Страж неприступных гор - Феликс Крес

Готах!

Знаю, что из математических заключений для тебя мало что следует, так что прими мой краткий к ним комментарий. Если тебе доведется еще когда-нибудь встретить математика Шерни, в чем я, увы, отнюдь не уверен, можешь попросить его подтвердить то, что я пишу сейчас для тебя. Думаю, однако, что ты поверишь моим словам.

Упала Темная Полоса, о чем ты знаешь, а убыль, понесенная сущностью Шерни, уравновесилась не за счет понижения потенциала Светлых Полос или исключения какой-либо из них. На этот раз Шернь не стала ни от чего избавляться для сохранения равновесия, даже напротив. Легче всего ускользает от нас очевидное, ибо, как говорится, темнее всего в круге света; поэтому я немного жалею, что не вижу сейчас твоего лица. Но у меня самого наверняка был такой же вид, когда Йольмен начал излагать мне свои выводы. Те густо исписанные страницы, которые я тебе оставляю, — наше совместное со стариком творение. Хотя бы раз мы действительно были нужны друг другу; Йольмену никогда не хватало интуиции, зато Мольдорну — упорства и трудолюбия. Когда-то я не умел ценить пользу, которую приносит совместная работа.

Готах, Рубин Дочери Молний — теперь символ ничего. Там, где были две Отвергнутые Полосы, зависимые друг от друга, осталась одна: вторую Шернь забрала на место утраченной. Мне ничего не известно о каком-либо Гееркото, который был бы символом той последней Полосы вне Шерни; нечто подобное должно было появиться, но оно наверняка не живое, так что никак не может угрожать символу Ферет. Княжна Риолата Ридарета — преступница, которая должна ответить за свои преступления, но ученых Шерни она может интересовать лишь как единственный на свете Темный Брошенный Предмет, который ни для чего не служит и потому будет медленно распадаться, как и все описанные в Книге всего Предметы, для которых в результате Первой войны сил не нашлось соответствия в Полосах Шерни. Процесс этого распада до определенной степени можно предвидеть на основе известных аналогий, так что я описал его до момента, после которого количество неизвестных и переменных начинает возрастать по экспоненте — за этой границей уже трудно говорить о математическом доказательстве, допускающем некоторый процент ошибки. Это уже чистые догадки, относящиеся скорее к твоей области, а не к моей. Выражаясь языком слов, а не чисел, могу сказать лишь, что процесс этого распада будет неравномерным, притом достаточно медленным, как всегда бывает в случае Предметов, символизирующих больше чем одну Полосу. Речь идет о временном горизонте, от которого нас отделяет от тысячи двухсот до тысячи шестисот лет. При этом следует предполагать, что Рубин Риолата распадется значительно быстрее, особенно если поддержание его необычной телесной оболочки и дальше будет требовать столь повышенной активности. Здесь я напомню, что поддержание Рубинов, впрочем, как и всех Предметов, в обычной для них форме и состоянии требует нулевой активности. Полагаю, что прекрасная Ридарета прикончит Риолату за сто или двести лет, хотя не смогу подтвердить это математическим доказательством, поскольку у меня слишком мало исходных данных, таких хотя бы, как нынешний потенциал этого конкретного Гееркото, зато слишком много неизвестных, связанных с его дальнейшей, скажем так, эксплуатацией.

Я никогда не умел писать письма, так что прости меня за столь беспорядочное изложение. В завершение хочу сказать, Готах, что это письмо — мое завещание. Мы наверняка уже больше не увидимся, и потому я решил сделать тебя моим единственным наследником, а у меня нет ничего, кроме моих знаний. Я передаю тебе все, что знаю о Рубине Дочери Молний, хотя, возможно, оно не будет иметь ни малейшего значения. То, что является носителем Рубина, уже не волнует меня как посланника, но я не только посланник. Прежде всего я человек, и здесь, на земле под Полосами, человеческие законы волнуют меня точно так же, как и законы, правящие Шернью.

Никаких слов прощания не было.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Риолата и Ридарета

14

Толпа в дворцовом коридоре расступалась перед быстро идущей группой вооруженных людей.

Шрам, пусть даже один и частично скрытый под волосами, не прибавлял красоты, и Черная Жемчужина не расставалась с шелковой вуалью, однако часто ее поднимала, поскольку ей уже незачем было стыдиться своего лица — она могла просто сесть за стол, не вызывая ни у кого ужаса. Так же и теперь красная вуаль свободно свисала с правой стороны, но потому, что первый гвардеец королевы едва успела спрыгнуть с седла и тяжело дышала. Стуча сапогами и лязгая железом, за ней двигались полтора десятка столь же уставших солдат в полном снаряжении. Они остановились, повинуясь жесту командира, которая еще раз кивнула, веля следовать за ней человеку в приличной, хотя и не слишком чистой дорожной одежде. Ведя его за собой, она направилась в коридор, ведший в личные покои королевы, и, пройдя его до самого конца, без всякого предупреждения шагнула в комнаты первой Жемчужины.

— Анесса! — крикнула она, пересекая первую комнату.

Она показала пальцем своему спутнику на место у стены, словно приказывая псу: «Лежать!», и открыла следующую дверь. Во второй дневной комнате Анессы тоже не было.

Появилась избалованная рыжая девица, во всех отношениях достойная своей госпожи, — полненькая невольница по имени Аяна или Айана. Хайна так и не запомнила, пользуется ли девушка дартанским или армектанским произношением своего имени. Впрочем, разница касалась не столько произношения, сколько написания.

— Жемчужина сейчас…

— Дай догадаюсь — с мужчиной?

Хайна никогда не отличалась резкостью, и служанка Анессы скорее удивилась, чем испугалась.

— Нет, Жемчужина. Она больна, у нее болит живот.

— Объелась, — язвительно заметила Хайна. — И где она мается своим животом?

— В спальне, Жемчужина. Но она сейчас с кем-то разговаривает.

— А с кем?

— С его благородием канцлером.

— И долго еще?

— Он как раз собирался уходить.

— В таком случае я подожду.

Хайна прислушалась; канцлер, похоже, и в самом деле собрался уходить. Из-за дверей спальни доносились звуки скандала: «Ты постоянно… забываешь, господин!..»; «Нет, госпожа, не забываю, зато ты…»; что-то там еще, Хайна не расслышала, но зато дальше: «…невольница! Наглая невольница!» (Анесса возмущенно крикнула). «Вот тогда, Жемчужина, станет известна твоя подлость, о да, да! Подлость, прекрасная госпожа! Подлость!»

Открылась дверь. Потный, раскрасневшийся сановник держал под мышкой какие-то смятые рулоны и бумаги.