Лёха - Николай Берг

– А другие наши?

– «Мосинки» – запросто соберут. Тем более что запчастей еще найдем. Тут к тискам еще кое-что полезное нашли.

– Значит, так – все винтовки достать! Ефрейтор, пособите этим хлопцам, чтоб не пострелялись еще! И коробки шибче вытаскивайте!

Бендеберя козырнул, полез на вагон.

– Машеров, а что насчет поджоха ухля скажете?

– Идея попытаться сжечь уголь очень хорошая, поджигать надо в нескольких местах: если разгорится, то немцы сначала замумукаются тушить горящий состав, после тушения – разбор завала, потом восстановление пути, это если мазут еще не подхватится; короче, дня два-три точно этим участком дороги немцы пользоваться не смогут, – уверенно ответил тот.

– И как быстро они сюда могут нагрянуть?

– По моим прикидкам – у нас еще часа три есть. Потом может прикатить дрезина с патрулем или что еще похуже. Свезь между ближайшими станциями у немцев есть, факт пропажи состава будет отслежен оперативно и с довольно высокой точностью. Дальше по идее должен прийти ответственный за этот путь железнодорожный патруль.

– Товарищ Абдуллин, вы можете помочь с цистерной и ухлем?

Техник-лейтенант выступил из темноты. Все оценили здоровенную кожаную кобуру с пистолетом, весомо оттянувшую его поясной ремень. Смотрелось внушительно. Вид у пиротехника был соответствующий – этакий скромный герой.

– У меня три заряда, на цистерну и паровоз хватит. А вагоны мы и углем покалечим, невелика невидаль уголек поджечь.

– Отлично! Надо разхрузку концентратов убыстрить. Всех свободных людей сюда!

– Можно было бы дыру в стенке вагона прорубить, проще тягать будет.

– Действуйте!

Боец Семенов

– Ну як там? – встревоженно спросил его из темноты ломающийся голосок.

– Гнидо, сто раз тебе говорилось – не шуми, когда в секрете лежишь! – укоризненно заявил кто-то добротным басом.

– Нормально там, меня вам на замену прислали, – сказал в темную массу кустов боец и поправил свой пулемет.

– Что так?

– Руки нужны, там концентратов полвагона да винтовки, а времени мало. Надо хотя бы в лес утащить от дороги, так что валяйте, разомнитесь. Если что – я с пулеметом прикрою.

– Далеко в темноте не утащишь, а утром фрицы по-любому явятся и по протоптанной тропинке все и найдут, – с сомнением заявил бас, впрочем говоря уже на ходу и не теряя зря времени на долгие сборы.

– Да сообразили уже, послали гонца из лесовиков всех из лагеря вывести поближе, чтоб помогли таскать. А бегать будут все разными путями, чтоб не топтать сильно, – объяснил Семенов.

– Поломают они ночью себе руки-ноги, – заявил удаляющийся бас; хруст гравия под сапогами затих, и Семенов остался в кустах при дороге один.

Рельсы тускло бликовали и в общем позиция была хороша, с добротным обзором и малозаметной промоиной за спиной – очень удобной, по которой можно было бы свалить в лес безвозбранно. Странно, но красноармейцу сейчас даже хотелось, чтоб от немцев на подмогу поезду прибыла дрезина. Диверсий в районе на «железке» еще не было, стало быть, немцы непуганые, бронепоезд сразу не пошлют, а вернее всего, как толковал Киргетов, причапает дрезина – этакое странноватое самоходное средство, тележка с колесиками и моторчиком, годная для езды по рельсам. И будет на дрезине сидеть пяток гансов с пулеметом. И с фонарями. Как в витрине городского магазина. И можно будет резануть по ним так, чтоб одной очередью всех покалечить, с того края начав. Если кто и успеет спрыгнуть – так на эту сторону, тут его и добрать. И будет тогда у Семенова нормальный пулемет, к которому есть патроны и новые добыть можно. А у рачительного командира отряда будет возможность погордиться, что вот – два пулемета, причем один – бессменно на охране штаба. Потому как пяток патронов останется, механическая «виталька» получится.

Тут боец тихо ухмыльнулся.

Ждать Семенов умел, причем так, чтобы и все видеть-слышать, и о своем подумать, но при этом не размечтаться и бдительность не потерять.

Как всегда – о доме своем вспомнил, о жене, дочке. Большая уже доча выросла, наверное, пока он тут в армии служил. Красавица растет, в мамку. И умница. Сыновей бы еще завести, без сыновей-то в старости плохо будет. Дочка-то – фьють замуж и будет жить бог весть где, а с сыновей толку больше, да и в хозяйстве – помощники.

