Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Раньше Китайские ряды были сосредоточием всех лучших и больших фирм, и это место очень ценилось, но потом, уже ко времени моего первого приезда на ярмарку, [ряды] потеряли свое значение, некоторая их часть пустовала, и в занятых ютились торговцы разными товарами.

Эти ряды потому назывались Китайскими, что они были выстроены наподобие китайских, углы крыш загнуты, как это можно видеть на рисунках, изображающих китайские здания, окнами с мелкими переплетами и вообще другими своими орнаментами подходящие к китайским.

Около каждой двери лавки стояла скамейка как будто для отдыха хозяина или доверенного, а на самом деле служила местом наблюдения за проходящими покупателями, которые, проходя мимо, здоровались с сидящими, присаживались, потом их упрашивали зайти в лавку, а попавшие туда что-нибудь покупали, а потом приглашали во второй этаж, где в комнате хозяина или доверенного был накрыт стол, уставленный бутылками вин, водками и разными закусками. Покупатель размягчался, прикупал еще товаров и часто делался впоследствии интересным покупателем фирмы.

За канавой налево начинались лавки с персидскими товарами: сушеными фруктами, фисташками, миндалем, рисом и коврами — с сидящими в них персами в высоких мерлушковых шапках, в однотонных желтых халатах, с накрашенными бородами и ногтями, и вы выходили к караван-сараю и мечети, вокруг которой была торговля каракулем, шелком-сырцом, сарноком и другими разными товарами из Азии. В этой местности ютились татары, хивинцы, бухарцы, и кругом слышались гортанные речи азиатов в халатах и чалмах.

Если же, перейдя канаву, пойдете направо, то выйдете к театру, окруженному домами с лавками мебели, зеркал, медных изделий, готового белья и платья. Поблизости от театра был мост через канаву, на котором были выстроены лавки, называемые «Бразильским пассажем», где была только мелочная торговля.

Если от канавы идти прямо, то попадали на шоссе, идущее от плашкоутного моста параллельно Сибирской пристани. За шоссе по правой стороне стоял новый собор, окруженный тоже лавками с разными товарами. Шоссе заканчивалось на площади, приспособленной для народных гуляний с самокатами2, балаганами и разными другими играми, всегда наполненной народом с гармониками, шарманками, хохотом, криком и пением.

Между шоссе и Сибирской пристанью были лавки в так называемом Ярославском ряду, наполненные разным старьем. К моему сожалению, я познакомился с родом их торговли очень поздно, хотя часто проходил мимо их, видя висевшие на стенах старые шелковые платья, камзолы, кокошники, обшитые бусами, жемчугом, старинные иконы — все эти вещи меня не интересовали, но однажды случайно попал к какому-то торговцу, приехавшему из Заволжья, я у него в укромных местах его небогатой лавочки находил замечательные вещи; фамилию его забыл, но он мне сказал, что много продавал г-ну Щукину, владельцу музея3. Я у него купил довольно много разных вещей, и некоторые из них оказались редкостными. Купил у него серебряный поднос Елизаветы Английской, ее времен, из-за которого у меня вышла чуть не драка с одним евреем из Варшавы, намеревавшимся отнять его силком, но я ему не дал; маленький серебряный ларец для сохранения драгоценных вещей, на крышке ларца были сделаны фигуры борющихся рыцарей; эта вещь была сильно попорчена, загрязнена, со сломанными фигурами, но части сломанные не были затеряны. Отдал эту вещь реставрировать, она оказалась времен Генриха IV; купил серебряную карету, запряженную цугом в шесть пар лошадей, работы времен Екатерины II. Много было у него приобретено ковшичков, жбанов времен Алексея Михайловича, ручных полотенец с замечательными вышивками и женские тонкие покрывала.

Как рассказывал этот продавец, он объезжает имения, находящиеся вдалеке от железных дорог, и в бывших барских усадьбах покупает разный хлам, и вот между отбросами домашнего хлама попадаются ценные музейные вещи.

Сибирская пристань, расположенная на песочной отмели при слиянии Оки с Волгой, тянется на большом протяжении, в летние месяцы, и в особенности во время ярмарки, представляет из себя оживленное место: поминутно приходят пароходы с баржами, нагруженными товарами, с толпами крючников, с надетыми у них на плечах и спине толстыми матами4 для облегчения ношения тяжести; разбросанные по пристани десятичные весы5, около которых группы ссорящихся приемщиков и сдатчиков, каждый из них старается надуть другого; с толпою крючников, поднимающих легко тяжелые кипы к себе на спину и с легкостью несущих по сходням в вагоны, укладывая на место, и почти бегом возвращающихся обратно, с непременным криком и трехэтажной руганью для споренья работы. Вся пристань завалена разного рода товаром, между которым снуют агенты транспортных контор, купцы русские и азиатские и их приказчики, разыскивающие свои товары по маркам и номерам. Жизнь кипит, и чувствуется биение пульса могучего существа — торговли.

