлющего знания, которым мы обладаем.

Он открыл перед ними двери в огромный зал, освещенный единственным окном, за которым, словно картина в раме, открывалась часть величественного пейзажа. В зале, в нишах, в сундуках и на низких столах громоздились в невероятном количестве книги и свитки, причем некоторые, несомненно, самые ценные, хранились за железными решетками и крепкими запорами. Были там и низкие конторки, и циновки, на которые можно было присесть, и — единственная роскошь в этом суровом помещении — чудесные светильники из радужного или с золотой гравировкой стекла...

Наконец, оба гостя вошли в маленькую белую комнату, где не было ничего, кроме подносов на ножках, тростниковых циновок и подушек, на которых им предстояло расположиться. На одной из них устроился и сам Старик Гостям подали обильную и разнообразную еду — но вина не принесли! — хозяин же удовольствовался хлебом, молоком и финиками. Ели в молчании, как требует обычай, и только после того, как ополоснули руки в золотых, как и кувшины, чашах, еще немного помолчали во славу Аллаха и обменялись любезностями в восточном стиле, начался разговор.

— Твое посещение большая честь для меня, — обратился Синан к королю, — но о тебе говорят как о мудром человеке, и я понимаю, что ты явился не из простого любопытства. К тому же время для короля — на вес золота, и ты не стал бы из простого любопытства терять драгоценные минуты в обществе старика, одно ногой стоящего в могиле.