Брюсов - Николай Ашукин

— Забудьте обо мне, я еду простым чернорабочим. Поднимем бокал за культуру, за право, за духовные ценности, во имя которых мы призваны бороться. Будем верить в победу над германским кулаком. Славянство призвано ныне отстаивать гуманные начала, культуру, право, свободу народов…

Речь Брюсова закончилась под бурные аплодисменты. Писателю кружок поднес походную сумку со всеми принадлежностями (Проводы В. Я. Брюсова // Голос Москвы. 1914. 25 июля. № 170).

Империалистическая война вновь всколыхнула в Брюсове те же чувства, что некогда русско-японская. Ему сном показалось, что в войне он найдет, наконец, «невозможное слияние мечты и силы», что война раскроет перед человечеством ослепительные перспективы, позволит, наконец, почувствовать весь трепет, всю полноту жизни. Брюсов откликнулся на войну целым <рядом «патриотических» стихотворений>. Но уже с осени 1915 г. временами в «патриотическую» лирику Брюсова врываются иные ноты. Сперва это — туманный пацифизм. В феврале 1917 г. Брюсов пишет стихотворение <«Тридцатый месяц»>, знаменующее разрыв с шовинистическим угаром (Лелевич Г. С. 164—166).

Война может на время отодвинуть на второй план высшие интересы общей культуры, науки, искусства, литературы, но она не должна ни на миг подавить их совершенно. Мы все верим, что наша борьба окончится торжеством России, но тем нужнее, чтобы для будущих дней, которым суждено вставать в более счастливой атмосфере мира, сохранились ни в чем не нарушенными лучшие традиции дня вчерашнего. Война, при известных условиях, — великое дело и последний довод в мировых спорах, в которых правый не всегда силен одной своей правотой, но война все же и горькое зло земли, тяжелое бедствие народов. Война все же ведет к одичанию и огрубению нравов, к забвению высших идеалов, к падению культурного уровня. Посильно бороться с этой «оборотной» стороной войны также прямая задача нашего Кружка.

Я желал бы, чтобы Кружок, по возможности, и в дни войны не прерывал и своей литературно-художественной деятельности. <…> Постараемся под гром пушек, под канонаду столкнувшихся эскадр не забывать о тех вечных ценностях, которые хранят в себе литература и искусство Европы (Извести Московского Литературно-художественного кружка. 1914. Вып. 7. С. 2).

20 июля Литературно-Художественный кружок устроил пышные проводы своему несменному председателю. Было произнесено за ужином много торжественных речей и напутственных слов, много говорилось о войне. В ответной речи Брюсов прочел чуть ли не экспромтом написанное стихотворение «Последняя война». Валерий Яковлевич всегда читал свои стихи с увлечением, но на этот раз он читал их с таким воодушевлением, с особенным подъемом. Весь зал замер. Казалось, что кругом сплошь единомышленники Брюсова, что все во всем с ним согласны.

13 августа были проводы на Александровском вокзале. Многие из присутствующих на банкете приехали на вокзал. Опять восторженные речи. Общее воодушевление, и Валерий Яковлевич уехал.

19 августа москвичи уже читали в «Русских Ведомостях» статью их военного корреспондента «Путь на запад». 21-го уже появилась новая статья «В Вильне», а 28-го — «Из Варшавы». <…> Я до сих пор не удосужилась перечесть эти статьи. В те дни, когда они появились на страницах газеты, они читались с большим интересом. О них много говорили (Стенограмма выступления И. М. Брюсовой на вечере памяти В Я. Брюсова в 1944 г. ОР РГБ).

Живу здесь так, как вообще приходится мне последнее время жить в разных городах. Множество знакомых, почитатели, вопрошающие, что я думаю о том и о том, что значат те и тс стихи и т. д. Кое-что пишу, и статьи, и одну повесть (Письмо И. М. Брюсовой от 17 августа 1917 года ОР РГБ).

Мечта, что война смоет все грязное, пошлое, реакционное в русской жизни и вызовет силы светлые, бодрые, обновляющие, — эта мечта увлекала многих. Смесь патриотических порывов с шовинистическими настроениями источало опубликованное в сентябре 1914 года воззвание «По поводу войны. От писателей, художников, артистов», подписанное Горьким, Буниным, Серафимовичем, Шмелевым, Ермоловой, Шаляпиным, В. Васнецовым, Коровиным. Ленин назвал этот документ «поганой бумажонкой российских либералишек». <…>

Среди подписавшей воззвание русской интеллигенции, напечатанное на страницах либеральных «Русских ведомостей», не было имени Брюсова. По той лишь причине, что именно от этой газеты он еще 13 августа выехал военным корреспондентом на фронт. <…> 15 августа Брюсов прибыл в Вильну. Для Брюсова очень важны встречи, беседы с жителями Вильны и прежде всего – с интеллигенцией города. Уже в день приезда, только устроившись в Георгиевской гостинице, он сообщает открыткой жене: «Сейчас иду с визитами по своим рекомендательным письмам». Одна из первых встреч – с Вацлавом Ледницким, сыном знакомого польского литератора Александра Ледницкого. <…>

Но вот письмо от 18 августа, представляющее для нас особый интерес. После упоминания о том, что в городе «есть интересная старина, в том числе собор св. Анны (конечно, католический), о котором наполеон говорил, что желал бы его унести на ладони в Париж», далее сообщается: «попал здесь в круг белорусов, мечтающих о возрождении Белоруссии, фанатиков своей идеи, убежденных, что белорусы – единственные подлинные славяне. Видел их поэтов, ученых, филологов…»

Прежде всего, кто же эти белорусские поэты, ученые, филологи, в круг которых попал Брюсов? Факт встречи с Янкой Купалой известен давно. Несомненно, под множественным «поэты» Брюсов имел в виду Купалу, чье творчество настолько впечатлило его, что он тут же взялся за перевод. Кто были остальные? Имена наверняка встречавшихся с Брюсовым позволяют установить три открытки, сохранившиеся в его архиве. Они были посланы из Вильны в Варшаву. Из подписавших двое достаточно хорошо известны. Братья Луцкевичи, Иван и Антон, были ведущими фигурами белорусской общественно-литературной жизни в Вильне. Иван Луцкевич, археолог и этнограф, посвятил себя собиранию белорусской старины. Антон Луцкевич, младший брат Ивана, выступал в печати как публицист, литературный критик. Они и есть те, кого Брюсов в том письме назвал «учеными, филологами». <…>

Брюсов приехал в Варшаву 29 августа. Варшавским гидом Брюсова сделался старый знакомый Александр Робертович Ледницкий. «Он сразу "схватил" меня под свое покровительство, — писал Брюсов жене 23 августа, — и начал возить всюду. Я побывал во всех редакциях, у всех знаменитых писателей и у всех видных общественных деятелей, особенно у последних. Пришлось научиться если не говорить, то понимать по-польски. Все говорят по-польски, а я отвечаю по-русски. И, представь себе, – ничего, так или иначе разбираюсь…» <…>