Страсть - Федор Раззаков

Юрий Гейко вспоминает: «Класть глаз на Марину было бессмысленно. Ее сияющие, наивные, детские глаза принадлежали другому миру, при ней самые жуткие матерщинники-киношники ни разу не ругнулись.

Поскольку мой сосед по номеру, Витька-каскадер, «окучивал» иностранок, то мне частенько приходилось искать ночлег. И я забегал к Марине, которая одна жила в двухместном.

Она никогда не отказывала. Если у нее в этот вечер не было почти что студенческих компаний с гитарой и сухим вином в трехлитровой банке, то мы вдвоем весь вечер сосредоточенно писали письма: я – своей жене, в совместную жизнь с которой уже почти не верил, а она… я до сих пор не знаю, кому она тогда писала. Иногда мы разговаривали.

Потом гасили свет, желали друг другу спокойной ночи и засыпали. И я, клянусь, ни разу не подумал, что вот рядом, только протяни руку, лежит молодая, красивая, мало того – знаменитая девчонка…

Однажды мне снова оказалось негде спать, и я опять завалился к Дюжевой. У нее сидела компания с гитарой и с двумя трехлитровыми банками дешевого вина.

Из последних сил терпел я эту песенную романтику, потому что директор поручил мне встретить какого-то артиста в аэропорту Симферополя в три часа ночи.

Когда все наконец разошлись, спать уже не имело смысла, потому что через сорок минут пора было отчаливать.

Дюжева что-то читала, лежа высоко на подушке, водила глазами по строчкам с живым интересом. У меня же глаза слипались, но делать нечего – тоже взял какой-то журнал.

– Марин, поеду, пора. Давай я тебя закрою, а как вернусь, открою и тихонечко лягу. Ключ-то у нас один. Ты любовника не ждешь?

– Нет, – почему-то серьезно покачала она головой, оторвав глаза от книги.

Я подошел, наклонился, чтобы поцеловать в щеку:

– Ну, тогда спокойной ночи.

(Вы замечали, может быть, что все киношники, даже те, которые друг друга ненавидят, всегда целуются при встречах и расставаниях?) За три месяца богемной жизни эта зараза прилипла и ко мне – я решил поцеловать ее в щеку.

Но вдруг под моими губами оказались ее губы…»

Через несколько месяцев после возвращения из Ялты Дюжева и Гейко поселились под одной крышей – сняли квартиру в Москве. Квартира была почти без мебели: только двухместный спальник и стол – крашеный ящик с чертежной доской вместо столешницы. Но бытовая неустроенность не смущала влюбленных: они уже ждали прибавления в семействе. Однако в их размеренную жизнь снова вторглось кино.

В один из дней к ним домой пришел режиссер картины «Девушка и Гранд» и слезно попросил выручить: до съемок фильма осталась неделя, а исполнительницы главной роли до сих пор нет. Дюжеву согласны утвердить без проб. Юрий Гейко выступил против: «Марина беременна, а фильм, как я понял, спортивный – про скачки». Режиссер заверил, что актриса в седло не сядет – за нее это будет делать дублерша. Его бы устами…

Съемки фильма проходили на территории Терского конного завода. В одной из сцен Дюжеву все-таки уговорили сесть в седло, но завершилось это печально: конь сбросил Марину на полном скаку, и у нее открылось кровотечение. В тот же день Дюжеву, по ее просьбе, отправили в Ленинград, к знакомому гинекологу. Узнав об этом, вслед за женой собирался отправиться и Гейко, но ему сообщили, что, пробыв в Ленинграде несколько дней, она уже уехала в Минеральные Воды – досниматься. Проклиная в душе киношников, Гейко сел за руль своего автомобиля и помчался в Минводы. Завершилась эта история романтически: не успела Дюжева сойти с трапа самолета, как уже оказалась в объятиях мужа, сумевшего на машине обогнать самолет.

9 октября (в день рождения актрисы и ее свекрови) у Дюжевой и Гейко родился первенец – Миша. К сожалению, он появился на свет с тяжелой формой аллергии, и первое время родителям было тяжело: Марине каждую ночь приходилось по нескольку раз перебинтовывать крохотное тельце. Но затем здоровье мальчика нормализовалось.

Второй сын – Гриша – родился через шесть лет, теперь уже в день рождения отца. Судьба, как говорится.

Кстати, на этом совпадения с днями рождения в семье Дюжевой-Гейко не исчерпываются: их отцы тоже родились в один день, а свадьбы их родителей состоялись с разницей в сутки.

Сегодня Марина Дюжева по-прежнему замужем за Юрием Гейко. Она уже не снимается в сериалах, зато успешно играет в театре (в спектаклях «Боинг… Боинг», «Жестокие танцы»). А еще иногда пишет стихи, правда, не для публичного чтения. Но однажды ее муж решился выложить эти стихи на своем сайте под псевдонимом Марина Мишина. Когда Дюжева об этом узнала, она устроила мужу большой разнос, после чего публикация прервалась.

Евгений ЕВСТИГНЕЕВ

В 1952 году, когда Евстигнеев работал в труппе Владимирского драмтеатра имени А. Луначарского, он влюбился в одну из актрис. Однако в силу того, что особенной красотой Евгений не блистал, да к тому же рано начал лысеть, взаимностью у актрисы он не пользовался. По этому поводу он сильно страдал. Бывало, лежа ночами в своей тесной полуподвальной общаговской комнатке, он жаловался своему соседу Владимиру Кашпуру: «Я ее страшно люблю, я без нее жить не могу!» Евгений был по натуре крайне влюбчивым, иной раз на этой почве у него даже обмороки случались.

В 1954 году Евстигнеев отправился в Москву и с первого же захода поступил в Школу-студию МХАТ. Именно там он и встретил свою первую жену – Галину Волчек (дочь знаменитого оператора Бориса Волчека). На момент их знакомства Евгений учился на 3-м курсе, а Галина – на 1-м. Их первая встреча состоялась в перерыве между лекциями на студийной лестнице: Волчек ждала подругу, а Евстигнеев просто вышел покурить. Выглядел он непрезентабельно: тощий, лысоватый, в лиловом пиджаке явно с чужого плеча. Зато курил картинно: мизинец правой руки с холеным ногтем отводил в сторону. Именно на это и обратила внимание Волчек. Однако виду не подала и, встретившись взглядом с Евстигнеевым, отвернулась. Тогда он взял инициативу в свои руки: протянув пачку «Беломора», предложил «угоститься папироской». Волчек курила уже давно и от папиросы не отказалась.

Вспоминает Галина Волчек: «В моей жизни появился великовозрастный выпускник Школы-студии МХАТ: старше меня на семь лет и вдобавок деревенского происхождения. Он разговаривал так, что некоторые обороты его речи можно было понять только с помощью специального словаря (например, «метеный пол» в его понимании – это пол, который подмели, «беленый суп» – суп со сметаной, «духовое мыло» – туалетное мыло и т. д.). Внешне мой избранник выглядел тоже странно: лысый, с длинным ногтем на мизинце, одет в бостоновый костюм лилового цвета на вырост (а вдруг вытянется?!), в жилетку поверх «бобочки» – летней трикотажной рубашки с коротким рукавом, к воротнику которой поверх «молнии» величаво прикреплялся крепдешиновый галстук-бабочка. Таким Женя явился в мой дом.