Следствие не закончено - Юрий Лаптев

— Ишь ты, почти в точку угадали! — вырвалось одобрительное восклицание у Захаровой.

— Извините, Анна Петровна, это не гадание, а материалистический расчет! — поправил молодую женщину Петр Ананьевич. — Теперь, зная, что объем отдельного кирпича составляет одну тысячу девятьсот кубических сантиметров, и снова допуская некоторую приближенность, вычисляем: нам предстоит уложить немногим больше тридцати тысяч кирпичей!

— Ого! Цифра космическая, — пробормотал Средневолжский. А зубной врач опасливо поцокал языком.

— Вас это пугает? — спросил Костричкин, затем, лукаво сощурясь, достал из кармана брошюру и, раскрыв заложенную страницу, прочитал: — «Производя кладку жилого дома, бригада каменщика-новатора С. С. Максименко уложила за одну смену более семидесяти тысяч кирпичей…» Вы слышите, Кондрат Михайлович, и вы, Цезарь Осипович, — семьдесят тысяч! Иначе говоря, Максименко со своей бригадой сложил бы за один рабочий день две таких бани, как наша.

— Вот это работнички! — Иван Нефедович даже крякнул от почтительного удивления. — Собачью будку сколотить — и то мы с племяшом полный день канителились. Родятся же такие люди!

— Люди как люди, тот же Максименко, — сказала Анна Петровна. — Только вам, отцы, с такими мастерами тягаться рановато. Если для начала сотни три-четыре кирпичей за день осилим — и то…

— Ну, знаете ли! — возмутился Средневолжский, картинно вскидывая руки. — Не хотите ли вы, дорогая Анна Петровна, сказать, что над тем, что ваш Максименко способен сделать за день, нашей бригаде надлежит трудиться чуть ли не полный год? Парадокс!

— Поработаем — увидим, — с улыбкой оглядывая свою бригаду, сказала Захарова. — Только знаете, как в старину каменщики говорили: без сноровки один кирпич уложить — нужно силу приложить.

Опасения Анны Петровны оказались основательными: суеты в первый день было много, а уложили немногим более двухсот кирпичей.

И, что было совсем уже обидно, несмотря на столь незначительный результат дневного труда, новоиспеченные каменщики разошлись по домам еле волоча ноги, особенно актер и зубной врач.

— Ничего, ничего, отцы, втянетесь полегонечку, — приободрила на прощание старичков Анна Петровна.

В этот же день на строительстве произошел случай, на первый взгляд незначительный, однако в дальнейшем получивший существенное развитие.

На пустыре, в непосредственной близости от стройки, восемь мужчин младшего школьного возраста играли в футбол. Занятие само по себе не предосудительное, но здесь несколько осложнившее работу бригады каменщиков. Ведь даже при игре мастеров мяч частенько летит совсем не туда, куда намеревался послать его игрок. Так и тут: когда одному из мальчиков неточным, но сильным посылом удалось выбить совок с раствором из рук Костричкина, чаша терпения престарелых тружеников переполнилась. И мяч был «арестован».

А когда от юных спортсменов прибыла делегация с повинной, учителю пришла в голову счастливая мысль чисто педагогического свойства, и Петр Ананьевич обратился к ходокам с такими словами:

— Поскольку вы, юные друзья, выбили нашу бригаду из производственного ритма, будет уместно, если вы окажете нам небольшую услугу. Думаю, что для вас не будет обременительным доставить сюда хотя бы по полведерка песка.

— А мяч отдадите?

— Стыдно, молодой человек!

Когда песок был доставлен, к ребятам с прочувствованной речью обратился Кондрат Средневолжский:

— Этим поступком, молодые люди, вы приняли деятельное участие в украшении нашего любимого города.

Слова Средневолжского, произнесенные с пафосом и соответствующими жестами, понравились ребятам, а также двум проходившим на рынок женщинам. Поэтому капитан босоногой команды Петр Свищев, которого товарищи величали Петька-дыня, ответил:

— Спасибо вам, дядечка!

А одна из женщин сказала другой:

— Вроде и не выпивши человек, а говорит складно, словно наш местком.

Однако пышные слова не помешали Средневолжскому, когда строителям понадобилось пополнить запас воды, вновь воспользовавшись удобным случаем, изловить мяч и уговорить футболистов «вложить еще один кирпич в величественное здание…». К чести ребят нужно сказать, что они ничуть не обиделись на такое коварство.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, и особенно когда работа трудная, а силы у работников на исходе.

