Научная фантастика. Ренессанс - Дэвид Хартвелл

Как только функции его мозга снизятся до общего уровня, я с легкостью смогу манипулировать его сознанием. Техника гипноза вынудит его извергнуть большую часть информации, которой обладает его продвинутый разум.

Я изучаю его эмоции, выдающие упадок его интеллекта. Возвращение на более раннюю стадию очевидно.

И вдруг все прекращается.

Рейнольдс в равновесии. Я ошеломлен. Он сумел разорвать усиливающую петлю. Он остановил мое самое изощренное — и самое оскорбительное — нападение.

Следующим шагом он исправляет нанесенный ему ущерб. Даже с ослабленными возможностями он способен скорректировать баланс трансмиттеров. Несколько секунд, и Рейнольдс полностью оправился.

Я тоже прозрачен для него. Во время нашей беседы он установил, что я изучал усиливающие циклы, и, пока мы общались, извлек из моего сознания общее представление о них так, что я даже не почувствовал. Затем, наблюдая за моей атакой в действии, он выяснил, как обратить ее эффект. Я восхищен его проницательностью, его скоростью, его хитростью.

Он признает мое мастерство.

<Очень интересная техника; и подходящая, учитывая твой эгоцентризм. Я ничего не замечал, пока…>

Внезапно он выдает совсем другую соматическую характеристику, я узнаю ее. Он пользовался ею три дня назад, подойдя ко мне сзади в бакалейной лавке. Там было полно народу; рядом со мной стояла старуха, со свистом дышащая через фильтр, и обколотый тощий подросток в жидкокристаллической футболке с колеблющимися психоделическими разводами. Рейнольдс скользнул мне за спину, концентрируя сознание на стенде с порножурналам. Наблюдение не дало ему информации о моих усиливающих петлях, но снабдило его более подробной картиной моего разума.

Эту возможность я предвидел. Я перекраиваю свою психику, внедряя в нее случайные элементы для непредсказуемости. Уравнения моего сознания теперь мало походят на те, что описывали мой прежний разум, подрывая любые допущения, которые мог сделать Рейнольдс, и сводя на нет любое его оружие, рассчитанное на конкретную личность.

Я воспроизвожу подобие улыбки.

Рейнольдс улыбается мне в ответ.

<Задумывался ли ты когда-нибудь…> — И вдруг он проецирует лишь тишину. Сейчас он заговорит, но я не могу угадать, что он скажет. И тут он шепчет: — <…о командах саморазрушения, Греко?>

Он говорит это, и пробелы его модели в моем сознании сейчас же заполняются и переполняются, выводы окрашивают все, что я знал о нем. Он имеет в виду Слово: выражение, которое, будучи произнесенным, уничтожит разум того, кто его услышит. Рейнольдс утверждает, что этот миф — правда, что в каждом сознании скрыт такой спусковой крючок; что любого человека одно слово может превратить в идиота, безумца, ка-татоника. И он говорит, что знает это слово. Мое Слово.

Я мгновенно отключаю сенсорный вход, перенаправляя поток сигналов в изолированный буфер кратковременной памяти. Затем создаю симулятор собственного сознания, чтобы получать информацию и поглощать ее со сниженной скоростью. Как метапрограммист, я могу отслеживать уравнения имитации не напрямую. Только после того, как безопасность сенсорных данных подтвердится, я получу их по-настоящему. Если модель разрушится, мой разум останется обособлен, и я восстановлю все шаги, ведущие к краху, и извлеку из них ориентиры, в соответствии с которыми перепрограммирую свою психику.

Я все устроил к тому моменту, как Рейнольдс закончил произносить мое имя; следующей его фразой вполне может стать команда на ликвидацию. Теперь я получаю входную сенсорную информацию со стадвадцатимиллисекундной задержкой. Я перепроверяю свои исследования человеческого сознания, ищу свидетельство, которое подтвердило бы его утверждение.

А тем временем я отвечаю ему легко, небрежно:

<Валяй, наноси свой лучший удар.>

<Не беспокойся; он не вертится на кончике моего языка.>

Поиск что-то дает. Я ругаю себя: обнаруживается неприметная задняя дверь в строении психики, на которую я не обратил внимания за неимением нужного склада ума. Если мои приемы можно воссоздать самоанализом, его оружие способен породить лишь оператор.

Рейнольдс знает, что я выстроил защиту; или его спусковая команда способна обойти ее? Я продолжаю устанавливать природу приказа и его последствия.

<Чего ты ждешь?>

Он уверен, что дополнительное время не поможет мне установить эффективную защиту.

<Догадайся>

Он уверен, что дополнительное время не поможет мне установить эффективную защиту.

Какая самоуверенность. Неужели он действительно так легко может играть со мной?

Я добираюсь до теоретического описания эффекта спусковой команды для нормалов. Существует общая команда, способная превратить субкритическое сознание в tabula rasa[81], но для продвинутого разума требуется неопределенная степень индивидуального приспособления. Уничтожение имеет характерные симптомы, о которых меня предупредит мой симулятор, но эти симптомы поддаются исчислению. По определению команда ликвидации есть специфическое уравнение, выходящее за пределы моего представления; развалится ли мой метапрограммист, диагностируя состояние модели?

<Ты опробовал команду ликвидации на нормалах?>

Я начинаю вычислять, что требуется для генерации настроек команды.

<Однажды, в качестве эксперимента, на наркодилере. Потом уничтожил улики ударом в висок.>

Становится очевидным, что генерация такой команды — задача колоссальная. Создание курка требует глубоко личного знания о разуме; я экстраполирую то, что он может знать обо мне. Его сведения кажутся недостаточными с учетом моего перепрограммирования, но он может владеть техниками наблюдения, неизвестными мне. Я остро осознаю его преимущество, полученное в результате изучения внешнего мира.

<Тебе придется делать это много раз.>

Его сожаление бесспорно. Его план не осуществить без смертей: обычных людей — по стратегической необходимости, и тех его усовершенствованных помощников, чье стремление к новым высотам станет для него помехой. Воспользовавшись командой, Рейнольдс может перепрограммировать их — или меня — в ученых идиотов со строго сфокусированными целями и ограниченной возможностью самоперепрограммирования. Такие смерти — вынужденная цена его замысла.

<Я не претендую на роль святого.>

Конечно, он просто спаситель.

Нормалы, возможно, назвали бы его тираном, потому что ошибочно приняли бы его за своего, а они никогда не доверяют мнению кого-то из их числа. Им не понять, что Рейнольдсу задача по силам. Его суждение об их делах оптимально, и их понятия о жадности и честолюбии не применимы к усовершенствованному разуму.