Тут красноармеец помрачнел: далеко слишком загадал, а было уже у него суеверие такое или примета – не стоит далеко планировать и пореже надо вообще о будущем своем загадывать. Не буди лихо, пока оно тихо! Вон сержант Кагамлык в кармашке гимнастерки держал три гривенника – дескать, как вернется домой, прямо с вокзала позвонит на работу жене, что – вот, прибыл, живой-здоровый. И даже предусмотрительно прикинул, что, если одну-две монетки аппарат и съест (а на вокзале телефон-автомат всегда капризничал), – он все равно дозвонится. А вместо этого прилетел ему в грудь, прямо в кармашек с денюжками, корявый и зазубренный осколок. И красноармейца Волынца тоже так похоронили – со связочкой ключей от дома. Даже старшина Карнач не смог у него эту связку отнять, как не положенную по уставу, а вот автоматная очередь – справилась. И много чего такого же было, нагляделся вдосыт… Зарекся Семенов, осторожничал.

А еще саднило – как с Лехой этим быть, раздолбаем. Острая обида, которой боец на потомкову выходку отреагировал, чуть ли не за предательство принял, поутихла, опомнился он быстро. Осталось что-то, щемота какая-то невнятная. И сам-то не очень понимал, что беспокоит. Потому как несколько слоев получалось в беспокойстве, словно в домашней кулебяке.

Сглотнул слюну, подумал, что зря сравнил вкусную, праздничную еду с беспокойством. Вздохнул тяжело. Поел бы он сейчас пышной кулебяки, многослойной, с блинчиками, отделявшими одну начинку от другой. А беспокойство бы даром отдал, еще б и приплатил.

Понятно, что шли, пока шлось, да и думать там было некогда, только успевай ноги уносить. А вот сейчас время на мысли появилось. И чем дольше Семенов думал – тем беспокойнее становилось.

Менеджер Леха

Писанины было густо, и менеджер старался, как прилежный школьник. Добычи оказалось много, и все надо было записать, потому как занудный комиссар все время говорил, что «социализм – это учет!»

Вот Леха и корячился. При этом его не раз посещала мысль о том, что будь взорванный поезд серьезным воинским эшелоном – все бы прошло не столь гладко. Пожалуй, Машеров был прав, и, скорее всего, как согласился и комвзвод-один, этот поезд был «подкидышем», то есть местные железнодорожники осуществили внутреннюю перевозку, перекинув нужное и полезное с одной станции на другую, устроив этакий ведомственный «междусобойчик», что было вне поля зрения армейского командования. Отсюда и набор перевозимого, и количество. Сугубо местные нужды. И охрана – тоже из тех же железнодорожников рейха. Скорее всего, именно так все и вышло, потому и обошлось без нежданных гостей. Но ночью-то кто ж это знал!

Чем дальше, тем больше все суетились. И как ни старался сдерживаться командир – а и он нервничал. Невидимые часики отчетливо тикали в мозгу почти у всех – ну кроме разве молодых. Молокососы бурно радовались и были просто счастливы. А вот те, кто постарше, понимали – давно пора уносить ноги, но в чертовом вагоне была добротная и легкая жратва, и веско сказанное пышноусым – что одной коробкой весь отряд накормить можно – отпечаталось в сознании.

Ухитрились проломить стенку вагона, и теперь из него подавали коробки уже в разные проемы, это убыстрило разгрузку; винтовки кончились, теперь шли только картонки с концентратами. И было их многовато, если считать на нос. Людей поставили цепочкой, благо весь первый взвод свою задачу выполнил, теперь дело было за пиротехником. Коробки кидали друг другу, стараясь не натоптать лишнего. На опушке их складывали в штабель. Несколько партизан, умотав веревками увечные винтовки в тяжеленные тюки, ушли в сторону лагеря, но явно забирая в сторону. Как понял Леха, там они должны были попутать следы и прийти вразнобой.

Часть публики – прежде всего безоружные – тоже ушли, нагруженные коробками, словно верблюды. Эти пошли в сторону запасного лагеря, и им было проще – можно было воспользоваться лесной дорожкой, что проходила неподалеку, в километре-полутора. Оставшиеся лихорадочно корячились, разгружая сильно опустевший вагон.

На дне ждал сюрприз – две бочки с соленой селедкой, разбившиеся во время аварии вдрызг, на отдельные клепки. Потомок к селедке относился более чем прохладно, а вот местные обрадовались – и тут же огорчились, потому что часть коробок размокла, и брикеты с концентратами высыпались из мяклых картонок, да и уложить куда ни то рыбу было непросто. Народ, впрочем, оказался тертый и не шибко брезгливый – распихали рыбин в противогазные сумки, сидоры, нашедшиеся здесь мешки… да чуть ли не по карманам – и в общем утащили все. Концентраты тоже разобрали, теперь вся группа одуряюще воняла селедкой. Но на этих людей запах совершенно не влиял – наоборот, радовались, что «бессолевая диета» нарушена и теперь можно пожевать солененького.