Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна

— Довольно близко к прямой ереси. Это суждение подразумевает, что Спаситель не всеведущ, и, следственно, принижает Сына перед Отцом, а это, как вы знаете, арианство.

— Верно, но кто осмелится сказать подобное служителю Трибунала, денно и нощно преследующему ариан, манихеев, богомилов, вальденсов и прочих еретиков, не говоря уж об иноверцах и ведьмах? Так или иначе, брат Джеффри не пожелал останавливаться в нашей обители. Не только потому, что она не пришлась ему по нраву, но потому еще, что епископский дворец, где он поселился, выходит окнами на Соборную площадь, а он хотел лично наблюдать за наказанием грешников.

— Да, я слышал о сожжении еретического проповедника.

— Увы, этот… извратитель Господнего слова, посрамляющий род человеческий, — порождение нашего города. Что поделаешь?.. А те грешные представители клира, что обличал брат Джеффри, выставлены на площади и вкупе с ними — еще один, его имя брат Лактанций, доставленный служителем Трибунала.

— Один? Мне что-то говорили о двоих.

— А, это долгая история, и пренеприятная к тому же. — Такая преамбула обычно прикрывает желание «пренеприятную историю» рассказать, и Оливер в своем предположении не ошибся. — По делу действительно проходили двое, однако в живых остался только один. Этот брат Лактанций, еще будучи мирянином, не упомню уже в каком городе, осуждался за колдовство и чернокнижие вместе с какой-то женщиной — не то дочерью его, не то наложницей… Собственно, данное обстоятельство и вызвало гневную филиппику посланца примаса, которую я упоминал… И они бежали… потом этот человек, я забыл его мирское имя, вроде бы раскаялся и постригся в монахи, назвавшись Лактанцием. Но, не пробыв в обители и нескольких месяцев, не выдержав строгости устава, снова бежал и — как силен враг рода человеческого! — ограбил предварительно монастырскую казну. Его схватили уже в нашем диоцезе, но, учитывая его полное и искреннее раскаяние, а также то, что в первый побег он был вовлечен злонравной женщиной, его было решено не приговаривать к смертной казни, но заменить оную бичеванием, позорным столбом и последующим заключением в монастырь, к несчастью — в наш.

— А… женщина?

— Здесь и заключается самая неприятная часть истории. Эта женщина… имя еще у нее было какое-то красивое — Астрея… или Селия… была арестована очень скоро после своего побега. В Эрдском герцогстве. И представьте себе, по пути в Эрденон на конвой, сопровождавший ее, напали разбойники, очевидно согнанные с привычных убежищ в области Эрдского вала карательными отрядами, — вы, наверное, уже слышали об этой акции. Как показало следствие, конвой был перебит и утоплен в болоте. Жители деревни, расположенной поблизости, опознали те трупы, что удалось извлечь, — всего-то три из многих, но, насколько удалось осмотреть болото, погибли все. Остальных засосала топь. Подробностей я не знаю, но, за невозможностью достать тело грешницы, она, осужденная посмертно, была три дня назад сожжена в изображении, и нам остается только молиться об этой погибшей душе. Какая ужасная участь! — Отца Маэля передернуло. — Смерть на дне болота! И главное, солдаты получают отпущение грехов заранее, заочно — in articulo mortis, но женщина… Если бы ее доставили в Эрденон, плоть ее все равно бы погибла, но душа могла быть спасена. А так она сгорела…

— В изображении…

— Так ведь это никакой разницы… и без всякой пользы для спасения души. Но довольно об этой несчастной.

— Да, довольно, довольно… А колдун… брат Лактанций… значит, теперь у вас?

— Этого вряд ли возможно избежать, но пока что он все еще на Соборной площади…

Ударил колокол, призывающий к мессе. Оливер уже слышал его в прежний приход, но не обращал внимания, как мрачно и глухо он звучит. Словно со дна морского. Отец Маэль поднялся, однако карнионская учтивость в этот миг взяла в нем верх над приверженностью уставу, и он не заспешил к выходу, но довольно вежливо и многоречиво начал прощаться. Оливер пытался отвечать в том же духе, хотя был напряжен как струна и почти не в состоянии подбирать слова. А Селии каково? Неудивительно, что она вообще не в силах ничего вымолвить.