Я рисовал себе в голове ярмарку громадным чудовищем с большим, необъятным ртом и брюхом, с толстой шеей, с узким лбом, но пронырливым и хитрым существом, копошившимся в грязи, в вони, с поглощением массы товаров, изрыгая их по всем частям необъятной России. Оно работало без устали с раннего утра до поздней ночи без праздников и отдыха, еще затрачивая часы спанья на бесшабашные кутежи.

В ярмарке не находилось ничего, что будило бы мысль, поднимало бы твой дух — все в ней было так низменно и духовно придавлено.

Театр был, но с плохим составом артистов; библиотека была, но набитая разным старьем; книжные лавки отсутствовали, понятно, не считая оптовых лавок лубочных изданий, продаваемых в количестве многих миллионов штук. Вы не могли найти ни одной серьезной книжки, предполагаю, из-за малого спроса; даже в городе Нижнем в книжных лавках трудно было найти что-нибудь интересное и новое, а на станциях железной дороги в киосках была только макулатурная дрянь.

Единственное место, где еще было можно отдохнуть душою, любуясь на красивую панораму слияния Оки с Волгой, со шныряющими и стоящими пароходами и баржами, и на Заволжье, с вдыханием довольно чистого воздуха, — это Откос6. Но он находился в центре города и занимал небольшое пространство, и то на нем был трактир и торговые палатки.

Как были велики в мои первые годы впечатления от ярмарки, хотя ежегодно они постепенно сглаживались, понижались, так и потом, через десяток лет, приходилось приезжать туда уже с сожалением, а покидать с особой радостью.

Биение пульса ярмарки с 15 августа начинает ослабевать, ежедневно понижаясь; с этого времени наблюдался значительный отъезд по железной дороге и на пароходах. Шла оживленная торговля бриллиантами. Поторговавшие хорошо купцы закупали их в приданое дочкам; другие, расставаясь со своими «увлечениями», подносили дорогие безделушки своим пассиям на память.

Мне рассказывал Николай Николаевич Дружинин, хозяин фирмы «Немиров-Колодкин», торгующий в Москве и на ярмарке драгоценными вещами, что не раз ему приходилось покупать свою же вещь, только что проданную известному и почтенному купцу, говорившему, что он покупает для своей супруги, от известной певички, желающей вместо вещи получить деньги.

Особенно много тратили на покупку бриллиантов азиатские купцы, с их увлечением русскими женщинами, которые, умело эксплуатируя их, вымогали от них дорогие подарки.

Но многие, покидая ярмарку, не чувствовали радости, а, наоборот, плакали, чему я сам был свидетелем, как один, расставаясь со своей дамой, плакал, она в свою очередь проливала слезы, усаживая своего поклонника в вагон.

ГЛАВА 70

Купечество, оторванное от привычного образа жизни, от своей семьи на месяц, иногда и более, работало на ярмарке с раннего утра не покладая рук, а вечера проводило в трактирах со своими приятелями и покупателями. Большинство из них смотрели на трактиры не как на исключительное место развлечений, но [посещали их] по необходимости видеть вновь прибывших покупателей, поговорить с ними, узнать от них все новости того города, откуда они прибыли, и в свою очередь наблюдали за теми лицами, в кредитоспособности которых сомневались.

Трактиры были наполнены хорами с певицами, хотя, быть может, и с небольшими голосами, но с красивыми лицами. Выпитое вино и близость красивых и доступных женских лиц кружили головы не только у молодых, но и у старых купцов; зачастую они теряли свою привычную сдержанность: у них начиналось «море разливанное».

Вспоминаю свои впечатления от первого посещения ярмарочного ресторана, куда я попал, чтобы пообедать, благодаря близости с моей гостиницей. Большая зала, залитая светом ламп, была переполнена публикой. Я заметил в самом удаленном уголке залы маленький столик, к нему и пробрался. Заказав обед, я с любопытством начал осматривать залу с сидящей в ней публикой. У каждого столика сидела своя компания, велся между ними общий разговор с хохотом; у некоторых из них лица были сосредоточенны, и было видно, что они вели беседу деловую, только их лишь касающуюся, они подвигались друг к другу, шепча на ухо, слушавший его махал рукой и с раскрасневшимся от волнения лицом тоже отвечал ему на ухо, но было видно, что дело у них налаживается: один из них схватил руку другого и своей другой дланью ударил по ладони своего собеседника, тот не вырывал руку, а пожимал ее — дело состоялось! Ударивший по руке другого что-то сказал половому, тот с поклоном и улыбкой, размахивая салфеткой в руке, побежал в буфет, неся оттуда бутылку шампанского, поставленную в жбан со льдом, и подручный ему мальчик [нес] тарелку с жаренным в соли миндалем. Красивая певичка, вьющаяся около столика, знала, что скоро она пригодится, подошла к ним, и ее попросили сесть, и пир начал разгораться…