Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв. - Борис Рыбаков

От времени Ростислава до нас дошел интереснейший документ, подробно вводящий нас в княжеское феодальное хозяйство. Это — грамота Ростислава Мстиславича епископу Мануилу, данная по случаю учреждения в Смоленске епархии около 1136 г. Здесь перечислены статьи княжеского дохода с разных городов всего Смоленского княжества, десятая часть которого (десятина) передавалась церкви. В 36 пунктах собралось различных поборов на 4 тыс. гривен; здесь были и виры, и продажи, и полюдье, торговые пошлины, мыт (таможенные сборы), гостевые и др. Епископ получал, кроме того, земельные владения с феодально зависимым; населением (изгои, бортники и др.) и доходы с церковных судов по особым видам преступлений.

В то время во всех выкристаллизовывавшихся княжествах учреждались самостоятельные епархии и оформлялись имущественные права епископов. Происходило это по инициативе князей, закрепившихся в определенных землях и хотевших усилить свои позиции поддержкой церкви.

Рост церковных богатств и имений в 1130-е годы вызвал резкую критику. Климент Смолятич, известный писатель середины XII в., ставший по воле киевского князя митрополитом, писал, что он, Климент, не относится к тем, «иже прилагают дом к дому и села к селам, изгои же и сябры и борти и пожни, ляди же и старины». Возможно, что Климент, отвечая смоленскому священнику, имел в виду прежде всего смоленского епископа, своего политического врага, Мануила. Самому Клименту было предъявлено любопытное обвинение в том, что он, христианин, слишком увлекается такими языческими «философами», как Гомер, Аристотель и Платон.

В княжение Давыда Ростиславича (1180–1197 гг.), уже известного нам по своим бесславным делам на юге, происходили конфликты между князем и горожанами Смоленска. У князя Давыда еще в молодости было много неприятностей с новгородцами, которые не один раз «показывали путь» ему. В 1186 г., вскоре после возвращения из-под Треполя, «въстань бысть Смоленске промежи князем Давыдом и Смолняны. И много голов паде луцьших муж». В чем состояли противоречия между князем и боярством, летопись не сообщает.

Смоленское княжество не было исключением — борьба боярства с князьями в очень резкой форме шла и в других землях.

К началу XIII в. относится интереснейшее событие в Смоленске, приоткрывающее частично завесу над внутренней социально-идеологической жизнью русских средневековых городов: игумены и попы устроили всенародный суд над неким попом Авраамием. Одни хотели его заточить, другие— «к стене ту пригвоздить и зажещи», а третьи — утопить. Игумены и попы, «яко волы рыкающие», хотели, «аще бо мощно, жива его пожрети».

Чем же так разъярил Авраамий смоленских церковников? Оказывается, находясь в одном из окраинных монастырей Смоленска, Авраамий читал населению книги и «протолковывал» их всем — «малым и великим, рабам же и свободным и рукодельным». В Смоленске везде говорили, что «он уже весь град к собе обратил есть». Его обвиняли в чтении «глубинных книг», из которых одна упомянута в его житии. Это так называемая «Златая цепь», сборник изречений и слов, направленных иногда против «плохих пастухов» — попов и монахов. В таких сборниках появлялись антиклерикальные идеи, близкие учению западноевропейских вальденсов, преследовавшихся католической церковью. В сходных условиях у нас на Руси возникли сходные идеи. Открытая проповедь таких опасных для церкви идей, проповедь, обращенная к рабам и рукодельным, вызвала ненависть духовенства. Князь спас Авраамия от казни, но еретику-проповеднику церковь придавала такое значение, что по всем дорогам, ведущим в Смоленск, были поставлены воины (очевидно, владычные, епископские), преграждавшие путь сторонникам Авраамия; они действовали так решительно, что некоторые люди, шедшие к Авраамию, «разграблени быша».

Смоленское княжество, укрытое внутри Русских земель от всех внешних врагов, долго, до начала XV в., сохраняло самостоятельность. Батый во время похода 1237–1238 гг. направился, было, к Смоленску, но затем обошел его стороной. Очевидно, богатый торговый город, украшенный десятками великолепных зданий и обнесенный крепкими стенами, представлял непреодолимую преграду для войска, измотанного сопротивлением русских городов, и кровожадный завоеватель не посмел показаться под его стенами.

