Война и честь (Война Хонор) - Дэвид Вебер

Правда, население трех из них, Франконии, Тальмана и Рансимана, не считало себя гражданами Республики и не желало возвращаться под власть хевенитов. Еще две-три системы колебались, но остальные предпочитали воссоединение с обновленной Республикой текущей оккупации. Во всяком случае, пять или шесть систем откровенно не хотели упустить возможностей, открывавшихся в связи с политическим и экономическим возрождением Республики, обусловленным реформами.

И Причарт, со своей стороны, тоже не собиралась просто так отказываться от спорных систем. Правда, она отдавала себе отчет в том, что Тальман, Рансиман и Франкония требуют особого отношения, и, скорее всего, ей придется скрепя сердце согласиться с предоставлением им суверенитета.

Она, конечно, предпочла бы видеть их независимыми государствами, а не форпостами Звездного Королевства, внедренными так далеко в глубь территории Республики, но в крайнем случае готова была признать и их добровольное присоединение к Мантикоре. Однако возвращение под власть Республики остальных оккупированных миров обсуждению даже не подлежало. Но вот Элен Декруа и барон Высокого Хребта, похоже, этот важнейший пункт попросту игнорировали.

— Ну, если они всё ещё не прислушиваются к нам, — сказала Причарт государственному секретарю, — придется найти способ... привлечь их внимание.

— Именно об этом я и говорю постоянно, — мягко указал Джанкола.

Внутренне он ликовал: президент двинулась под его дудочку именно туда, куда он и планировал.

— Вместе с тем, госпожа президент, — продолжил он, придав своим словам оттенок озабоченности, — рассматривая способы “привлечения их внимания”, мы должны проявлять разумную осмотрительность.

— А мне казалось, что вы предпочитаете вариант закручивания гаек, — сказала она, прищурившись.

Джанкола пожал плечами. “Так оно и было, — подумал он, — пока ты не перехватила у меня мою политику”. Впрочем, он по-прежнему желал следовать тому же принципу, но на своих собственных условиях.

— Во многих отношениях я и сейчас остаюсь сторонником самой твердой позиции, — произнес Джанкола вслух, тщательно подбирая слова, а сам тем временем размышлял, слышала ли Элоиза Причарт древнюю, забытую сказку со Старой Земли, любимую сказку его детства?

— Тем не менее, — продолжил он, — по моему разумению, наши последние предложения были настолько подробными, насколько это вообще возможно. Мы четко обозначили, что мы согласны уступить и что однозначно не уступим. Наконец, мы ясно дали противной стороне понять, что наше терпение не безгранично. Честно говоря, я, как государственный секретарь, едва ли решился бы одобрить более конфронтационный текст.

“Делай что хочешь, только не бросай меня в терновый куст!” — подумал он, ухитрившись не усмехнуться.

— Твердость не обязательно равнозначна конфронтации, — указала Причарт.

— Ничего подобного у меня и в мыслях не было, — солгал Арнольд. — Я лишь имел в виду, что не вижу иного способа обозначить нашу позицию ещё четче, кроме как дать манти понять, что в случае решительного отказа в наших требованиях мы готовы прибегнуть к военной силе.

— Арнольд, я не думаю, что мы зашли так далеко, чтобы ставить себя перед дилеммой: проглотить бессмысленный ответ Декруа или начать войну, — ледяным тоном сказала Причарт, смерив собеседника суровым взглядом.

“Забавно, — язвительно подумала она, — как быстро остыл вечный “подстрекатель” Джанкола, когда опросы общественного мнения показали рост популярности действующего президента в связи с изменением позиции на переговорах”.

— Прошу прощения, если я выразился неудачно и мои слова могли быть истолкованы именно так, — сказал он тоном, искусно сочетавшим досаду и легкое разочарование (а глубоко внутри него чей-то голос заорал: “Попалась!”). — Мне лишь хотелось отметить, что мы обозначили свои намерения и свою позицию с достаточной определенностью, но на манти это впечатления не произвело. Следовательно, если мы все-таки хотим добиться от них уступок на переговорах, нам придется искать более эффективные способы давления, нежели дипломатические ноты. Возможно, мне не следовало напрямую говорить о военных действиях, но будем честны: что ещё, кроме угрозы возобновления войны, способно заставить их задуматься?

— Мне кажется, мы уже напомнили им о наших военных возможностях, — сказала Причарт, — а обострять ситуацию прямыми угрозами я считаю излишним. Но я продолжу давить на них дипломатическими способами. Вы с этим не согласны?

