Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

он этого не сделал. Спокойно продолжая сидеть на своей лошади, не дрогнувшей и не шевельнувшейся с места, он выжидал, когда оправится его молодой противник.

Пылкий, самонадеянный юноша и эту снисходительность старшего счел за проявление трусости или, по крайней мере, слабости. Повернув обратно лошадь и лишив ее возможности вторично артачиться, он с новой яростью сделал выпад. По его приемам было видно, что он хотя и недурной фехтовальщик, но в серьезных дуэлях еще не имел практики. Он и на лошади сидел неважно, именно только как обыкновенный дворянчик, который всему предается только ради удовольствия.

Не то было с тем, который и в штатской одежде не мог скрыть своей принадлежности к военному сословию. Он и лошадью отлично управлял, и она охотно ему повиновалась, и оружием превосходно владел, именно по-военному, с тонким знанием своего дела. И как ни горячился, как ни пыжился и ни храбрился юноша, шпага противника вскоре вонзилась в его правую руку повыше локтя; хлынула кровь, и рука юноши бессильно повисла, невольно выпустив оружие.

Глава II

ПРИМИРЕНИЕ

Молодой человек теперь уже всецело был во власти своего старшего, более опытного и искусного противника. Тот по праву мог бы лишить его жизни, тем более что ему брошено было в лицо обвинение в подлости и трусости, и эти оскорбления должны были глубоко задеть его самолюбие и вызвать в нем жажду мщения. Между тем юноша нисколько не испугался участи, казавшейся ему неминуемой и не старался уклониться от последнего решительного удара. Напротив, не меняя своего положения, он подставлял грудь противнику и пылко кричал:

— Вы победили меня! Добивайте же!

— Добить вас?.. — с легким, почти добродушным смехом повторил старший. — Лишить вас вашей молодой, едва расцветающей жизни? Вот этого-то я все время и избегал, хотя, уверяю вас, для этого требовалось все мое искусство. Обыкновенного противника я обезоружил бы одним ударом, как не раз и делал, но с вами мне это было очень трудно: я не хотел сразу уложить вас. Это вовсе не входило в мои намерения. Но вот теперь, когда игра окончена и никому из нас не пришлось убить друг друга, могу я предложить вам сдаться?

— Вы вправе требовать этого, — поспешил ответить молодой человек. — Но я, пожалуй, могу просить и пощады, — добавил он с внезапным порывом раскаяния в своей необдуманной горячности, побежденный не только шпагою противника, но и его неоспоримым великодушием.

Слуги обоих противников с живейшим вниманием следили за поединком своих господ и, чувствуя потребность как можно ярче выразить свою преданность им, готовы были сами наброситься друг на друга с оружием в руках, как будто этим могли помочь тем, кому служили. Эти слуги так же во всем разнились между собою, как и их господа. Слуга старшего был рослый, плечистый, сильный и ловкий малый средних лет и, по-видимому, из конных рядовых. Слуга же молодого был худенький, жиденький, напыщенный и тоже совсем еще молодой городской фатишка-лакей. Видя, что дело оканчивается лучше, чем можно было предполагать, слуги успокоились и как ни в чем не бывало обменялись дружескими взглядами.

— Губерт, — обратился старший из кавалеров к своему слуге, — сойди с лошади, подними оружие этого молодого господина и отдай ему. Этот господин вполне заслуживает чести носить свое оружие!.. Теперь, милостивый государь, — вновь обратился он к своему противнику, — позвольте и мне принести вам свои извинения. Сознаю, что именно я дал повод к возникшему между нами недоразумению. Я должен был пояснить свои слова, и сам не знаю, почему не сделал этого. Может быть, мне помешал сразу принятый вами повышенный тон. Но дело в том, что я, обвиняя нереспубликанцев в отсутствии у них доброй головы или доброго сердца, имел в виду людей лишь зрелого возраста, немножко разобравшихся уже в житейских делах, вроде меня самого. Что же касается людей вашего возраста, то ведь и я в ваши годы твердо верил в разные «божественные» права. Быть может, вы пожелаете узнать мое имя? Оно подтвердит вам, что я говорю правду.

— О, я очень рад буду узнать ваше имя, — со свойственной ему живостью подхватил юноша. — Назовите себя, мой великодушный противник.

— Приятно слышать такой лестный отзыв с вашей стороны, — с поклоном ответил старший кавалер и тут же назвал себя: — Сэр Ричард Уольвейн.

— Не родственник ли вы Скюдаморам?

— Да, только дальний, и уже давно не виделся ни с кем из них. Я только на днях вернулся из Нидерландов, где напрактиковался в боях и приобрел крепость руки. Без этого я наверное оказался бы против вас в проигрыше, — со своим приятным смешком прибавил он.

Молодой человек с невольным смущением понял новый великодушный намек сэра Ричарда и сказал, что хорошо знаком со Скюдаморами, в особенности с лордом Скюдамором из замка Леси, причем с некоторой гордостью пояснил:

— Яс ним часто встречался во дворце.

— В каком? — полюбопытствовал сэр Ричард.

— Конечно в Вестминстерском.

— Значит, вы сами принадлежите к этому дворцу? Впрочем, на это указывает и вся ваша внешность. Вы состоите в штате короля или, скорее, королевы?

— Да, я действительно недавно еще состоял при дворе в должности докладчика о прибывающих ко двору лицах. Прослужил несколько месяцев, — объяснял юноша.

— А теперь?.. Простите мне мое невольное любопытство, — извинялся сэр Ричард.

— Пожалуйста, не стесняйтесь, дорогой сэр, — сердечно проговорил молодой человек. — Раз вы были так любезны, что сообщили мне кое-какие подробности о себе, то и я не должен скрываться от вас. В настоящее время я оставил придворную службу и еду домой к отцу, в Монмаутсшир.

— Так ваш отец…

— Мой отец — сэр Уильям Тревор.

— А! Теперь мне понятно, почему вы так вскипели, когда узнали, что я стою за парламент… Сын сэра Уильяма Тревора, конечно, не мог отнестись иначе… Но не будем больше касаться скользких политических тем. Если я не ошибаюсь, поместье вашего отца находится близ Эбергевенни?

— Совершенно верно.

— Это в