Ярлыки - Гарольд Карлтон

Он покачал головой и опять повернулся к своему приятелю.

Ее охватил страх. Неужели Реджи и Макс действительно выкинули ее из фирмы? Но каким образом? И каким образом, черт возьми, она сможет выбраться назад к цивилизации? Пока она стояла, щурясь на солнце и глядя на водителя, появился Флорес и что-то крикнул ему по-испански, после чего водитель скрылся в дверях.

Маккензи медленно шла по улице, она была не в состоянии ни о чем думать, солнце выжгло в ней всякую способность к сопротивлению. Она заслонила от солнца глаза, чтобы посмотреть, нет ли где такси. Она, по всей вероятности, оказалась в мексиканском квартале — все вывески здесь были на испанском. Одежда в безвкусно оформленных, засиженных мухами витринах была дешевой и чересчур яркой. От дешевых закусочных, мимо которых она проходила, несло перегоревшим маслом. Она прошла мимо какого-то магазина, самого обшарпанного и мрачного, который ей когда-нибудь приходилось видеть, ободранная вывеска гордо гласила: «Праздничный зал». Прохожие с удивлением смотрели на ее черный костюм, когда она, обливаясь потом, ковыляла мимо них. На перекрестке группа ребятишек стала смеяться над ней, двое даже исполнили перед ней какой-то танец.

Она остановилась у дверей в магазин и стала шарить в кошельке, чтобы проверить, сколько денег у нее осталось.

Она нашла лишь горсть мелких монет. Не может быть, что все это происходит со мной, подумала она. Только не паниковать — от этого станет еще жарче. Пройдя немного, она заметила на противоположной стороне улицы бензоколонку и рядом телефон-автомат. Сжав в кулаке свою мелочь, она стала ждать, пока загорится зеленый свет.

Солнце ослепляло ее, несмотря на ее темные очки. Она еле дышала, дойдя до телефонной будки. Больше всего на свете ей хотелось бутылку диетической «Пепси», но она могла или купить питье — или позвонить, денег на то и другое у нее не было. Через справочную она набрала номер «Беверли-Хиллз Отеля», кинув в щель десятицентовую монетку.

— Сорок пять центов, пожалуйста, — раздался механический голос. У нее как раз хватило этих денег. — Спасибо, — ответил записанный на магнитофон голос.

Раздался сигнал, и кто-то снял трубку.

— Это «Беверли-Хиллз Отель», добрый день! Господи, наконец-то я имею дело с цивилизованным миром, подумала она.

— О Боже, как я рада, что дозвонилась до вас, — начала было Маккензи. Но тут раздался какой-то щелчок, затем гудок, и все замолкло. Она нажала на кнопку возврата монет, но безрезультатно.

— О Боже, только не это! — воскликнула она, снова и снова нажимая на кнопку и ударяя по аппарату ладонью. Мимо пробегал какой-то мальчик, он подбежал к телефону и тоже несколько раз нажал на кнопку, привстав на цыпочки. Затем он пожал плечами и помчался дальше.

Горячие слезы катились по ее щекам, еще сильнее растворяя косметику. «Но я же — леди Брайерли, — напомнила она себе, — и я не имею права терять самообладание!» Когда она с трудом тащилась по тротуару, глядя по сторонам, около нее притормозила какая-то машина. Из нее выглядывали двое мужчин.

— Вас подвезти, мадам? — крикнул один из них.

— Заблудились? — спросил второй.

Она заковыляла дальше на своих высоченных каблуках, оставив их предложение без внимания, чувствуя, как от жары и солнца на нее наваливается дурнота.

Миновав несколько кварталов, похожих один на другой, она поняла, что не знает, куда идет. Так зачем же тогда идти по такой жарище? Завидев в переулке скамейку, она села. Еле дыша от жажды, она подумала о том, что будет делать, если наступит ночь, а она так и не сможет добраться назад к Джордану, и горько расплакалась. Вот что бывает, если хочешь сделать людям добро, подумала она. К этому времени около Маккензи столпилась небольшая группа любопытных женщин и детей. Время от времени кто-то из них что-то спрашивал у нее по-испански, но она смогла лишь произнести:

— «Беверли-Хиллз Отель», — и опять разразилась рыданиями.

Голова ее кружилась. Она чувствовала, что теряет сознание. Она лишь успела лечь на скамейку, прежде чем провалилась в темноту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Филипп ждал Майю в аэропорту имени Де Голля с огромным букетом белых роз, его темные глаза перебегали с одного пассажира на другого, прежде чем он заметил ее. Он поймал ее взгляд и уже не отводил глаз, глубоких и по-детски невинных. Он подарил ей одну из своих неотразимых улыбок, и она испытала то, что всегда испытывала в Париже, стоило только появиться Филиппу — ей казалось, что на нее сошла благодать, казалось, что быть с ним рядом — это уже счастье. Она было побежала к нему, но он слегка наклонил голову, и она заметила, что возле него вьются фотографы, и замедлила шаг, приказав носильщику идти за мужчиной с цветами. Но вне аэропорта, на темной стоянке, фотографы все же устроили за ними охоту, когда поняли, что происходит; в прохладном воздухе поднялась целая буря фотовспышек.

Он не касался ее, пока они не оказались в спасительном чреве лимузина. Затем, когда шофер в форменной фуражке аккуратно вырулил на шоссе, Филипп крепко обнял ее.

Розы заполнили машину сладковато-нежным запахом. Он целовал ее шею, лицо, губы, она вспомнила тот вечер, когда он впервые поцеловал ее. Но насколько более опытной она стала теперь, у нее уже не было ни малейших сомнений, что Филипп — единственный мужчина в ее жизни. Она откинулась, полностью отдаваясь в его власть, чувствуя как начинает волноваться кровь от его легких прикосновений — сначала он слегка коснулся ее ног, затем груди, живота, его пальцы скользнули ей между ног и ласкали ее. Она почувствовала, как ее охватывает страстное возбуждение, желание слиться с ним.

Но они не стали заниматься любовью в мчавшейся в сторону Парижа машине, хотя и были очень близки к этому. Она вдыхала его запах, когда он целовал ее, и подолгу задерживала во рту его язык, всем телом прижимаясь к нему.

Когда они въехали в город, он слегка отстранился.

— Мне немного неловко за дом, в который мы сейчас едем, — признался он. — Мне посоветовали купить особняк. Так что я стал капиталистом, Майя…

Он с тем же успехом мог сказать ей, что стал мошенником или убийцей — это для нее не имело значения, ничто в мире не имело для нее значения, пока она чувствовала его губы на своих губах, его дыхание на своем лице, пока она знала, что теперь они будут вместе всегда.

— Дом такой огромный, — сказал он извиняющимся тоном, — и такой пустой. У меня не было времени его обставить. — Он засмеялся, нежно касаясь ее щеки.

— Мне он понравится. — Она поцеловала его в щеку. — Мне бы он понравился, даже если бы это была самая жалкая лачуга.