В тени алтарей - Винцас Миколайтис-Путинас

Через несколько дней Васарис подал прошение об отставке. Ответили ему скоро и неопределенно: вопрос, де, окончательно не решен, а пока правление католического общества просит директора выполнять свои обязанности до начала нового учебного года.

Время тогда было неспокойное. В мае предстояли выборы в новый сейм, поэтому вся интеллигенция работала, не жалея сил на общественной ниве. В каждом селе надо было устраивать митинги, организовать пропаганду, находить надежных людей. Левая оппозиция развила активную агитацию. Печать не утруждала себя этическими соображениями. На митингах ораторов стаскивали с бочек, забрасывала камнями, кое-где случались даже кровавые побоища. Агитаторы разных партий: учителя, студенты, даже ученики сновали из деревни в деревню, распространяли прокламации, брошюры и своим красноречием ловили избирателей.

В центре, в партийных комитетах, ночью и днем кипела напряженная работа. Надо было составлять списки, писать воззвания, брошюры, рисовать плакаты. Все типографии жарили без перерыва, выбрасывая сотни тысяч листовок, сулящих земные и небесные блага. Жестокая борьба шла на всех фронтах.

Неудивительно поэтому, что Людаса Васариса, хотя у него были заклятые враги в правлении общества, оставили на должности директора гимназии до следующего учебного года, а неофициально даже просили не отказываться, не ставить общество в затруднительное положение.

Во время пасхальных каникул он вздохнул свободней, написал новые стихи и нашел время навестить нескольких знакомых.

В первый день пасхи он решил поздравить с праздником госпожу Глауджювене. После памятной разлуки их знакомство не оборвалось. Ведь они понимали друг друга. Ссориться с Люцией у Васариса не было ни причин, ни желания, она же была настолько разумной женщиной, что даже не помышляла о мести. Она несколько раз встречала Людаса с Ауксе, с любопытством оглядывала их и печально улыбалась. Люция уже окончательно отказалась от личного счастья и злобы к влюбленным в своем сердце не вынашивала. Ведь ее жизнь уже кончилась, а жизнь Васариса только начиналась. С Ауксе она так и не познакомилась, да теперь уже и не особенно хотела этого. Ауксе же побаивалась Люции как дамы надменной, хотя со слов Людаса и знала ее незавидную историю.

Витукас поступил в гимназию, учился хорошо, ему уже не требовалась опека Васариса, но изредка он навещал крестного отца. Прибежал он и в страстную субботу похвалиться и рассказать, как накрывают пасхальный стол мамочка, Текле и Аделе.

— Посреди стола будет стоять высокая, <…>[212] на одном конце жареная индюшка, а на другом поросенок с яблоком в зубах. На каждый <…> дила сахарную розу, а Аделе на од <…> «Аллилуйя», а на другом «Со святой пасхой!» <…> похожий на ежа. Сегодня перед <…> а когда вернусь, я вырежу узо <…>мочке, другое вам, а третье <…>

— Хорошо, приду, Витукас.

На первый день пасх <…> только у Глауджюсов <…>

<…>

Не успел Людас обменяться с ней несколькими фразами, как в передней снова задребезжал звонок, и трое военных, звеня шпорами, показались в дверях. Очевидно это уж были хорошие знакомые Люции. Все они выглядели отлично. Галантно поздоровались и поздравили Люцию со светлым праздником, а когда сели за стол и принялись отведывать закуски и вина, похваливали хозяйку и делали комплименты. Люция оживилась и повеселела. Васарис понял, что эти визитеры ей приятны, и вскоре распрощался.

Выйдя на улицу, Васарис тщетно старался подавить досаду по поводу того, что не удалось побыть вдвоем с Люцией. «Неужели, — думал он, — я все еще ревную, когда она флиртует с другими?»

<…>

<…> программу партии, то ничего бы не добились. Программы у всех хороши, а на митинге надо уверять, что хороша только твоя. Разве глупая деревенская баба или мужик поймут что-нибудь, если перед ними разводить умные речи? Надо социалиста размалевать как черта; мол, он вернет барщину, продаст народ большевикам, ксендзов поубивает, костелы разрушит и погонит католиков венчаться к раввину! А мы, мол, и землю дадим, и налоги отменим, позволим вырубать леса, введем четырехчасовой рабочий день. И тогда, если после тебя какой-нибудь черт не наобещает еще больше, — можешь рассчитывать, что будут голосовать за твою партию. О, провести митинг — это целое искусство! Порой одним удачным словом разгромишь противника! Надо знать психологию людей!

