Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Впрочем, не стены, а само имя Карны, непревзойденного лучника и повелителя брахмы, заставляло любых врагов держаться на расстоянии. Зато дворец был возведен с особой тщательностью и вкусом. Весь из белого камня, он походил на облако, спустившееся на землю, и был полон шелестом прохладных струй воды, бегущих из зала в зал по каменным каналам, врезанным в плиты пола. Снопы солнечных лучей дробились в каменной резьбе стен. Кружил голову аромат цветов, живущих под одной крышей с людьми в высоких глиняных кувшинах. Легкие занавеси трепетали от прикосновения ветерка, заблудившегося в этих залах и коридорах. Искусные руки строителей, казалось, превратили дворец в сказочную ловушку для рассеянного сумрака и прохладного ветерка. Гулкие залы были лишены досужей толкотни мебели и золотых украшений. Зато их оживляли тонкие лучи солнца, пропущенные через узор мраморных решеток и колодцев крыши.

И еще тут звучала музыка. Где-то во внутренних покоях невидимые нежные руки перебирали струны, заставляя сердце замирать, забывая обо всем, что осталось за стенами дворца. На цыпочках, словно боясь потревожить покой дворца, Лата подошла к мраморной стене и положила ладонь на камень нежным жестом врачевателя. Сосредоточившись на своих чувствах, она слушала камень. Наконец удовлетворенно вздохнула.

— Каждый человек оставляет невидимый след в стенах своего дома.

Здесь все — чистота и покой. Ни липкого жара оргий, ни смрадного запаха пролитой крови. Карна самого себя содержит, как наконечник неотвратимого копья, в кристальном ларце, выстланном сандаловой пылью.

Я слабо улыбнулся ей в ответ:

— Может, это — хороший знак, и он не захочет замарать стены кровью двух членов своего братства. Но все равно, я бы не стал напоминать властелину о том, что нам известно об оружии богов.

Лата сказала:

— Если он смог отыскать нас за пределами своего царства в тот момент, когда мы думали, что наш след всеми потерян, то можешь не сомневаться, что скрыть наши мысли от него нет никакой надежды.

Мы присели на мраморную скамеечку, стоящую у стены в окружении цветов. Мозаичный пол был усеян дрожащими солнечными бликами как озерная гладь. Нам с Латой было достаточно нескольких мгновений внутреннего покоя, чтобы перелить в себя закон этого дворца, поддаться его оцепенелой молитве. Присутствие могучей воли Карны ощущалось во всем: в бесшумных движениях слуг, в гармонии музыки, в великолепной простоте каменной резьбы. Все было — подчинение и поклонение. Здесь Карна отдыхал, остужал пыл духа и собирался с силами.

Лата зябко пожала плечами:

— В этих стенах безраздельно правит лишь закон Карны. Я не знаю, что нам ждать от него. Он может, как могучий слон, наступить на нас, не заметив. Карна не похож на других известных мне дваждырожденных. Даже для члена нашего братства его мощь непомерна.

Я попытался ее подбодрить: — Не заметить нас мы ему не дадим. Пламя моей доблести растопит лед этого саркофага, как сказал бы какой-нибудь чаран о том, чего никогда сам не совершал.

Лата отняла руку от мраморной стены и положила прохладную ладонь на мое плечо.

— Не тревожься, доверься карме. Карна прежде всего дваждырожденный, благородство не позволит ему нанести вред пленникам, к тому же связанным с ним духовным родством.

— О каком благородстве ты говоришь, Лата? Разве не Карна после Игры в кости, стоившей Пандавам двенадцати лет изгнания, кричал Кришне Драупади, что Пандавы ей больше не мужья, и советовал заняться поисками нового мужа? Чем он благороднее Духшасаны, который пытался сорвать с Кришны одежды и побудить Пандавов обнажить мечи в зале Высокой сабхи? Я уже не верю песням чаранов и рассказам наших наставников о благородстве обладателей брахмы, сидящих на тронах. Аджа был прав. Они готовятся к войне и почитают дхарму кшатрия выше законов братства.

Лата приникла к моему уху теплыми губами и успокоительно прошептала:

— Чтобы остаться живыми, мы должны понять Карну, обуздав чувства страха и гнева. Он совсем не похож на Кауравов. Он служит им, исполняя долг, но в жилах его течет иная кровь. Духшасана, попав под влияние гнева, унизил жену Пандавов, чтобы досадить царевичам, которых ненавидел. А слова Карны прозвучали лишь потому, что прекрасная панчалийка не желала замечать сына суты. Даже на сваямваре Кришна не позволила Карне попытаться завоевать ее. Неутоленная любовь — страшное испытание даже для дваждырожденного.

