СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ - Матвей Барсов

Стих 28

Толкование на ст. 28

Св. Василия Великого.

Апостолы говорят: изволися же Святому Духу и нам, не наряду себя ставя со властью Духа, но подчиняя себя Духу, как Им тогда наставленные. Они выражают сим, что как бы одно видение, одна мысль и одна власть у них с Духом. А ты (еретик) усиливаешься низвести Духа в число тварей. Это значит то же, как если бы слыша, что вероваша людие Богу и Моисею, угоднику Его (Исх. 14, 3), стал бы утверждать, что Бог сравнен с Моисеем. Но очевидна разность между Владыкой и рабом, на которую и писатель, указывая, сказал: Моисею, угоднику Его. Ибо веруют Богу, как Владыке и как пославшему Моисея; Моисею же веруют, как посланному служителю. Так и Духу изволися владычественно данное Церкви узаконение. Апостолам же изволися служебно провозглашенное ими постановление (Тв. ч. III, стр. 203).

Стих 29

Толкование на ст. 29

Игнатия, архиеп. Воронежского.

Особливого примечания достойны части соборного определения об удавленины и крови. Закон о крови, повторяем, был в правилах церковных всегда (Всел. 6. Собора, прав. 67) и стал теряться на самом деле с тех только пор, как на место правил Церкви стали возвышаться правила так называемой гастрономии, которая нашла в крови животных особенный вкус, как и во всяком нарушении закона есть своя временная греха сладость (Евр. 11, 25); но закон столь важен, что введен был в самые первые и, как сказано на соборе, необходимые правила Церкви апостольской. Надобно сказать притом, что закон сей, закон о неупотреблении крови животных, был не только в законе Моисеевом, но еще гораздо ранее того, в законе патриархальном, в одно время, как только, по исходе обновляемого мира из ковчега, дано Богом дозволение употреблять в пищу и животных. Закон о крови, как душе животных, основан там на уважении к жизни вообще.

Что же касается до идоложертвенного, то вопрос о нем повторен был впоследствии Коринфскими христианами и разрешен снова в послании к ним апостолом Павлом. На разрешение Павлово надо смотреть там, не как на некоторую отмену правила, постановленного на Иерусалимском соборе, где из числа первых был сам Павел, но как только на изъяснение, в каком разуме постановлено было правило в Иерусалиме. Запрещалась не вещь, а понятие, соединяемое с вещью, когда бы т. е. кто стал считать идоложертвенное за вещь, посвященную идолам, с уважением к ней, или употреблять идоложертвенное в пищу с соблазном для других. Иначе не было бы то и идоложертвенным, что нимало не считалось бы таким (Чтения о Св. ап. Петре, стр. 197).

О том же

H. Комарова.

Апостольский собор, поставивший своею задачей — дать норму отношения христианства к иудейству и примирить и соединить обе половины Церкви в одно целое, должен был отнестись с возможной терпимостью к иудейству, а следовательно, и к иудейской обрядности; крутое и решительное отменение ее могло раздражить иудеев и заградить им вход в христианскую Церковь. С другой стороны — и полное пренебрежение со стороны христиан из язычников к иудейскому обряду, явное нарушение его могло также еще больше усиливать и без того уже существовавший между ними антагонизм и весьма затруднять желаемый мир и единство Церкви. Таким образом историческое положение вещей требовало, чтобы иудейскому закону и обряду оказано было внимание, и собор апостольский вполне признал это; задача его в этом отношении состояла, следовательно, только в том, чтобы, из множества иудейских предписаний — выбрать более нужное и целесообразное, и собор в этом отношении выполнил свою задачу, как нельзя лучше.

