Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

Новосельцев закрыл записную книжку и спрятал среди книг на полке.

День ушел на комплектование команды и ремонт кормовой пушки. Новосельцев так и не успел отдохнуть. Как только стемнело, берег заполнился десантниками. Новосельцев сошел с корабля, чтобы доложить командиру дивизиона о готовности катера.

В сарае, где находился Корягин, собрались офицеры. По лицу командира дивизиона можно было определить, что он озабочен и расстроен. Около губ и на лбу появились резкие морщины, Новосельцев раньше их не замечал. Неужели они могут появиться за один день?

— Вот что, товарищи офицеры, — не глядя ни на кого, опустив голову, глуховатым голосом заявил Корягин. — В первую ночь не смог высадиться командир отдельного батальона морской пехоты Беляков, а его начальник штаба Жерновой ранен в голову при высадке. Не высадился командир дивизии генерал Гладков со своим штабом. Таким образом, десантники остались без руководства. Как там у них дела — никто толком не знает. И еще одно неприятное известие. 56-я армия должна была высадиться под Керчь. Но высадка не состоялась. Там свирепствует шторм, и Азовская флотилия не рискнула начинать высадку в такую погоду. Начнут ли они высадку этой ночью — неизвестно. А главный десант должен быть там. Наша задача — в эту ночь надо во что бы то ни стало высадить как можно большее количество людей, и обязательно командование. Придется трудно. Очень трудно. Но мы обязаны выполнить свой долг.

Он поднял голову, и взгляд его упал на Новосельцева. В глазах Корягина мелькнуло что-то похожее на упрек, но он тут же нахмурил брови и махнул рукой:

— Идите.

Возвращаясь на катер, Новосельцев раздумывал: «Что-то у нас не очень ладно получается».

На катере уже разместились десантники. Среди них расхаживал Ивлев. Парторг считал своим долгом беседовать со всеми, кто находился на борту. Он ходил от одной группы к другой и подбадривал, цитировал «Советы бывалого десантника».

Море по-прежнему было бурное, и десантники с опаской поглядывали на гривастые волны. На этот раз на борту были не моряки, а пехотинцы, многие из них впервые шли в десант. Ивлев понимал их.

— Главное, ребята, не робеть, — говорил он. — Сегодня волна поменьше вчерашней. Опасаться нечего. Верно, товарищ командир? — обратился он к подошедшему Новосельцеву.

— Верно, — подтвердил Новосельцев. — Моря бояться не надо.

— А я не боюсь, — сказал один десантник. — А вот шкура почему-то дрожит.

— Ты хлебни из фляжки, — посоветовал кто-то. — Испытанное средство от дрожи.

— Рановато, — не согласился тот, что заговорил о шкуре. — На крымской землице выберу моментик и тогда тяпну законные фронтовые сто граммов. А шкура пусть подрожит, она дубленая, в окопах закаленная.

— Вот это верно говоришь, — заметил Ивлев. — А теперь будет просоленная. Такую шкуру и пуля не возьмет.

С берега просигналили: «Идти к месту высадки». Катер дрогнул: заработали моторы.

Как и предсказывал Корягин, во вторую десантную ночь кораблям было значительно труднее, чем в первую. Если вчера на их стороне была внезапность, то сегодня уже не было этого преимущества. Противник сосредоточил в районе высадки много артиллерийских батарей. Вражеские самолеты сбрасывали над проливом светящиеся бомбы, прожекторы ловили своими лучами маневрирующие корабли.

Сначала Новосельцев решил повести свой катер к песчаной отмели, заметив, что она слабо обстреливается, но передумал. Корабль не сможет подойти к самому берегу, десантникам придется прыгать в ледяную воду и идти по открытой для пулеметного обстрела песчаной косе.

— Лево руля, — распорядился он.

Катер пошел вдоль берега. Вскоре Новосельцев заметил каменистый выступ и повел корабль к нему. Но к берегу и тут нельзя было подойти. Три матроса спрыгнули в воду. С борта им подали сходни. Минуты через две на корабле не оказалось ни одного солдата.

Когда катер отошел, у Новосельцева отлегло от сердца.

Он перевел ручки машинного телеграфа на «полный вперед».

И вдруг из затемненной части горизонта выскочили три фашистских торпедных катера. От неожиданности Новосельцев вздрогнул.

