Парижские могикане - Александр Дюма

Если бы вы видели, как Жюстен, вспомнив юность, ловко вскочил на подведенного Жаном Робером коня, помчался во весь опор, преодолел путь до Версаля, вы могли бы с уверенностью утверждать, что только сильный, только решительный человек может твердой рукой направлять горячего коня, более похожего на хищную птицу, уносящую свою жертву, чем на арабского скакуна, мчащегося с седоком на спине.

Бешеная скачка продолжалась около часа, и мысли Жюстена, под стать его быстроногому коню, стремительно проносились в его голове. Проделав за это время пять льё, ровно в половине девятого он остановился, запыхавшись, у ворот пансиона, спрыгнул с лошади и позвонил.

В пансионе давно не спали. Госпожа Демаре была в своей комнате одна; она еще не закончила туалет.

Жюстен просил ей передать, что желает немедленно с ней переговорить.

Удивившись столь раннему визиту, г-жа Демаре попросила г-на Жюстена подождать, передав, что через четверть часа она будет готова его принять.

Однако Жюстен отвечал, что причина его визита слишком серьезна, а промедление невозможно, и стал умолять хозяйку пансиона безотлагательно принять его.

Придя в смущение от такой настойчивости, она накинула халат и отворила дверь, чтобы спуститься в гостиную; Жюстен стоял перед дверью.

Он взял г-жу Демаре за руку, заставил ее вернуться в комнату и притворил за собой дверь.

Хозяйка пансиона подняла на Жюстена удивленный взгляд и вскрикнула. Его лицо поразило ее смертельной бледностью и выражением мрачной решимости, хотя обычно молодой человек смотрел ласково и приветливо.

— Боже мой! Что случилось? — спросила она.

— Огромное несчастье, сударыня! — отвечал Жюстен.

— С вами или с Миной?

— С нами, сударыня.

— Ах, Господи!.. Вы хотите, чтобы я вызвала Мину сюда или поговорите с ней в приемной?

— Мины здесь нет, сударыня.

— Как нет? Где же она?

— Не знаю.

Госпожа Демаре смотрела на Жюстена Корби как на безумного.

— Ее здесь нет?! Вы не знаете, где она! Что все это значит?

— Это значит, сударыня, что сегодня ночью ее похитили!

— Вчера вечером я сама проводила Мину в ее комнату и оставила ее с мадемуазель Сюзанной де Вальженез.

— А сегодня утром, сударыня, ее уже нет.

— Ах, Боже мой! — подняв глаза к небу, вскричала г-жа Демаре. — Вы уверены в том, что говорите, сударь?

Жюстен вынул из кармана письмо, написанное карандашом, то самое, что ему принес Баболен.

— Сначала прочтите, — предложил Жюстен.

Госпожа Демаре пробежала глазами письмо.

Она узнала почерк Мины, вскрикнула и, почувствовав, что вот-вот упадет, протянула руку в поисках опоры.

Жюстен бросился ей на помощь, подхватил ее и усадил в кресло.

— О, если это правда, — сказала она, — я на коленях должна просить у вас прощения за страдание, которое вы испытываете!

— Да, правда, — произнес Жюстен. — Однако мы не сдадимся, сударыня, пока этому страданию можно будет помочь. Но даже когда не останется надежды на людей, я буду уповать на Бога!

— Что же нужно делать, сударь? — спросила хозяйка пансиона.

— Ждать. А пока проследить за тем, чтобы никто не входил в комнату Мины и не выходил в сад.

— А кто должен приехать, сударь?

— Через час здесь будет представитель властей.

— Что?! — вскричала г-жа Демаре: ее волнение сменилось испугом. — Полиция? Здесь?!

— Разумеется, — подтвердил Жюстен.

— Если это произойдет, мой пансион пропал! — упавшим голосом проговорила г-жа Демаре.

Это замечание больно ранило Жюстена.

— А что я, по-вашему, должен делать, сударыня? — холодно проговорил он.

— Сударь! Если есть средство избежать скандала, умоляю вас помочь!

— Не знаю, что вы называете скандалом, — насупив брови, заметил Жюстен.

— Не знаете, что называется скандалом? — всплеснув руками, переспросила хозяйка пансиона.

— По-моему, сударыня, скандал — это когда женщина, которой моя мать доверила свою дочь, а я — свою невесту, смеет приказывать мне молчать, когда я прошу вернуть доверенную ей девушку!

Замечание было до такой степени справедливо, что г-жа Демаре растерялась.

— Ах, сударь! — заговорил она прерывающимся от слез голосом. — Все матери заберут у меня своих дочерей!

Жюстен возмутился эгоизмом этой женщины: перед лицом постигшего его горя она, не смущаясь, говорила лишь об ущербе, который ее заведению могло нанести похищение Мины.

— А я, сударыня, — заявил он, — если бы был вашим судьей, приказал бы повесить на фронтоне вашего пансиона какую-нибудь позорную вывеску, чтобы она отпугивала всех матерей!

— Ах, сударь, вашему горю ведь не поможет то, что вы принесете мне убытки.

— Мне нет; однако, сударыня, это поможет другим уберечься от такого несчастья, что постигло меня.

— Во имя любви, которую я питала к Мине, не губите меня, сударь!

— Во имя доверия, которое я вам оказывал, ничего у меня не просите, сударыня!

На лице Жюстена была написана отчаянная решимость. Госпожа Демаре поняла, что ей нечего ждать от него.

Похоже, она на что-то решилась и смиренно проговорила:

— Все будет исполнено, как вы пожелаете, сударь: я молча снесу свое горе.

Жюстен кивнул, как бы говоря: «По моему мнению, это лучшее, что вы можете сделать».

Наступило тягостное молчание.

— Сударь! — заговорила наконец хозяйка пансиона. — Позвольте и мне задать вам несколько вопросов.

— Прошу вас, сударыня.

— Почему исчезла Мина, как вы полагаете?

— Этого я еще не знаю, но надеюсь, что полиции удастся это установить.

— Вы уверены, что она не уехала по доброй воле?

У Жюстена стало горько на душе, когда он услышал, как оскорбляют подозрением его непорочную Мину.

— Она полгода находилась у вас перед глазами, — заметил Жюстен. — Как же вы после этого можете задавать мне подобный вопрос?

— Я хотела лишь спросить, уверены ли вы в ее любви.

— Вы прочли ее письмо: кого она зовет на помощь?

— Так ее, значит, увезли силой?

— Вне всякого сомнения.

— Но это невозможно, сударь: стены высоки, окна надежно заперты, и к тому же Мина могла бы закричать!

— Сударыня, существуют лестницы для самых высоких стен, отмычки — для самых крепких запоров, а кляп — на любой рот.

— Вы были в комнате Мины?

— Нет, сударыня.

— Да это нужно было сделать прежде всего! Идемте сейчас, если не возражаете.

— Напротив, сударыня, умоляю вас не входить в ее комнату!

— Но это единственный способ убедиться в том, что ее там нет.