Первая заповедь, возложенная на христиан из язычников — воздержание от оскверненного идолами или идоложертвенного (από των άλισγημάτων των είδΰλων είδωλοθύτων— Деян. 15, 20, 29; 21, 45; ср. 1 Кор. 8, 1), — т. е. от пищи (по большей части мяса), которая составляет остаток идольской жертвы. — Иудеи за то именно и презирали язычников и отказывались от всякого общения с ними, что они были идолопоклонники, — служили своим богам, а не единому живому Богу; главный же обряд, символ религии, в котором яснее всего выражалось служение Богу — по понятию как иудеев, так и язычников — было жертвоприношение. Жертва служила для иудеев знаком их общения с Иеговою (Исх. 29, 28), — поэтому и на участие в идольской жертве они естественно смотрели, как на общение с идолами; потому и ап. Павел идоложертвенное называет оскверненным идолами. Закон Моисеев весьма строго судил за подобное участие и виновных в нем наказывал смертью (Втор. 17, 2-13). В свою очередь и язычники всегда непременно требовали, чтобы иудеи отступление от своего Бога и закона, — когда это случалось, — свидетельствовали принесением идольской жертвы (напр. 1 Мак. 1, 41-48; 2, 23-26 и много подобных примеров в той же книге). — Отсюда хорошо понятно, какое омерзение внушала иудею идольская жертва и какой великий соблазн для них было свободное отношение христиан из язычников к идольским жертвам: оно напоминало им ненавистное язычество, от которого так грозно предостерегал их богодарованный закон, и участники идольской жертвы были в их глазах почти те же язычники. Потому, в видах примирения и единения Церкви, весьма важно и необходимо было заповедать христианам из язычников более осторожное и благоразумное отношение к идоложертвенному, особенно там, где были соблазнявшиеся им иудеи, — пока последние не достигли полного сознания и ясного понимания христианской свободы. С другой стороны, и для самих новообращенных христиан из язычников, еще недостаточно утвердившихся в вере Христовой, идоложертвенное представляло немало опасностей, — потому что и они легко могли принять участие в невоздержании всякого рода, которым непременно и даже обязательно сопровождались все почти идольские жертвоприношения и праздники. Таким образом иерусалимский собор имел полное основание — и именно историческое — заповедать христианам из язычников воздерживаться от употребления идоложертвенного.

Далее собор предписывает воздержание от крови и удавленины (πνικτοϋ και αΓματος (15, 29),  — т. е. от употребления в пишу крови животного, в каком бы ни было виде, а равно и мяса животного, убитого через удавление, в котором осталась кровь животного, — следовательно, основание обоих предписаний одинаково, и в сущности оба они запрещают употребление крови (Лев. 17, 10-14). Запрещение употреблять в пищу кровь относится к самой глубокой древности и потом очень определенно и не один раз повторено в законе Моисеевом с сильными угрозами (Быт. 9, 4; Лев. 3, 17, 7, 26, 17, 10-14; Втор. 12, 16, 23 и след. 15, 23). Здесь же указаны и основания этого запрещения: кровь есть основной элемент животной природы, носитель жизни животного — душа всякия плоти кровь его есть; поэтому кровь животного, как сама существенная часть его, — составляет собственно и сущность животной жертвы, приносимой Богу и Аз дах ю (кровь) вам у алтаря умоляти о душах ваших, кровь бо его вместо души умолит (Лев. 17, 11); поэтому кровь жертвенных животных и имеет такое важное значение в иудейской религии (кропление, помазание кровью и т. п. Евр. 9, 22). Таким образом — кровь была священным предметом для иудея, к которому он относился с величайшим благоговением и ни в каком случае не мог употреблять ее в пищу, того, что собственно приносилось Богу, еврей не смел есть. Если употребление и вообще нечистой пищи казалось соблазнительным для иудея, — то можно себе представить — как возмутительно было для него видеть нарушение самого существенного в этом отношении закона! В безразличном употреблении в пищу крови христианами из язычников иудеи могли видеть мало того, что нарушение весьма важного законного постановления, — но оскорбление всей своей религии, неуважение к самому великому и важнейшему ее обряду, — можно сказать — даже ветхозаветному таинству, жертве (Евр. 9, 22). Наконец, пренебрежение и нарушение столь существенной заповеди, прямо касающейся истинной жертвы, могло напоминать иудеям о прежнем идолослужении христиан из язычников, — о их ложных, омерзительных идольских жертвах. Таким образом и для этого постановления были у собора прямые и вполне достаточные исторические основания.

