Молотов. Полудержавный властелин - Феликс Чуев

— Ты на машинке можешь писать, а я не могу, — продолжает Молотов. — Троцкий на магнитофон наговаривал. Не то чтобы он всегда это делал, но он это легко делал. Уже были магнитофоны…

— Ленина не было в России, Сталин был в ссылке, сколько ты работал все-таки в Петрограде… Сталин о тебе хорошо говорил.

— Еще бы. Не отказываюсь, — говорит Молотов. — Я работал честно.

28.04.1976, 25.10.1980, 06.03.1981, 04.12.1981, 12.03.1982

Недоволен

Молотов позвонил мне: договорился ли я с Малашкиным, что привезу его в Жуковку? А я не то что забыл позвонить, но откладывал на потом.

— Вы что там, спите? — недовольно сказал Молотов, когда я ответил, что еще не звонил.

Я тут же поговорил по телефону с Малашкиным, договорились на двадцать пятое число. Перезвонил Молотову.

— Хорошо, — сказал он, — а то у нас есть люди, которые на ходу засыпают.

Недоволен.

Сначала он сам собирался поехать к Малашкину, но потом сказал, что в Жуковке встретиться будет удобнее:

— Там у него мальчишки.

— И собака большая, — добавил я.

— Я собак боюсь, — говорит Молотов. — Я кусан в детстве.

— И я кусан. Клок из спины выдрала овчарка.

— А у меня из задницы. Я ее тащил за собой, мальчишка, лет семи, — говорит Вячеслав Михайлович.

23.10.1980

Читаю стихи…

Приехали к Молотову с фотокорреспондентом Михаилом Харлампиевым. Он говорит:

— Феликс — очень правдивый парень. Я горжусь нашей дружбой с Феликсом.

— Он мужик хороший, безусловно. Это доказано, — говорит Молотов. — Может быть, он стихотворение какое-нибудь новое принес, можно прочитать.

— Я принес вам новую книгу в подарок — «Правое дело», где напечатаны стихи, посвященные вам. «В. М. М.» — и все понятно. Два стихотворения вам посвящены — «Мои красавцы — старики…» и «Большевик» (читаю):

Мои красавцы — старики,я к вашим будням прикасаюсь,живые, те большевики,потомков будущая зависть.Хотелось тоже вам небосьпобыть беспечными когда-то.Куда б спокойнее жилосьв купцах, дворянах, адвокатах.Но ваш порыв переигралГурзуфы, ярмарки, мазуркина Александровский централ,на Турухански и Манзурки

— Правильно, — говорит Молотов посреди моего чтения.

— Сталин в Туруханске был, Молотов в Манзурке в ссылке, — говорю я и продолжаю читать:

И вы не думали тогда,какая выйдет вам удача,карельский крест, или звезда,или совминовская дача.Однако вам запомнить, как —не все рассказано об этом —Ильич в дырявых башмакахпровозглашает власть Советов.

— Тут тоже намек есть, — говорит Молотов. Он рассказывал мне, как Ленин, провозглашая Советскую власть, приподнимал ногу, и была видна протертая подошва его ботинка. Я заканчиваю стихотворение:

Вам рядом с ним на сцене тойстоять незыблемо доныне,преображая шар земной,как в те минуты молодые.

— Правильно, — говорит Молотов.

Мы пришли поздравить его с днем рождения: Харлампиев, Малашкин и я. Подарили ему большую фотографию: Сталин на Мавзолее. Последний выход Сталина на трибуну.

— Очень хороший, — говорит Молотов. — Красавец.

— Он-то смотрит на тебя, — говорит Малашкин.

— Смотрит, смотрит, — соглашается Молотов. Мы сфотографировали Молотова на фоне этого портрета

06.03.1981

Хлеб

— Хлеб какой, — возмущается Малашкин, — есть нельзя. Домешали чем-то, что это такое? При Сталине трудновато было доставать хлеба, но хлеб был замечательный!.. Он человек большой, и Вячеслав Михайлович рядом с ним. Иногда не хватало хлеба, ордера были, но хлеб настоящий.

— Все это стариковские штучки, — отвечает Молотов. — Я каждый день ем хлеб, как и ты, — ничего. Бывает неважный…

— А при Сталине и тебе был настоящий, — не унимается Малашкин. — Трудно было во время войны, а хлеб замечательный был. Как война кончилась, стало всего много. А сейчас что? Ты берешь хлеб — он сухой. Из чего он сделан? Из гороха?

— Однобоко нельзя так, — замечает Молотов.

