Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

Что случилось в Гехи-Чу на самом деле — неизвестно. Версий много.

Одну из них мне представили сотрудники Северо-Кавказского Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, которые неплохо ориентировались в этой среде и знали подоплеку практически каждого громкого события ичкерийской истории. Они утверждают, что гибель Дудаева носила случайный характер. Дело в том, что главарь одного из бандформирований, находившийся в Гехи-Чу, своевременно не рассчитался со своими бойцами. Обманывал, присваивал деньги, которые выделялись ему на организацию сопротивления. Речь шла о крупной сумме в один или два миллиона долларов.

Его соратники решили отомстить и загодя установили в машине полевого командира — это была «Нива» — взрывное устройство из обыкновенной толовой шашки с дистанционным взрывателем. Не решились взрывать машину во дворе дома и ждали удобного случая. Как только увидели, что «Нива» покинула Гехи-Чу и остановилась на пустыре, взрыватель был приведен в действие. То, что в ней оказался Дудаев с Курбановым — для подрывников оказалось неожиданностью. Они погибли по ошибке. И в самом деле Дудаев, никогда не ночевавший в одном и том же доме, мог приехать внезапно, а меры конспирации, которые в таком случае предпринимались неукоснительно, могли ввести в заблуждение и мстителей.

Пока я склоняюсь именно к этой версии, хотя, повторяю, их немало и каждая выглядит не менее правдоподобно. Так что нельзя быть убежденным в смерти Дудаева, пока не будет идентифицирован его труп. Иные и сегодня утверждают, что он жив, но я не располагаю информацией, которая бы указывала на его присутствие среди нас. Дальше я не заглядываю… Дальше область мифов и преданий, среди которых четыре могилы Дудаева и разрушенный город Грозный, некогда переименованный в его честь Джохаром — пока остаются памятниками его человеческой жестокости, авантюризма и политической недальновидности. Именно они стали причиной трагедии, которую пережили все народы, населяющие Чечню. Вот такими могилами и разрухой закончилось время правления Дудаева.

Нет ничего странного в том, что война, которой он жаждал, бесследно и бесславно уничтожила его самого.

Впервые оказавшись в Великобритании в 1993 году в числе участников международной конференции, я с удовольствием принял предложение ее устроителей посетить лондонский Музей истории войн. Всегда важно узнать иную точку зрения, детали и нюансы незнакомой жизни. История войн — тоже история мира, и в летописи человечества вот эти железные коробки первобытных танков, вот эти полотнища старых боевых знамен значат ничуть не меньше, чем памятники архитектуры и живописи, чем нотные партитуры и славные книги прошлого. Любая война — это очень серьезное испытание для страны, для народа, участвующего в ней. И как всякое экстраординарное событие, требующее от людей крайнего, подчас даже нечеловеческого напряжения ума и физических сил, именно война раскрывает лучшие и худшие черты национального характера.

Мой поход в Музей истории войн был важен еще и потому, что, открывая для себя западное общество после нескольких десятилетий отчуждения, я пытался понять, насколько верны с точки зрения неподкупной истории наши взаимные представления друг о друге. И с удивлением отметил, что весь вклад СССР в победу над гитлеровской Германией в годы Второй Мировой войны отмечен в этом музее всего лишь двумя экспонатами: погоном с плеча маршала Жукова и крошечной — буквально 12 на 18 сантиметров — фотографией Сталина. И больше ничего!.. При этом не меньшее впечатление произвела на меня экспозиция, имитирующая окопы времен Первой Мировой войны. Нет, достоверными в ней были не только мельчайшие детали этой окопной жизни среди разбитых блиндажей и колючих валов проволоки Бруно, но — странно сказать — даже воздух войны, нагнетаемый в музейный зал невидимыми устройствами, был наполнен безотчетной тревогой, запахами жженого пороха и разложением человеческих тел. Это был знакомый запах войны — отчетливый и всепроникающий.

Замысел этой художественной инсталляции следовало понимать и так: независимо от целей, ради которых предпринята любая война — пот, кровь и окопная грязь всегда будут оставаться ее неизменными спутниками. Сколько бы веков ни минуло и каким бы высокоточным ни называли мы свое нынешнее оружие, человеческая природа, как и прежде, соткана из грубых охотничьих инстинктов и наших первобытных представлений о слабости и силе соперника.

Война в Чечне, как и любая другая война, просто высветила все лучшее и худшее, что в нас было. И как это ни горько признавать, но самым серьезным человеческим пороком, способным разложить самую крепкую воинскую часть, по-прежнему остается пьянство. Неважно, что выпивку объясняли то желанием расслабиться, то желанием воодушевиться перед боем — эту нашу национальную черту приходится учитывать любому русскому командиру: и взводному, и полковому.

Сам я нормально отношусь к алкоголю. Люблю вино, люблю посидеть с семьей за одним столом. Это нормально. Другое дело, если человек путает выпивку с работой. Таких в кругу моих друзей нет и не будет. Может, оттого, что не видел я в детстве примеров разгульной жизни: жили небогато, никто не шиковал. Даже если и выпивал отец, я не припомню, чтобы он терял голову.

Но, к сожалению, всему миру известны наши нетленные афоризмы: «Вагон водки продать, а эти деньги пропить», «Заработаем полтину, рубль пропьем»… Вернувшийся с Отечественной войны отец, бывало, рассказывал фронтовые истории, в которых наши солдаты и офицеры живописались, прямо сказать, не самыми светлыми красками. На военной службе в советские времена я не сталкивался с подобными фактами и, дожив до генеральских погон, не мог поверить, что среди нас возможны такие вещи, как мародерство или убийство ни в чем не повинного человека.

После взятия Берлина, — вспоминал отец, — компания наших офицеров устроила попойку на квартире, хозяйкой которой была немка. Допились буквально до скотского состояния. Чего уж они вытворяли — неизвестно, но в конце концов даже немка, собрав остатки мужества, крикнула им в лицо по-немецки: «Русские свиньи!» Не исключаю, что эта фраза как раз очень точно характеризовала состояние, в котором находились упоминавшиеся отцом офицеры, но конец у этой истории был печальным. Оскорбленный капитан или майор не спустил обиду. Достал пистолет и на правах победителя без лишних слов расстрелял беззащитную женщину.

Отец упоминал, что было возбуждено уголовное дело. Чем оно закончилось, я не понял, но этот рассказ показался мне настолько неправдоподобным, что я по наивности своей даже возмутился: «Папа, ты, наверное, что-то путаешь?.. Не мог советский, русский офицер застрелить женщину, которая была безоружна. Даже если она, допустим, и сказала что-то обидное, это ведь не повод, чтобы ее убивать. Ведь сама-то она не стреляла…» Отец покачал головой: «Нет, сынок, это было именно так». Этот офицер был командиром его артиллерийского дивизиона, и отец мне ручался, что все произошло именно так, как он описывал. И хотя всю жизнь этот некогда рассказанный мне фронтовой эпизод крутился в моей голове, я не хотел верить в его подлинность. Просто не хотел, потому что это опрокидывало мои представления о доблестных солдатах великой войны и представления о том, каким должен быть русский солдат, отважный и великодушный солдат-освободитель.