Наши братья меньшие - Бернгард Гржимек

Глава двадцать вторая

Гага — обитатели северных морей

В магазинчике напротив ратуши в Копенгагене я увидел однажды одеяла и душегрейки, выглядевшие так, словно бы они изготовлены из тончайшего и мягчайшего меха. Но стоило взять их в руки, и они оказывались совершенно невесомыми, воздушными, как пух. Они и были из пуха — настоящего гагачьего пуха.

Я должен сказать, что есть вещи, названия которых весьма обыденны, о которых мы с легкостью привыкли говорить; упоминаются они постоянно и в различных общеизвестных историях и сказках, а на самом деле мы даже не знаем, как они, собственно говоря, выглядят. Вот взять, к примеру, амбру или мускус. Они всегда фигурируют в числе «арабских» или «персидских» благовоний, однако запах их большинству людей совершенно незнаком. То же относится и к гагачьему пуху. Всем вроде бы известно, что, утопая в перинах из этого пуха, «принцесса на горошине» не могла уснуть, все мы знаем, что это нечто самое мягчайшее. Но в руках держать его приходилось немногим. Поэтому я, не раздумывая долго, решил тут же приобрести себе кофегрейку — стеганый колпак на гагачьем пуху. Кофейник под ним совершенно не остывает, так что даже опоздавший гость, пришедший самым последним, воображает, будто кофе только что заварен специально к его приходу…

А когда уже становишься обладателем подобной замечательной кофегрейки, то сам собой напрашивается вопрос: а как, собственно говоря, выглядит такая гага? Ведь увидеть живую гагу вовсе не так легко и просто, несмотря на то что в северных областях земного шара их не так уж и мало — наверное, несколько миллионов. Гнездится гага на побережье Англии, а также на островах Зильт, Борнхольм и Фюн и в некоторых других местах.

Однако в зоопарках их редко увидишь. Еще у Брема можно прочесть: «Здесь они регулярно погибают в середине лета, обычно в начале линьки. На размножение в неволе надеяться не приходится».

Но подобный укоренившийся взгляд на многих животных за последнее время совершенно изменился. А изменило его любовное и заботливое отношение к ним работников зоопарков. Так, в довоенном Берлинском зоопарке на пруду, рядом с павильоном Аквариума, годами жили гаги. И не только жили, но и приносили потомство. Правда, им повезло в том смысле, что непосредственно рядом с ними, на втором этаже здания Аквариума, жил в то время самый известный немецкий орнитолог Оскар Хайнрот, который их ежедневно собственноручно кормил. И хотя на воле гаги питаются в основном продуктами моря вроде мидий, морских звезд и мелких крабов, здесь они довольствовались хлебом, печеньем и мелко нарезанной рыбой. Но зато и голова у этих уток через несколько лет совершенно изменила свою форму. Дело в том, что у гаги, как и у всех других морских птиц, над глазами расположены огромные носовые железы, выделения которых предохраняют слизистую от раздражения, вызываемого соленой морской водой. При содержании птиц в пресной воде эти носовые железы постепенно уменьшаются в размере и в конце концов становятся совсем незаметными.

Для добывания мидий со дна морского гаги способны заныривать на глубину до ста восьмидесяти метров (по утверждению орнитолога Фейльдена). Но мне кажется, что тут кроется какая-то ошибка, происшедшая из-за недостаточно точного опыта, потому что английский ученый Девар, наблюдавший за их нырянием не менее трехсот раз, утверждает, что под водой гаги оставались, как правило, не больше полминуты и никогда не заныривали глубже чем на пять метров.

Возле Гренландии гаги столь многочисленны, что на особенно кормных местах буквально покрывают море на многие квадратные километры. Но на ее несчастье, человеку понравился не только прекрасный теплый пух, но и вкусные яйца. Именно поэтому жители многих северных побережий, например некоторых районов Гренландии, устраивают прямо-таки настоящие погромы в гагачьих гнездовых колониях. Однажды за один только год из Южной Гренландии было вывезено свыше двух тысяч килограммов гагачьего пуха; килограмм такого пуха даже далеко на Севере стоит порядочных денег. Приступая к откладке яиц, гага безжалостно выщипывает у себя с брюшка огромную кучу пуха. Чтобы добыть один килограмм этого легчайшего пуха, надо разорить двадцать четыре гнезда. Следовательно, для того чтобы вывезти две тысячи килограммов гагачьего пуха, нужно было обокрасть сто тысяч гаг, лишить их гнезд — естественного утеплителя, а зачастую заодно и яиц!

Покидая на время гнездо, гага заботливо прикрывает кладку своим легчайшим теплым пухом. Счастье еще, что этот так называемый «живой пух», который утки сами у себя выщипывают, стоит значительно дороже пропитанного жиром «мертвого», то есть взятого от застреленных птиц.

Если собрать весь пух с гагачьего гнезда и сжать, то он уместится в кулаке, а если руку снова разжать, он тут же расправится и займет свой прежний объем.

Когда гагу вспугивают с гнезда, она, прежде чем улететь, постарается забрызгать кладку своим дурно пахнущим пометом. Профессор Леден, проживший долгие годы среди эскимосов, рассказывает, что и он, и его провожатые во время сбора пуха из гнезд получали от возмущенных птиц еще и дополнительные заряды подобного сорта на голову. Что касается эскимосов, то те не больно-то из-за этого расстраивались: просто срывали пучок травы и хладнокровно вытирали им себя и добытые яйца. Не отказывались они, между прочим, и от насиженных яиц: с удовольствием варили цыпленка прямо в скорлупе и съедали.

В тех местах, где гагу грабили и убивали столь хищническим и бездумным образом, жители вскоре стали замечать по собственному пустому кошельку, что они губят и теряют свою постоянную статью дохода. Там, где гнездились десятки тысяч гаг, оставались теперь лишь сотни (например, на Шпицбергене). Поэтому в последнее время для этих уток стали создавать искусственные гнездовья, вернее, удобные для этого условия: на прибрежных песках расставляют старые деревянные ящики или кладут на камни доски, на которых птицам удобно размещать свои гнезда. Там, где их опекают подобным образом, гаги становятся иногда почти ручными. Некоторые из них даже не сходят с кладки, когда к ним подходишь вплотную: они лишь прижимают голову к гнезду и слегка распластывают крылья.

Когда места гнездовий расположены далеко от моря, вылупившимся из яиц утятам всегда грозит опасность стать добычей хищных чаек во время своего марафона к спасительной воде. Нередко в подобных случаях озабоченный хозяин участка с гнездами складывает утят в корзину и несет всю эту щебечущую компанию к морю, а следом за ним поспешно ковыляет перепуганная мамаша-гага. Но и там, в море, утят зачастую настигают большие морские чайки; когда им удается схватить одного из малышей, они разбивают его о камень и заглатывают со всеми потрохами и перьями. Гаги выработали у себя нечто вроде коллективной обороны против этих дерзких разбойников. Как только большие морские чайки начинают планировать над молодняком, взрослые гаги — как утки, так и селезни — поскорее сбиваются на воде в тесную кучу, пряча меж собой утят так, что их практически становится не видно. Сами же взрослые гаги вытягивают шеи навстречу пикирующему агрессору, шипят, поднимают фонтаны брызг, а иногда вцепляются клювами в оперенье разбойника, да так крепко, что тому стоит немалого труда вырваться и взмыть в воздух.