Лесной бродяга - Габриэль Ферри

— Ну, брат Энсинас, ты не польстил собакам, — откликнулся другой охотник, умывавшийся в это время в озере, — а я так, к их чести, думаю наоборот: скорей индейцы переняли у них этот вой!

— Как бы то ни было, — продолжал Энсинас, — Озо по-своему оплакивает потерю своего товарища, пригвожденного к земле пикой одного из этих мерзавцев апачей. Правда, и он задушил у них двоих воинов. Да, дружище Паскаль, я уж думал распроститься с охотой навсегда, в момент, когда я всего менее ожидал…

Тут охотник, которого звали Энсинас, был прерван своим товарищем, испугавшимся возможности услышать еще раз повторение рассказа, мельчайшие подробности которого ему были уже давно известны.

— Ну, Энсинас, — проговорил он, — ты окончил молитву, вакеро больше не нуждаются в наших услугах, пора, по-моему, отправиться на охоту. Мы и так потеряла три дня, да и эти шкуры надо убрать, а то их испугаются дикие лошади!

— Во всяком случае до захода солнца нам нечего делать, останемся!

— Вы ничуть не стесняете нас, — заметил самый младший вакеро из Дель-Венадо, в расчеты которого предложение Паскаля, по-видимому, совсем не входило.

Это был Рамон Бараха, юноша, приехавший на гасиенду всего несколько недель назад и, подобно всем прочим новичкам, большой охотник слушать рассказы старших.

— Сеньор Энсинас, — проговорил Рамон, подходя к обоим охотникам с целью выведать подробности последней поездки, во время которой Энсинас, по его словам, едва не лишился жизни, — мне, признаться, не очень-то нравится вой вашей собаки, и я…

В это время, как будто нарочно, дог снова жалобно завыл, и юноша спросил с некоторым опасением, уж не почуяла ли собака индейца.

— Не бойся, мальчик, — ответил охотник, — воем мой Озо просто выражает свою тоску; если бы сюда подкрадывался индеец, то у собаки ощетинилась бы шерсть, глаза засверкали бы, подобно раскаленным угольям, да и сама она не лежала бы так спокойно, как теперь!

— Ладно, — проговорил успокоившийся Рамон, растянувшись на траве со старым охотником, — теперь мне хочется задать вам один вопрос. В ваших поездках за пределы президио Тубак не узнали ли вы чего относительно судьбы экспедиции, вышедшей оттуда недели две тому назад? Дело в том, что в ней участвует мой родной дядя, дон Мануэль Бараха, за которого мы и беспокоимся.

— Судя по тому немногому, что мне привелось слышать от троих охотников, следовавших недалеко от экспедиции, положение ее не предвещало ничего хорошего. Это тем более, что, расставшись с этими охотниками, ехавшими на один небольшой остров, мы с Паскалем заметили следы многочисленного отряда индейцев. Я даже опасаюсь, что вашего дяди уже нет в живых! — отвечал охотник.

— Вы так думаете? — наивно спросил юноша.

— Через некоторое время, — продолжал Энсинас, один молодой команч…

Юноша перебил охотника:

— Знаете, сеньор Энсинас, вы бы лучше один раз подробно рассказали это происшествие с самого начала. Что с вами произошло в стране дикарей?

— Что произошло? — повторил Энсинас, обрадовавшись, подобно истым ветеранам пустыни, возможности найти внимательного слушателя. — Я тебе расскажу! Когда я был в президио, туда приехал посланец от команчей, которые, как тебе известно, смертельные враги апачей. Устами этого индейца вождь его племени предлагал нам обменять бизоньи шкуры на разного рода мелкий стеклянный товар, ножи и шерстяные покрывала. Случайно в президио в ту пору находился странствующий торговец из Ариспы, имевший при себе тюк требуемых товаров. Он согласился отправиться к индейцам для мены…

— И предложил вам сопровождать его?

— Да, заинтересовав меня своими барышами. Кроме того, здесь же находился мой кум дон Мариано, у которого индейцы угнали большой табун превосходных коней. Он привел с собой девятерых вакеро, с которыми, при поддержке команчей надеялся отбить хотя бы часть украденных лошадей. Стало быть, всех нас было двенадцать человек, не считая вышеупомянутого посланца.

— А всего — тринадцать! — снова прервал юноша. — Нехорошее число.

— Вот именно! Нам предстояло проехать восемь-десять миль, — продолжал рассказывать охотник, — до лагеря команчей. Сначала мы были спокойны. Лишь позднее я вспомнил про роковое число. Впереди каравана ехал команч, а за ним мы, сопровождая нагруженных товаром мулов…

— Ну, — заметил юноша, не утерпев и прервав рассказчика, несмотря на все любопытство, с которым ждал продолжения его рассказа, — доверчив же был ваш торговец, если решился рискнуть своими товарами, положившись на слово какого-то индейца!

— Ну, мальчик, ты, по-видимому, любишь ставить точки там, где они пропущены! — воскликнул рассказчик. — Я позабыл тебе сказать, что вождь команчей прислал нам двух воинов, в качестве заложников, и мы были спокойны на этот счет: команчи народ честный. К тому же и сам проводник невольно внушал доверие. Это был красивый и притом, как ты сейчас убедишься, храбрый индеец, смертельный враг апачей, хотя сам и апач по происхождению.

— В таком случае, я ни за что бы не доверился ему!

— Ты это говоришь потому, что не знаешь его истории. Кажется, вождь его племени похитил у него молодую жену, которую он страстно любил…

— Неужели дикарь способен на такое высокое чувство? — искренне удивился Рамон.

— Даже больше чем мы с тобой, мальчик! Ну-с, так вот, в один прекрасный день он вместе со своей царицей сердца, насильно сделанной женою вождя, убежал к команчам. Те приняли и усыновили его, а он принес им сильные руки и мужественное сердце, исполненное страшной ненависти к своим сородичам, чему неоднократно давал доказательства. Я слышал, как спустя некоторое время после выхода каравана упомянутый индеец сказал дону Мануэлю: «Я заметил на равнине следы Кровавой Руки и Эль-Метисо. Будьте осторожнее». Кто такие были Кровавая Рука и Эль-Метисо, я в ту пору еще не знал. Команч продолжал ехать вперед, — кстати сказать, на превосходном коне, — не переставая оглядывать равнину пытливым взором. Я вел с собой двух догов, Озо и Тигра, держа их за ремни и надев на них намордники. Этих собак я специально обучил для борьбы с индейцами, а потому они теперь ежеминутно обнаруживали сильнейшее желание броситься на нашего индейца, так что мне пришлось держаться от последнего на некотором расстоянии, хотя и не упуская его из виду. Мы проезжали зарослями хлопчатника, как вдруг проводник испустил страшный вой, лег на спину своего коня и помчался галопом. В то же мгновение раздался свист как бы сотни гремучих змей…

— Так их много было, этих змей? — недоверчиво спросил Рамон, широко раскрыв глаза.

Охотник прыснул со смеху.

— Это была туча стрел, мальчик! — продолжал он. — Тут же грянули несколько ружейных выстрелов, подобно грому среди града, и я увидел, как дон Мануэль, торговец и все девять вакеро повалились с коней.