Новгород Великий

История Новгорода — это, во-первых, история одного из крупнейших городов средневековой Европы, а во-вторых, история необозримой страны, раскинувшейся от Балтики до Ледовитого океана и Урала. Когда впоследствии, при Иване III, Новгородская земля влилась в состав Московского централизованного государства, то сразу удвоила его размеры.

Истоки новгородской истории уводят нас в отдаленное время славянской колонизации севера, когда славяне-земледельцы медленно осваивали всю зону лиственных лесов Восточной Европы.

В своем расселении славяне долго не выходили за пределы этой пригодной для земледелия обширной области, доходившей до озер Чудского и Ильменя и до костромского Поволжья. Далее на север лежала зона безбрежной хвойной тайги, редко заселенной местным неславянским населением, жившим здесь со времен неолита и занимавшимся преимущественно охотой и рыболовством. Родовые поселки славян не заходили в эту суровую зону.

Вот именно здесь, на пограничье двух ландшафтных областей, где на протяжении сотен километров пришли в соприкосновение славянские и угро-финские племена, предки эстонцев, карелов, вепсов, коми, удмуртов, и возникла цепь древних городков, окаймлявших самые северные земли, до которых добрались в эпоху родо-племенного строя славяне. Таковы Псков и Изборск близ Чудского озера, Новгород на Ильмене, Белоозеро, Ростов. Одни из них возникли еще в догосударственную пору и были центрами тех или иных племенных союзов, другие же были поставлены как «новые города», как северные фактории Киевской Руси. Вероятно, к их числу и относился Новгород, возникший в IX в. Сложение государственности на юге изменило судьбу этих порубежных городов. Русские дружинники перешагнули в IX–X вв. границу двух ландшафтных зон, удерживавшую пахарей, и углубились в тайгу, открывая неведомые земли, встречаясь с различными народами и привозя в Киев вещи, изготовленные кузнецами Урала.

В поисках дани драгоценной пушниной русские доходили до Северной Двины, Белого моря, Мезени, Печоры и до самого Ледовитого океана. Меха редкостных зверей, охотничьи соколы, моржовая кость — «дорог рыбий зуб» — вот что привлекало русских землепроходцев в тайгу и заполярную тундру, где «путь был зол», где они «идоша непроходными месты, яко не видеша ни дний, ни нощи, но всегда — тьма».

В летописи помещен большой список различных племен и народов, издавна плативших дань Руси; добрая половина их была связана с Новгородом или входила впоследствии в состав его владений: Чудь, Норома, Ямь, Чудь Заволочская, Пермь, Печора, Югра. Отношения с этими племенами были, как и при колонизации Ростово-Суздальской земли, сравнительно мирными. Конфликты, которые изредка возникали между новгородцами и местным населением, носили частный характер и никогда не кончались жестокими массовыми расправами и истреблением народа, как это бывало в эпоху раннего и позднего средневековья в других странах (от Европы до Америки включительно). Местная знать вливалась в русское боярство (например, Чудин и его брат Тукы). О далеких северных связях Новгорода очень интересно рассказал летописцу боярин Гюрята Рогович в конце XI в.: «Я послал своего отрока (дружинника. — Б. Р.) в Печору — это люди, дающие дань Новгороду, — и оттуда он поехал в Югру, соседящую на севере с Самоедами. Югорцы рассказали моему отроку о том, что три года тому назад они обнаружили чудо на берегу океана: там, где огромные горы, возвышающиеся до небес, подходят к заливу океана («в луку моря»), был услышан говор и крик многих людей… Язык их был нам неизвестен, но они, указывая на наше железное оружие, жестами просили отдать его им. И если кто-нибудь давал им нож или топор, то они взамен давали ему меха. Путь к этим горам лежит через непроходимые пропасти, через снега и леса; поэтому мы не всегда доходили туда; кроме того, мы знаем, что есть люди и еще далее на север…»

Если мы взглянем на карту побережья Ледовитого океана, то без труда определим те места, о которых летописец беседовал с Гюрятой, — высокие горы подступают к «луке моря» только в одном месте, где есть пролив Югорский Шар и поблизости — мыс Русский Заворот, где отрог Урала, хребет Пай-Хой, подходит к берегу залива. Земля, расположенная прямо на «полунощи» от этого русско-югорского комплекса географических названий, — это Новая Земля. Так благодаря древним новгородцам мы узнаем о том, что далеко за Полярным кругом, на Новой Земле, в конце XI в. еще сохранялся неолитический облик хозяйства и именно новгородцы познакомили эти далекие племена с новой культурой.