— Я вот вспоминаю, — продолжает Малашкин; — только война началась, только немцы напали, Сталин взял меня за руку, я ему много рассказал. Он ко мне хорошо относился… Он тридцать лет руководил страной, он остался, он же великий человек!.. Как у нас с хлебом пойдет? Очень трудно. Надо хлеба просить.

— Ничего, можно и попросить, — говорит Молотов. — Хлеба мы найдем, обойдемся.

— Наша Родина, наша земля, мы столько хлеба покупаем, где наш хлеб?

— Да где наш хлеб? Просто надо познакомиться с делом! — восклицает Молотов. — И будешь знать.

— Ты мне не проповедуй! — парирует Малашкин. — Вот у нас, когда я в деревне жил, шли в Ефремов, в город, сотни тысяч лошадей хлеб везли. А теперь что?

— Думаешь, тысячи лошадей! — говорит Молотов. — У нас теперь хлеба гораздо больше, чем было раньше, но у нас все на государственном обеспечении! У нас все увеличивается, а ты ничего не читаешь, не следишь!

— Я знаю очень много, — возражает Сергей Иванович.

— Нет, плохо знаешь, — гнет свое Молотов.

— У нас шестая часть земли, и у нас хлеба нет.

— Только ты забываешь одно, что мы боремся с империализмом, это ты забываешь на старости лет!

— Почему же при Сталине мы не покупали хлеба? Продавали!

— Это ты ошибаешься. Когда мужики недоедали, в городе было мало рабочих, тогда и продавали. Ты, безусловно, не знаешь некоторых азбучных цифр!

— Наша земля, Украина, Россия…

— Повторяешь то, что все знают.

— Сегодня в «Правде», в передовой, прямо вашими словами сказано, — обращаюсь я к Молотову. — «Решение всех этих проблем — дело не только одиннадцатой, но и последующих пятилеток». (Имеется в виду записка Молотова, посланная в ЦК. — Ф. Ч.)

— Да, да, — соглашается Молотов и говорит Малашкину:

— Не плетись в хвосте других! Не плетись…

— Был ты и Сталин — и хлеб был, было всего, — упорствует Малашкин.

— Тогда мы были отсталая страна, рабочих мало, мало кого надо было кормить, а теперь у нас громадное строительство, громадные фабрики, заводы, всех надо кормить.

— Во-первых, руководство должно позаботиться, — говорит Сергей Иванович, — должно быть умно…

— Не то говоришь, не то, повторяешь чужие слова!

— Хлеб — это необходимость, земля должна быть с хлебом.

— Открыл истину: хлеб — необходимость! — усмехается Молотов. — Надо прежде всего империализм разгромить — вот это главное!

— Сталин — он беспокоился о земле, — не унимается Малашкин.

…Никто из стариков не сдается, и я перевожу разговор на другую тему — о своей недавней поездке в Магнитогорск, где на месте срытой Магнитной горы возникла впадина, и ее называют «Могилой Гитлера»…

06.03.1981

…Молотов еще держится довольно крепко. Малашкин начал заметно сдавать. В одну из последних встреч в 1982 году он посоветовал мне отнести стихи в журнал «Прожектор». Я заметил, что «Прожектор» уже много лет как не выходит.

— Неужели? А «Нива»?

— И «Нива» тоже.

Малашкин посоветовал мне позвонить Андрею Белому:

— Ты ему непременно понравишься!

Удивился, узнав, что тот давно умер… Дома подарил мне его книгу стихов «Пепел» — теперь библиографическую редкость…

12.03.1982

Пантелеймон Романов

— Знаете ли вы Пантелеймона Романова? — спрашиваю Молотова.

— Знал. В компаниях с ним бывал. У него есть рассказ «Родной язык» — о человеке, который все время матерится.

— Как вы его оцениваете, Романова?

— Посредственный. Беспартийный… Но я мало его знал.

— И все-таки он хороший писатель, — утверждаю я.

— Горький его поддерживал.

— Назвал его «красным Бальзаком». При жизни — собрание сочинений в двенадцати томах. Его никто не трогал, он незаметно умер в Москве, кажется, перед войной. Мне рассказывали, что Сталин дал указание его не издавать.

— Я не исключаю, — говорит Молотов. — В нем все-таки мещанского много.

10.03.1977

Повесть Василия Быкова

— Я закончил читать большую повесть Василия Быкова… Способный он человек, но Советскую власть не признает.

Я читал «Мертвым не больно». Роман. Мне показалось, что он объясняет все наши жертвы в войне — там такое стечение обстоятельств, что люди гибнут ни за что ни про что, по вине одного дурака, одного негодяя — его так воспитало время, Сталин, советская действительность, что другим он быть не может. Он губит людей, попадает в плен и в плену ведет себя очень подло.