Тут в разговор вмешались хозяин и другие гости, — одни порицали подобные митинги, другие защищали. С митингов беседа перешла на сейм и политику. Оказалось, что многие из гостей — сторонники оппозиции, и Стрипайтис с трудом защищался от их нападок.

Вышел он вместе с Васарисом и по дороге говорил с озабоченным видом:

— Куда ни сунешься, всюду берет верх оппозиция. Плохой признак. На этот раз можем и провалиться. Ну да ладно, поглядим.

Приятели условились, что ровно в восемь часов Стрипайтис заедет за Васарисом, и уже собирались расстаться, но депутат неожиданно вспомнил, что еще нужно зайти к художнику Дягутису, который рисовал плакаты и должен был взять их из литографии.

— Пойдем вместе, — предложил Васарис, — может, там еще что-нибудь интересное увидим.

Дягутис был молодой, недавно окончивший училище малоизвестный художник, жил он довольно скудно и, когда началась предвыборная агитация, стал подрабатывать рисованием плакатов. Стрипайтис считал художника своим человеком, высоко ценил его работу и всей фракции внушал, что надо поддержать начинающий талант. Поэтому у Дягутиса было теперь полно заказов и от христианских демократов, и от крестьянского союза, и от федерации труда. Фантазии у него было хоть отбавляй, и он мог ярко изобразить лозунги любой партии.

— Ну, господин мазила, готовы плакаты? — едва успев поздороваться, спросил ксендз-депутат. — Ну, показывай. Если намалевал плохо — прибью!

Юркий человечек достал из-под кровати свернутые плакаты и один из них развернул на стене.

— Пожалуйста, господин депутат, вот ваш плакат. Ничего не может быть выразительней! Крестьянина он убедит скорей, чем десять брошюр.

Плакат был разделен пополам. На одной половине пылал костел. Красные языки пламени уже достигали башен. Плачущие прихожане бежали с костельного двора. На базарной площади стояла виселица, и на ней болтался ксендз, у дороги заросший бородой большевик рубил топором крест. Внизу стояла многозначительная надпись: «Так будет, если вы отдадите голоса за такие-то и такие-то списки…» На другой половине плаката красовался залитый солнцем костел. На костельном дворе ксендз учил ребятишек, а по дороге мчались запряженные в брички неукротимые кони, гуляли нарядно одетые пешеходы. Вдали виднелись красные крыши новых крестьянских изб, тучные стада и поля с обильными хлебами. Надпись внизу гласила: «Так будет, если вы будете голосовать за такие-то и такие-то номера христианской партии».

Стрипайтис критическим взглядом изучал плакат, делая кое-какие замечания:

— Да… Вообще ничего… Идея есть… Мысль ясна, краски выразительные. Только ксендза, брат, напрасно вздернул на виселицу. Ни к селу, ни к городу… Хотя, иным, может, и понравится, — так сказать, нагонит страху. А вот тому, кто рубит крест, надо на поясе написать: социалист.

— И так поймут, господин депутат, — объяснил Дягутис. — Еще лучше, если люди сами начнут доискиваться смысла деталей. Больше заинтересуются.

— Отлично! Молодец! — похвалил его депутат. — Заверни-ка мне несколько десятков. Завтра в восемь утра заеду за ними. А это что такое? — полюбопытствовал он, увидав еще какие-то рулоны.

— Так, пустяки, господин депутат, разные бумажки, эскизы для федерации труда… — отговаривался Дягутис.

Но Стрипайтису захотелось полюбоваться и плакатами федерации.

— А, интересно, интересно. Поглядим, какое распрекрасное житье ждет трудовой люд, если на выборах победят федеранты!

Он расправил один лист и от изумления даже рот разинул. Плакат изображал страшную сцену. Пан пахал поле на запряженном в соху, оборванном крестьянине, а жирный ксендз шел рядом и погонял беднягу кнутом. Дальше виднелись роскошные палаты и сад, в котором пировали разряженные господа, а в сторонке ютилась покосившаяся избушка и плачущая женщина с маленькими детьми. Надпись внизу предостерегала: «Крестьянин, так будет в Литве, если ты проголосуешь за такие-то и такие-то списки клерикалов. Кто хочет земли и свободы, выбирает только кандидатов таких-то и таких партий».

— Ну не черт ли, — возмутился Стрипайтис, схватив за шиворот художника. — Мы ему деньги платим, поддерживаем, считаем своим человеком, а он для оппозиции, против нас, всякую дрянь малюет!

— Господин депутат, все мои симпатии на вашей стороне! — защищался Дягутис. Ваш плакат куда художественней и, главное, двойной: показывает и отрицательное и положительное. А это что? Действительно дрянь — только отрицательное…