— Разумеется, согласен, — ответил Джанкола, но интонации говорили прямо противоположное. — А если бы и возражал — президент у нас вы. Однако если вы — я хотел сказать, мы — намерены продолжить дипломатический нажим, это не исключает и дополнительных маневров. Вот почему, как мне кажется, было бы разумно объявить о наличии у нас не только супердредноутов, но и носителей ЛАК.

— Ни в коем случае! — сказала Причарт и мысленно поморщилась, ибо слова прозвучали резче, чем позволительно. Слишком обидно было сознавать себя загнанной в угол между позициями Тейсмана и Джанколы. И тот факт, что Тейсман был ей другом, а Джанкола совсем наоборот, лишь усугублял обиду.

И, мысленно напомнила она себе, отчасти раздражение объяснялось еще и тем, что в любых предложениях Джанколы ей все сильнее хотелось видеть только подвох лишь потому, что предложения исходили от него.

— Нет, — сказала она уже более спокойным тоном и покачала головой. — Пойти дальше в раскрытии нашего потенциала я пока не готова. Но собираюсь ответить Декруа недвусмысленно и в доступной ей форме.

— Вам решать, — сказал Джанкола с удрученным видом.

Под маской мрачности он мысленно ликовал: манипулировать Элоизой оказалось совсем несложно. Как в старых баснях о том, как “вели” свинью, привязав к задней ноге веревку, — надо только тянуть в противоположном направлении. Последнее, чего хотел бы государственный секретарь, так это чтобы кто-то в Звездном Королевстве опомнился и серьезно задумался о реальности военной угрозы. А такое вполне могло случиться, вздумай Причарт или Тейсман предать гласности факт наличия у республики новых НЛАК.

— Да, — произнесла Причарт, глядя ему в глаза, — решать действительно мне. Не так ли?

— Сэр, на связи президент!

Голос капитана Бордервейк заставил Томаса Тейсмана оторвать взгляд от голографической схемы, плавающей над столом совещательной комнаты. Его помощница легонько постучала по своему наушнику, поясняя, откуда пришла информация. Том ухитрился сохранить невозмутимость. Это далось не без труда. Обычно разговоры с Элоизой Причарт его радовали, но он знал, с кем встречалась госпожа президент сегодня днем.

— Спасибо, Аленка, — сказал он и, обведя взглядом собравшихся вокруг голограммы офицеров, добавил: — Леди и джентльмены, прошу вас и адмирала Тренис обсудить оставшиеся вопросы с адмиралом Маркеттом. Арно, — обратился военный министр к начальнику штаба, — результаты мы проанализируем сегодня вечером.

— Да, сэр, — ответил Маркетт, и Тейсман, кивнув подчиненным, покинул помещение и направился к себе в кабинет.

Бордервейк провожала его до приемной, где заняла место за своим письменным столом. Личный секретарь Тейсмана хотела вскочить, но адмирал жестом велел женщине оставаться на месте и проследовал в святая святых. На панели коммуникатора светился огонек вызова. Сделав глубокий вдох, Том сел и нажал клавишу приема.

— Привет, Элоиза, — сказал Тейсман, когда на дисплее появилось лицо Причарт. — Прошу прощения, что ответил не сразу. Я проводил совещание с Маркеттом и группой планирования.

— Не извиняйся, — сказала она. — После разговора, который мне только что пришлось вытерпеть, ожидание в несколько минут не столь уж высокая плата за возможность поговорить с человеком, с которым хочется поговорить.

— Неужели все так плохо? — сочувственно спросил он.

— Хуже некуда, — ответила она и со вздохом добавила: — Хотя, если говорить честно, мое раздражение больше вызвано тем, что я терпеть не могу слышать от Арнольда то, с чем вынуждена соглашаться.

— Не вижу причин для беспокойства, — фыркнул Тейсман. — Я, например, не согласился ни с одним словом этого сукина сына, сказанным за последние два года!

— Знаю. Но ты военный министр, а я — президент. Я не могу позволить себе отмахнуться от позиции члена кабинета только потому, что он мне не нравится или не внушает доверия.

— Наверное, президенту такое действительно не позволено, — сокрушенно сказал он, принимая неявный упрек.

— Извини, — сказала, поморщившись, Причарт. — Наверное, не стоило это выплескивать, но наболело. Надо же: Арнольд только что заявил мне, что, по его разумению, проявлять на переговорах с манти больше решимости, чем мы уже продемонстрировали, было бы... нежелательно.