Дети Времени всемогущего - Вера Викторовна Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рвётся навстречу рождённый галопом ветер, стучит в висках кровь, бьют землю копыта, зелёным атласом стелются ещё не убитые солнцем травы. Ручей, тоже весенний, не иссохший, не огибать же! Скачка становится полётом, привычно и всё равно празднично сжимается сердце, Набукко берёт препятствие с ходу и несётся дальше, туда, где вовсю машут руками разведчики.
Первый раз Анри позволил себе оглянуться уже на склоне. Рыжий Дюфура честно старался, и он действительно был неплох, но вот всадник скорей мешал, чем помогал.
Двадцать шагов разрыва, тридцать… Рыжий оступился, осёкся, вот вам и все пятьдесят! Теперь второй подъём. Тоже мне, брали и круче! Ноги Набукко мощно отталкиваются от гудящей земли, галоп переходит в бешеный карьер. Рука привычно прихватывает прядь гривы, неба становится всё больше, холма – всё меньше, а что наш репортёр? Не сдаётся, хоть и отстаёт уже совсем безнадёжно. Не сойти с дистанции, когда всё ясно, тоже надо уметь.
Вершина. С Набукко хватит, с рыжего – тем более, а Дюфур, похоже, на соревнование плюнул и просто старается правильно одолеть подъём. Да, месье, это вам не манеж и даже не ипподром… Лошадь в саванне не спортивный снаряд – сунул железо в зубы, и вперёд, с манежными замашками тут намаешься.
– Господин капитан, дозвольте…
– Что такое, Томá?
– Здорово же вы его!
– Не скажи, на настоящих скачках он бы так легко не отстал.
Разведчики не спорят – начальство как-никак, но и не верят; они не знают другой жизни и не хотят знать, ну а последний де Мариньи? Последний настоящий де Мариньи?
– А вот и мы! – Если проигрыш газетчика и огорчил, то виду он не подавал, улыбался во весь рот. – Ну и безобразие эти ваши косогоры!
– Тем не менее у вас в конце стало получаться, так что не особо расстраивайтесь. Берейторы вас такому не учили, ну а мы научим, если захотите, конечно. Да, пока ждём остальных, проверьте-ка подковы, не разболталась ли какая, а то ваша лошадь на спуске оступилась.
– Неудачно дёрнул повод, – признался Дюфур. – Привык к длинному стремени, да и аллюр у ваших зверей странноват, и ещё они… коротковаты, что ли… Кончаются чуть ли не сразу после седла.
– Привыкайте. Вашим «длинным» здесь делать нечего даже в шляпах: тепловой удар, и всё. Так что отнеситесь к кабилам без предубеждения, отличные ведь лошадки…
– Наверное. – Вопреки совету Дюфур сперва занялся подпругой. Молодец, сообразил, что нужно подтянуть. – Странно всё-таки. У таких долговязых всадников и такие короткие лошади! Кстати, нашими разбойниками не могут быть кабилы, только двуногие? Сделали по саванне крюк и ушли к себе?
– Не получается. – Анри срезал пучок травы и принялся обтирать Набукко. – Слишком далеко от их родных мест, к тому же остались следы лишь тех лошадей, что налётчики увели с собой, а пешком… Не тот народ, чтобы на своих двоих в дальние походы…
– Тогда кто?
– В своё время узнаем.
– Можно подумать, мы воюем с колбасниками и вы подозреваете меня в шпионаже. Кому я выдам ваши планы, даже будь они достойны басконца? Этим… собакоголовым? – Стайка бабуинов, проорав что-то довольно гнусное, как раз удалялась вверх по склону соседнего холма. Скоро совсем обнаглеют… и нарвутся! – Давайте так. Вы мне говорите, как мы будем охотиться, а я вас до конца похода прикрываю от повелителя клистиров. Годится?
– Не имею обыкновения поддаваться на шантаж.
* * *
Вечерний переход закончился раньше обычного – разведчики набрели на слишком удобное, чтобы его пропустить, место. Мелкая речушка обеспечивала столь необходимой водой, а полукольцо мимоз ограничивало пространство, достаточное и для разбивки лагеря, и для выпаса лошадей и мулов.
Ужинали китой[36] и вяленым мясом, потом капитан впервые после переправы распорядился выдать людям одеви[37]. Для офицеров и гостя нашёлся коньяк – не «Гордость императора», само собой, но вполне приличный. Потом кокатрисы разошлись по делам, а Поль остался у костра смаковать напоминающий о далёких кафе и бульварах напиток, курить и смотреть в бинокль на проступившие сквозь чернеющую синеву полузнакомые звёзды. Южный Крест висел совсем боком, время Собачьей звезды ещё не наступило, зато красный Марс и его золотая матерь Юнона были хороши на диво. Почти соединившись, они стояли в зените, и от них, воровато таясь, убегал за горизонт похотливый Юпитер. Надо думать, спешил к Венере.
– Хотите ещё коньяка? – Пайе что-то бросил в костёр и опустился рядом.
– Не откажусь. – Журналист охотно отложил бинокль. – Шикарные здесь у вас звёзды… Мне перед отъездом попался роман о войне миров. Не читали? Марсиане завезли на Юнону какую-то всепожирающую гниль, из-за которой начался голод. Голодающие юнониане из последних сил сделали огромную пушку и выстрелили по Марсу особым ядром. Попали в пустыню; сперва никто не обратил внимания, а потом такие же путешественники, как мы, набрели на озеро магмы. Оно увеличивалось и увеличивалось, съело полматерика и добралось до моря. В конце концов Марс лопнул, как паровой котёл, и между Юноной и Землёй закружилось кольцо обломков.
– А марсиане?
– С горя попытались захватить Землю, но у них не получилось. Корабль-ядро рухнул в дебрях Сиберии и взорвался.
– Я где-то читал, что до нас добрались венериане, – припомнил легионер. – Это они построили пирамиды, и в Долине Царей, и тольтекские.
– Вы бывали в Долине Царей?
– Зачем? – удивился Пайе. – Я же не газетчик. Кстати, если вам нужны непонятные развалины, то здесь они тоже есть. Пресловутый Тубан, по слухам, гнездился в мёртвом городе; если его наследники устроились там же, вы увидите много любопытного.
– А вы видели?
– Проезжал пару раз. В то, что такое соорудили предки нынешних туземцев, поверить трудно, но это работа не нилотов, не эламитов и тем более не ахейцев. Совершенно особенная архитектура.
Поль бросил окурок в костёр и внимательно посмотрел на собеседника. Капитан становился все загадочней, а журналист загадки любил: из них получались сенсации.
– Значит, остановимся на венерианах. Был бы весьма признателен…
Беседу прервало раскатистое рычание, разом отбившее охоту задавать вопросы. В темноте таился некто древний, неведомый и грозный, в сравнении с которым люди с их карабинами и биноклями стоили не дороже букашек. Ощущение было… унизительным, и Дюфур со злости закурил. Пайе смотрел в огонь, потом спокойно занялся револьвером; это несколько успокаивало. Рёв повторился, вызывая желание то