Какое-то мгновение он раздумывал: броситься навстречу или отвернуть и уйти, закрывшись дымовой завесой. В каюте у Новосельцева под рамкой были записаны слова адмирала Макарова: «Если вы встретите слабейшее судно — нападайте, если равное себе — нападайте, и если сильнее себя — тоже нападайте». Эти слова были для него девизом. В другое время Новосельцев не раздумывал бы. Но сейчас приходилось поразмыслить. На корабле почти половина команды новые люди. Как-то они будут действовать?

Раздумывал Новосельцев недолго. «Почему я должен считать, что лучше других офицеров воспитал своих матросов и старшин? Я должен верить людям и с других кораблей», — решил он и крикнул в мегафон:

— Идем в атаку! Весь огонь по флагманскому катеру!

Вражеские катера шли клином.

Морской охотник рванулся им навстречу.

Над морем засверкали огненные трассы.

Рев моторов, трескотня пулеметов, грохот орудийных выстрелов заглушили все — и свист ветра в снастях, и человеческие голоса. Крепко уцепившись правой рукой за поручни, Новосельцев подался вперед.

Вражеская пулеметная очередь разбила ветровое стекло.

— Не зацепило? — спросил Новосельцев рулевого.

— Над головой пролетели, — ответил Токарев.

Торпедные катера изменили строй. Флагманский оказался в глубине, а два вышли вперед.

«В мешок думают загнать, — сообразил Новосельцев. — Посмотрим еще, кто в дураках останется. Перекрестным огнем они наделают себе больше вреда, чем мне».

Он был уверен, что гитлеровцы совершили тактическую ошибку, и поэтому не изменил курс своего корабля, решив прорезать строй вражеских кораблей. Подобный бой ему пришлось вести у берега Малой земли, и тогда он вышел победителем. Правильно говорил один старый адмирал, что прорезание строя превращает морское сражение в свалку, но преимущество всегда у того, кто прорезает строй.

Сигнальщик Шабрин обрадованно доложил:

— Позади идет наш катер. Расстояние четыре-пять кабельтовых.

Новосельцев обернулся, увидел морского охотника, спешащего на выручку.

— Теперь возьмем их в оборот, — вырвалось у него.

Неожиданно вражеские катера разом повернули назад и стали уходить, закрывшись дымовой завесой.

Новосельцев усмехнулся:

— Заслабило…

Из радиорубки выскочил Душко:

— Вам радиограмма.

Новосельцев расшифровал ее. Командир дивизиона предлагал остаться на час вместе с катером Кожемякина в засаде.

Когда катер Кожемякина подошел почти вплотную, Новосельцев спросил:

— Получил радиограмму?

— Получил, — ответил Кожемякин.

— Тогда заходи в затемненную часть. Противник не должен видеть сразу два корабля.

— Отхожу. У тебя все в порядке?

— Все.

— И у меня. А катер Малышева затонул. Команду я подобрал.

Корабли разошлись, и Новосельцев приказал застопорить моторы.

Тяжелые, холодные волны били в борт неподвижного катера. Качало сильно.

Только сейчас, когда катер затаился, Новосельцев почувствовал холод и застегнул наглухо реглан. Прошло десять минут. Противник не появлялся. Новосельцев посмотрел на крымский берег, где шел бой. Опытным взглядом определил, что десантники завоевали еще сравнительно небольшой плацдарм, стрельба шла не так далеко от берега. При вспышках ракет и снарядов становились видимыми корабли, идущие к берегу и от берега.

— Тяжело ребятам, — думал Новосельцев. — Если и сегодня под Керчью не высадят десант, то совсем худо придется.

А Таня, наверное, там… За истекшие сутки Новосельцев не раз вспоминал о ней. Хотелось верить, что все окончится благополучно, что Таня жива и невредима, что впереди радостная встреча. Но какой-то внутренний голос нашептывал другие слова, и Виктору становилось не по себе.

Отгоняя тревожные мысли, Новосельцев сошел с мостика и направился к новому боцману Рублеву, стоящему у пулемета.

Рублев переминался с ноги на ногу, голову втянул в плечи. Когда Новосельцев подошел к нему, он встал по команде «смирно» и доложил:

— Все в порядке, товарищ старший лейтенант.

О Рублеве говорили, что это знающий свое дело и дисциплинированный моряк, но иногда не в меру строгий к матросам. На корабль Новосельцева он пришел утром, был хмур и неразговорчив. Новосельцев помнил, каким когда-то был комендор Пушкарев, как трудно входил в новую морскую семью, и поэтому к Рублеву отнесся с пониманием. Днем разговаривать с ним пришлось мало, только о корабельных делах. Какой у него характер, из какой семьи, женат ли — об этом узнает позже.

— Холодок пробирает, боцман?