Сперанский - Владимир Томсинов

Результатом усилий Сперанского явились такие грандиозные свершения, как «Полное собрание законов Российской империи» и «Свод законов Российской империи». Осуществленная им систематизация законодательства способствовала укреплению самодержавной власти в России, но она содержала в себе и предпосылку для развития свободы. Не будь «Свода законов», немыслима была бы Судебная реформа 1864 года, немыслимо было бы дальнейшее развитие российской юриспруденции.

В историю России Сперанский вошел в качестве великого неудачника. И в самом деле, ни один из его реформаторских замыслов не был осуществлен в сколько-нибудь полной мере — большей части созданных им проектов государственных преобразований суждено было остаться лишь на бумаге, их даже не пытались реализовать на практике. Но можно ли сказать, что он жил бесплодно? Что напрасно бросил свою душу и талант в пучину политики? Да, конечно, реформаторская деятельность его не повлекла за собой коренного поворота в развитии русского общества, она мало внесла реальных перемен в общественно-политический строй России. Но разве только результатами деятельности своей входит каждый человек в историю своей родины? Кто из живших на земле людей сумел сделать что-либо законченное, совершить то, чего и желал совершить? Разве осуществлял кто-нибудь когда-либо в политике все то, к чему стремился?

Каждый человек таит в себе врожденную потребность в доброй оценке своих деяний другими. И чем более он человек, тем сильнее чувствует в себе эту потребность. «Сие чувствование толь сильно, — подмечал Радищев, — что всегда побуждает людей к приобретению для себя тех способностей и преимуществ, посредством которых заслуживается любовь как от людей, так и от высочайшего существа, свидетельствуемая услаждением совести».

Легко носить эту самую человеческую потребность писателю, если он истинный да излился воистину в книги: он всегда знает, что непременно получит через свои творения то благодарение от людей, которого ждет его сердце. Легко умирать художнику, создавшему шедевр. В труде по созиданию шедевра уже заложена будущая его добрая оценка — услаждение совести художника. Но какую оценку может получить государственный деятель (если он не преступник власти, приговор которого в его жертвах)? Как оценить человека политики, чей труд не отливается в книги, картины, мелодии — чье творение невидимо и неслышимо, как брошенное в землю зерно? Исчезло оно в земляных комочках — не скоро появится росток, да и появится ли? — да если и появится, то от того ли зерна, что было для него брошено? — может, от прошлогоднего или просто случайно оброненного? И даже если носит кто-то высокий титул «основателя государства», то разве может «основанное» им государство служить подлинной мерой настоящей величины его? Не шахматные фигуры ведь расставил — живых людей: ни за что не сыграешь с ними задуманной партии! Каждый ходит по-своему, и одолеть эту стихию позволительно ли? Здесь самая полная победа лишь предвестие поражения. Усмиришь стихию, накуешь взамен ее цепей из предписаний-указаний — остановится движение! Таков закон игры, именуемой политикой: хочешь играть успешно — играй на пару со стихией! Судьба лишь тем действиям предавшего себя политике дает возможность быть плодотворными, что свершаются в соавторстве с общественной стихией! И как же тут разберешь, где игра сознания, а где стихии? Конечно, деяния носителей государственной власти оставляют на скрижалях истории самые яркие письмена, но это, как правило, письмена в жанре мифа или сказки. Где же критерии для оценки человека политики, если реальности его деятельности столь неуловимы, если не отливаются они в оформленные творения, а растворяются в повседневно текущей жизни общества, разносятся во множестве его органов, по многочисленной массе его членов? Да создает ли он что-либо, в чем можно увидеть хотя бы приблизительный, без больших посторонних примесей, отпечаток его личности?

Такое произведение есть и у каждого бывает неизбежно творимым. В отношении его не возникает никогда сомнений в авторстве, и быть не может вопроса о том, получилось оно или нет. Оно всегда получается, пусть авторы и склонны проникаться настроением, что у них-то оно как раз и не получилось. Оно всегда получается, чему совсем не мешает то, что зовется неудачей в практической деятельности. Напротив, именно неудача чаще всего составляет самые волнительные здесь строки, а успех становится сюжетом, хотя и не лишенным занимательности для ума, но пустым для сердца. Любому неудачнику в политической игре, безрезультатно растратившему в ней лучшие свои порывы, и тому, кто не может дождаться результатов своей деятельности, любому несчастливцу, увидевшему вдруг у своего политического поведения последствия, противоположные тем, к которым стремился, всегда достается возможность утешиться сознанием, что, несмотря ни на что, не бесплодно действовал, что одно творение все ж таки создал, а именно — свою собственную жизнь, свою судьбу!

«Какой роман, моя жизнь!» — восхищался Наполеон на острове Святой Елены, и прилив этого восхищения заливал на какое-то время горечь досадного падения. Остались ли в копилке человеческих эмоций и страстей душевные состояния им не испытанные? Жить всеми клетками своей души, ума и сердца — это счастье, что ни говори, не склонно выпадать человеку, а ему выпало, и не только успеху благодаря, но и неудаче. Этот счастливый неудачник оставил, быть может, самое убедительное доказательство, что действительно произошедшая жизнь человеческая способна стать такой же увлекательной для прочтения, как и сочиненная, искусственная.

Сперанский тоже мог сказать: «Какой роман, моя жизнь!» Историк-писатель М. П. Погодин писал в своем биографическом очерке о нем: «Удивительное зрелище представляет нам жизнь графа Сперанского, удивительное даже в русской истории, богатой примерами быстрого возвышения и падения».

С конца ноября 1838 года болезнь Сперанского пошла на убыль. Михайло Михайлович стал явно поправляться. В канун Нового года его навестил сам император Николай, да притом дважды — 23 и 27 декабря. В первый день нового года его величество пожаловал Сперанскому графское достоинство. Почесть эту Михайло Михайлович принял совсем равнодушно. «Государь хотел обрадовать моих друзей», — сказал он, узнав о своем графстве. В графах Сперанский пожил ровно сорок один день.

Весь январь граф Сперанский работал, невзирая на мольбу дочери позаботиться о своем здоровье. Принимал у себя чиновников.