Он повернулся, чтобы предложить ей также попрощаться с библиотекарем, и сердце его упало.

Селии в комнате не было.

Дверь в скрипторий была открыта.

А за дверью — пусто. Монахи уже покинули места своих занятий и двинулись в церковь.

Он не помнил, как очутился во дворе. Ему было все равно, что подумает старый монах об его недостойном поведении.

Сколько кругом людей! И никого не различить… Или у него в глазах темно, и он не может выделить темный плащ Селии среди множества ряс?

Когда она успела ускользнуть? И куда направилась?

Хотя на последний вопрос можно не отвечать.

Когда он добежал до ворот, они оказались заперты. Оливер рванул засов, и на скрежет из каморки выбрался привратник. Впервые на его памяти это оказался не Луигне, а сменивший его на посту маленький старичок — в отличие от Луигне, глаза у него были здоровы, зато он был награжден двумя горбами — спереди и сзади. Стоило бы поразмышлять, нарочно ли здесь в привратники избирают людей, чья наружность не без ущерба, или это случайное совпадение, однако сейчас Оливера подобные вопросы не занимали.

— Эй, схолар! Погоди двери ломать, здесь тебе не кабак…

Оливер пытался его обойти, но горбун маячил на дороге.

— Завели себе обычай шастать туда-сюда как одержимые, только и знай запирай за ними, потом отпирай…

— А что… — Оливер хватал воздух ртом, как большой пес, — сейчас кто-то выходил отсюда?

— Твое какое дело?

— Тут был… друг один… Меньше меня ростом, плащ коричневый…

— А, этот… бледный такой, глаза черные, — горбун кончил, наконец, мучить засов, — выскочил аккурат перед тем, как в колокол ударили. Эй, погоди!

Старикашка, наверное, надеялся на какую-либо мзду за открытую дверь и сведения, однако напрасно. Оливер отпихнул его и бросился по улице, надеясь увидеть, как мелькает впереди плащ Селии. Упоминание о «черных глазах» — хотя они у Селии были светлые, и даже очень светлые, его не обманывало. Мало ли что старику может померещиться. Куда она направилась, он сомневался не больше, чем в тождестве Найтли и брата Лактанция. Конечно же ее путь туда — на Соборную площадь.

А вот что она там собирается предпринять, он догадаться не мог. Более того, он не был уверен, что это понимает и сама Селия.

Добро еще, если она бежит туда, чтобы увидеть Найтли. А что, если…

Найтли причинил ей худшее зло, какое можно сотворить с живой человеческой душой.

Но он также заботился о ней с рождения и научил всему тому, что она знает.

Что, если она попытается его освободить?

Оливер рванулся со всей мочи. Этого нельзя допустить. Не важно, имеет ли Найтли право на спасение, Селию нужно остановить. Осужденная заочно, она попадет прямо в руки палачей. Даже если она не будет пытаться спасти Найтли — на площади могут быть люди из Трибунала, брат Джеффри собирался лично следить за наказанием грешников, а он занимался ее делом… ее узнают.

Каждый раз, когда они разлучались хотя бы ненадолго, случалось что-нибудь ужасное. Как в Кулхайме, как у Сломанного моста. Может быть, поэтому он согласился брать ее с собою при походах в монастырь, пусть это было поперек всякому здравому смыслу. И вот случилось как раз то, чего он боялся.

Стоп! Еще ничего не случилось. И может, не случится, если ее задержать. Он сильнее, он сумеет с ней справиться. Догнать ее! И ни за что не оставлять одну.

Как бьют колокола! Сколько же церквей и звонниц в этом городе? Совсем недавно, в первую ночь января, они слушали эти раскаты, изгонявшие зиму, выкликавшие весну. Тогда это были колокола жизни, теперь — смертный перезвон. И весь этот город, покаянно искупающий праздничное веселье, это звучащее днем и ночью по его улицам гнусавое пение…

Оно ему не примерещилось. Из-за угла вывернулось очередное покаянное шествие и преградило ему , путь, с пением «Dies irae», воем и плачем.