От этих слов, от ее взгляда, устремленного на меня, я на мгновение забыл о нашем бедственном положении. В конце концов, сейчас от моих усилий не зависело почти ничего, и надо было просто смиренно ждать, что еще принесет нам поток кармы.

Потом за нами пришли дворцовые служители и повели через тенистые узкие переходы в зал, где на возвышении стоял трон из слоновой кости. На троне в невидимом для простых глаз сиянии брахмы восседал великий лучник, смертельный враг Арджуны, причастный божественной доле царь Анги, могучий и непостижимый Карна. Вокруг трона стояли придворные, гибкие, стройные девушки в тонких шелковых тканях, осанистые медлительные советники, могучерукие боевые командиры в блещущих доспехах. Они плавали в золотистом сиянии, исходящем от их властелина.

Сидящий на троне вершил государственные дела. Никаких чувств не было на его сильном, словно вырезанном из мрамора, лице. Выражение отрешенности не покидало его глаз, когда он слушал отчеты смотрителей или отдавал распоряжения командирам. Он напоминал пресыщенного игрой музыканта, перебирающего струны скорее по привычке, чем в надежде создать новую мелодию. А лица придворных казались мне лишь плоским отражением сияния их властелина на поверхности медного зеркала. Когда Карна вещал им свою волю, то каждый, будь то юная служанка или ветеран сражений, взирал на него со священным трепетом, будто в яви видя непреодолимую черту, отделявшую их царя от простых смертных.

Мы стояли не шевелясь в стороне от трона и ждали, когда властелин удостоит нас своим вниманием. Я радовался передышке, пытаясь гармонизировать собственные мысли, влиться в поток происходящего и получить возможность влиять на него. Надо было заставить Карну, если это вообще возможно, увидеть в нас не покорных исполнителей воли Пандавов, а людей с собственными устремлениями, разумом и чувствами.

Внезапно я ощутил леденящий удар воли и, подняв глаза, встретился с устремленным на нас взором Карны. Сердце выстудил страх — патриархи могут сломать духовные силы своих противников, стереть память и даже убить. Но там, где стояла Лата, вспыхнул и начал набирать внутреннюю мощь новый огонь, пытающийся противостоять ледяному потоку. В простой одежде, без украшений на теле, но с осанкой царицы она сияла среди всех собравшихся в зале, как огонь жертвенника среди каменных идолов. Апсара пыталась спасти нас. Я вспомнил, каких сил потребовало от меня противостояние Дурьодхане в Хастинапуре. Что, если Лата подвергается сейчас подобной опасности?

Лата, не отрывая глаз, словно в оцепенении, смотрела в лицо царя Анги. Но царский сан для меня в это мгновение значил не более коровьей лепешки. Мое тело и разум сосредотачивались для отчаянного броска к трону. Нет, я, конечно, не думал, что смогу справиться с этим могучим воином, чьи руки, мирно лежавшие на подлокотниках из резных бивней, были похожи на хобот слона. Но не броситься я не мог. Все тело прониклось огнем отчаяния и ненависти, обращаясь в подобие неотвратимого дротика, воспетого чаранами. Невнятные речи придворных уступили место ударам пульса в ушах, отсчитывавшего последние мгновения моей жизни. Все образы и формы слились в одной точке — на могучем горле Карны, не закрытом доспехами. Я расширил ноздри, набирая в легкие весь воздух, который мог вместить, и… вдруг понял, что тигриные, пылающие глаза Карны, оставив Лату, впились в меня. Волоски на моем затылке встали дыбом. Но узкая ладонь легла на плечо, послав прохладную волну покоя. И опал костер брахмы, затихли удары пульса. Из пылающего дротика я превратился в человека с обмягшими ногами и взмокшими от напряжения ладонями. Глаза Карны больше не обжигали, а светились чутким интересом. Немного склонив голову и откинувшись на спинку трона, властелин безмолвно разглядывал нас, а мы стояли в центре круга, образованного подавшимися назад придворными.

Я постепенно восстанавливал силы после несовершенного, но уже пережитого смертельного броска. Карна улыбнулся, словно луч солнца упал на снежную вершину, и жестом указал на подушки у подножия трона.

— Наши гости устали, — сказал он сильным звучным голосом, — усадите их на подобающие места, поднесите почетное питье.

Когда мы сели и утолили жажду, Карна заговорил, обращаясь к Лате:

— Что ты, о безупречная, делаешь в этих диких землях? Какая карма лишила апсару покровительства царей и связала со слабым юношей? Но и в этих лохмотьях ты сияешь, как молния среди туч. Страдания не омрачили красоты твоей. Я ясно вижу, что твое место во дворце, а не в лесных дебрях. Твоего спутника я могу отпустить на волю его кармы, которая влечет его по пути неразумных Пандавов прямо к смерти. Ты же оставайся под моим покровительством.