Наконец, последняя заповедь собора — воздержание от блуда (πορνεία, Деян. 15, 29). Эта  заповедь возбуждает больше всего недоумений  и  разногласий  между   толкователями  св. Писания. Причина этого главным образом заключается в самом характере этой заповеди, которым она отличается от других, предыдущих: она одна из всех них имеет положительно нравственное значение, потому что запрещает такой проступок, который никогда и ни в каком случае не может быть терпим в христианине, тогда как предыдущие сами по себе безразличны, касаются больше обряда, зависят от временных условий, а потому имеют и временное значение. Отсюда существует много объяснений πορνεία, употребленного в соборном акте, — и справедливость требует сказать, что в числе их объяснение Баура, который видит здесь запрещение второго брака, принадлежит к числу самых неосновательных и искусственно-натянутых. Единственно правильное понимание этого слова, конечно, то, которое основывается на буквальном смысле текста и подтверждается историей того времени. В соборном определении поставлено слово πορνεία без  всякого дополнения и объяснения, следовательно, и понимать его нужно в том общем значении и смысле, как   оно  обыкновенно   везде   употребляется; — очевидно, всякие прибавки к нему, ограничения его будут произвольны и ни на чем не основаны. Тем больше, что здесь, как и вообще во всяком   законодательном   акте, предназначавшемся для точного исполнения и практического применения, должна быть соблюдена точность в выражениях и определениях, — иначе неизбежны недоумения и перетолкования; притом различные и несобственные значения, которые стараются придать πορνεία (напр., образное запрещение идолопоклонства и идольских жертв, потому что в Ветхом Завете блуд     служит их образом, — публичного разврата (проституции) и т. п. ), очевидно не могли быть понятны и доступны христианам из язычников, для которых собственно и назначалось соборное послание. Словно πορνεία в Новом Завете везде употребляется в смысле блуда вообще, всякого непозволительного и незаконного удовлетворения половых влечений, всякого нарушения 7 заповеди, за исключением разве Апокалипсиса, где блуд служит образом идолослужения (14, 8; 17, 2, 4; 18, 3; 19, 2), но здесь, при общем характере символической речи, это само собою очевидно (Римл. 1, 29; 1 Кор. 5, 1, 6, 13, 18; 7, 2 и мн. др. ); в том же смысле оно употреблено и здесь. Блуд, конечно, такой порок, который прямо и  положительно запрещается христианством, и христиане из язычников, без сомнения, знали это и без соборного определения, но были особые причины, по которым собор нашел нужным снова и торжественно напомнить им о воздержании от блуда. Едва ли нужно говорить о том невероятном разврате, который господствовал повсюду в языческом мире в эпоху явления и первоначального распространения христианства; этим пороком едва ли не лучше и ярче всего характеризуется состояние тогдашнего язычества, и — недаром ап. Павел всюду в своих посланиях блуд считает самым характеристическим и распространенным пороком языческим и всюду в своих посланиях настоятельно предостерегает от него христиан (Напр. Римл. 1, 24, 26–29; 1 Кор. 5, 1, 13–20 и многие другие места). Писатели того времени, и христианские и языческие, оставили нам яркое описание тогдашнего разврата, которого нельзя читать без содрогания и омерзения: это была какая-то безумная и исступленная оргия сладострастия, в которой было забыто все — и религия, и человеческое достоинство, и самая природа человеческая, и естественные чувства, и узы самого близкого родства; и мало того, что все делалось публично, открыто, без всякого стыда, разврат освящен был языческой религией, составлял часто часть, необходимую принадлежность языческого богослужения и обряда. Таким образом разврат господствовал во всей наготе, не имея даже внешнего прикрытия, хотя бы даже только для благопристойности и приличия, — в глазах язычников он не считался чем-нибудь особенно позорным и     непозволительным, — напротив, к нему относились не только терпимо и равнодушно, но даже и благо склонно. Нет ничего удивительного, если язычники, и по обращении в христианство, смотрели на этот порок легко, по крайней мере, не с христианской строгостью и сами не соблюдали в жизни той чистоты, какая свойственна христианам; — в послании ап. Павла к Коринфянам  есть поразительный  факт, вполне подтверждающий это предположение (1 Кор. 5, 1–2): один христианин впал в такое блужение, яково же ни во языцех именуется  — он открыто жил со  своею  мачехою  (Златоуст, Орр. T. X., р. 125), и прочие христиане смотрели на это равнодушно. Ввиду таких обстоятельств собор апостольский  имел  настоятельную нужду напомнить христианам из язычников об их непременной обязанности — воздерживаться от блуда, избегать всяких поводов к этому греху и вообще  относиться   к   нему   строже. — В заключение собор апостольский заповедует христианам из язычников — не делать другим того, чего  они  не  хотят   себе, т. е. в  своих  отношениях к христианам из иудеев руководиться всегда чувством правды, любви и терпимости христианской. Таким образом и происхождение заповеди о воздержании от блуда  исторически объясняется также легко и естественно (Прав. Обозр. 1872 г. т. 2, стр. 274).