На второй день из девяти членов бригады на строительную площадку прибыло только четыре — бригадир Анна Петровна Захарова, Иван Нефедович Козлов, бывалый солдат Сердюк и приковылявший с палочкой учитель Костричкин.

Это было тем более обидно, что слава о бригаде, составленной из столь именитых людей, облетела всю Стекольную слободу и около строительства с раннего утра задерживались любопытные, в основном домашние хозяйки, направлявшиеся на рынок.

По предложению Петра Ананьевича были приняты экстренные меры: почти вся футбольная команда подростков понеслась по улицам слободки с краткими, но выразительными записками.

Капитан команды Петька-дыня, прибывший с посланием в квартиру зубного врача, застал там такую картину: сам Цезарь Осипович лежал, распластавшись на кушетке книзу лицом, а его супруга растирала мужу поясницу какой-то чрезвычайно пахучей жидкостью, попутно массируя своего Цезаря и словами:

— Заниматься энтузиазмом уместно человеку молодому и разностороннему. А в ваши годы ворочать камни — это… это, извините, лихачество!

— Физический труд никому не противопоказан! — страдальчески отзывался зубной врач. — Установлено, что академик Иван Петрович Павлов в семьдесят пять лет играл в городки. А в Китае… Ой!

— Терпите! И давайте не будем говорить глупостей, — не унималась супруга. — Ведь ваша милость пока что не китаец и не академик, а нормальный зубной врач! Вот если бы вы в свое время послушались мудрейшего совета Агнии Аполлоновны и не бросили работу над диссертацией…

Не столь болезненная, сколько нелепая на первый взгляд причина помешала выйти в этот день на работу и актеру Средневолжскому. Конечно, каждому мужчине «в годах» лестно, если в него без памяти влюблена женщина еще не старая по возрасту и к тому же преисполненная нерастраченных женских чар. Но никогда не способствовала супружескому счастью безудержная ревность, никогда. А Елизавета Федоровна ревновала своего долгожданного друга даже к фотографии сорокалетней давности, на которой Кондрат, свирепо выкатив глаза, сжимал в своих объятиях аппетитную Дездемону. И надо же было одной из соседок сказать накануне, как бы мимоходом, такую шутливую фразу:

— Ты, Лизанька, все-таки присматривай за своим артистом. А то у бригадира ихнего Анютки Захаровой глаза на мужиков завидущие.

Ну до чего вредные языки бывают иногда у приятельниц!

К тому же и на картах, раскинутых Елизаветой Федоровной накануне, к трефовому королю притулилась какая-то сомнительная дама бубновой масти.

«А уж карты-то врать не будут!»

И в результате бывший трагик, стенавший и рычавший некогда от ревности на подмостках театра, сейчас понурившись сидел в креслице под репродукцией врубелевского демона и выслушивал такой язвительный монолог:

— Только теперь мне стало понятно, какая сознательность влекла вас каждый день ни свет ни заря к этой несчастной бане! А всё доверчивость наша женская. Думаешь, человек остыл плотью, не фармазон, а оказывается… Ну что вы нашли в этой женщине?

— Лизетта!.. Это же нелепо! — подал наконец встречную реплику Средневолжский. Когда Кондрат Михайлович волновался, его речь начинала звучать ритмично и пафосно.

— Не смейте называть меня Лизеттой!

Дальнейшему развитию этого глубоко драматичного монолога помешало появление на сцене вихрастого, густо присыпанного веснушками паренька: это был известный всей слободе забияка и к тому же сын Анны Петровны Захаровой Серёнька-шпынь.

— Вот, дяденька, читай скорея! Маманька велела передать тебе в собственные руки, — единым духом выпалил посланец и, очевидно ища выход переполнявшим его чувствам, ткнул пальцем в пузо флегматично разлегшегося на коврике кота.

— Маманька?.. В собственные руки?.. Все понятно, — скорбно прошелестела Елизавета Федоровна.

— Что вам понятно, а, Елизавета?! — неожиданно загремел актер, сделав предварительно безуспешную попытку вскочить с кресла. — Вы, женщины, способны опорочить все, святой порыв души представить как измену!.. Читайте!

Кондрат Михайлович швырнул на стол записку и, страдальчески перекосив лицо, уперся руками в ноющую поясницу.

— Проклятие тебе, о немощное естество!

И хотя Елизавета Федоровна даже глазом не повела на записку (потом прочла), женщине стало ясно, что ее подозрение неуместно.