Призыв мёртвых - Джеймс Барклай

Цардиты же по-прежнему в атаку не шли. Молчали и их метательные машины, стоявшие за пределами дальности полета снаряда.

— Подождите, ублюдки! — прорычал Даваров. — Доберусь и до вас, дайте только время.

Вера в возможность успешной обороны крепла. Небо позади прояснилось, солнечный свет пролился на лагеря и открытое пространство за стенами. Даваров обернулся на оглушительные крики, прокатившиеся к стенам с западных позиций с расстояния примерно в три мили.

— Не могу в это поверить! — вымолвил Даваров.

— Лучше поверь, — отозвался Роберто. — Ты знаешь, на что они способны.

Даваров ухмыльнулся и заключил Роберто в медвежьи объятия.

— Ты что, не видишь, что это значит? Дело идет к нашей победе! Похоже, при всем их числе им не прорваться за стены. Наша берет! Можно считать, все кончено.

Роберто, однако, на улыбку и объятия не ответил. Даваров выпустил его и отступил на шаг.

— Что-то не так, Роберто?

— Пока все мертвецы не вернутся в землю, а голова Гориана не будет красоваться передо мной на блюде, мы не вправе считать, будто все кончено.

Радостные восклицания прокатились по стенам. Даваров повернулся с намерением прикрикнуть и положить им конец, но вместо этого едва сдержал порыв присоединиться к всеобщему ликованию. Продвижение мертвых наконец прекратилось. Они остановились. Камни и разрывные снаряды продолжали падать, пробивая бреши в их гуще, а они просто стояли на месте, словно в ожидании неизбежного уничтожения.

— Мы все-таки сделали это! — сказал Даваров, чувствуя, как его захлестывает волна облегчения. — Сделали, теперь уже ясно! Роберто, ты только посмотри!

Роберто поглядел на поле боя и только покачал головой.

— Не прекращай стрельбу. Что-то тут не так. Я нутром чую.

Воодушевление Даварова спало. За долгое время службы под началом Дел Аглиоса он среди всего прочего четко усвоил и это. Если у Роберто, пусть ни с того ни с сего, появляется подобное предчувствие, значит, надо быть начеку.

Гориан чувствовал, как они уходят. Все. Сначала один задругам, потом потоком. За каждым из них, точно обнаженные нервы, тянулись тонкие паутинки следов. Они разрывались и исчезали, и боль нарастала, пока не уподобилась тысяче игл, глубоко вонзившихся в его сердце и сознание.

Он издал крик, долгий и громкий. Мертвые, окружавшие его и гор-каркулас, содрогнулись. Его страдание наполнило все контролируемые им энергетические каналы: Гориан чувствовал себя так, словно окунулся в пламя. Глаза болели невыносимо, ему хотелось вырвать их из глазниц, неистово колотившееся сердце грозило проломить клетку ребер. Ноги, утратив силу, подогнулись, и Гориан привалился к повозке. А потом схватился руками за голову и закричал снова.

Все было кончено. Его люди! Любившие его, верившие ему, призванные им! Гориан пытался помешать, но не мог сражаться с тремя Восходящими одновременно. Все погибло. Его вновь скрутило коконом боли, и он, охнув, схватился за живот и повалился на колени, поддавшись изнеможению и слабости.

— Кессиан! — воззвал Гориан и, осознав, что рот его полон крови, сплюнул. Кровь — явный признак серьезных внутренних повреждений. Слишком многое он в это вложил. — Кессиан!

За стеной его люди ждали от него последнего приказа. На юге, на побережье и пристанях Эсторра они двигались теперь без него, но каркулас не могли поддерживать дело, не получая от него подпитки. Гориану необходимо обрести силу и стойкость, не важно, из какого источника.

— Кессиан!

На сей раз призыв потонул в кашле. Гориан сплюнул очередной сгусток крови и с усилием поднял голову. Ветер донес до его слуха ликующие крики. Это было невыносимо, приводило в ярость, но проясняло сознание. Вцепившись в повозку, он собрал волю в кулак и заставил себя подняться на ноги.

— Отец! Отец! — Кессиан подбежал к нему, обхватил его руками, изо всех сил стараясь поддержать. — Что происходит? Куда уходят наши солдаты? Это ранит, отец. Вот и тебе плохо.

— Ничего, это пройдет. Мы должны отомстить за наших людей.

— Но у нас никого не осталось, — сказал Кессиан. — Только эта горстка. Предводители мертвых тоже ушли.

— У нас есть ты и я, — возразил Гориан. — И этого будет достаточно.

— Что мы станем делать?

— Мы сделаем землю пригодной для моих людей, чтобы они смогли увидеть и полюбить ее так же, как любят меня. Встань передо мной!

Гориан бросил взгляд на гор-каркулас. Оба они смотрели на него со смешанным выражением ненависти и презрения, и это породило в нем отвращение.

— Вы мне больше не нужны, — резко сказал Гориан. — Можете уходить!

Немногие оставшиеся в строю мертвые отступили от повозки. Не дожидаясь, уйдут каркулас или нет, это его больше не интересовало, Гориан возложил обе руки на голову сына и сосредоточил всю силу своей злобы и ненависти на окружающей его земле. Он вливал в нее все обиды и разочарование, все то дурное, что когда-либо было совершено против него. А вместе с этим — желание править и неуемное стремление преуспеть там, где любой другой обречен на провал. Буря чувств вздыбилась в помутившемся сознании и устремилась вниз, в почву.

Трава под ногами начала стремительно расти, темные, извилистые стебли спиралями оплетали их тела. Он чувствовал, как ростки пронзают его тело, но оно не кровоточило. На сей раз нет. В эти ростки Гориан направлял энергию, которую черпал из себя, из Кессиана, из почвы. Потоки циркулировали, замыкаясь в единое целое. Энергия не терялась, не растрачивалась, а в чистом виде шла на совершение дела. Такого дела, которое заставит их всех понять, что он собой представляет.

— Я становлюсь землей! — изрек Гориан, и голос его был подобен громыханию лавы во чреве спящего вулкана. — Я становлюсь землей, и она станет мною!

— Все назад, дайте им место! — выкрикнул Джеред, Поток беженцев и солдат устремлялся к Восходящим. Они лежали на земле живые, но очень измотанные, скрючившиеся и покрытые морщинами. Джеред знал, каково пришлось Ардуцию и Оссакеру. Миррон понимала это еще лучше. Казначей стоял над ними, готовый защитить их, а она сидела на земле, бросая взгляды попеременно то на братьев, то на размахивавшего руками Джереда.

— Дайте им место! Боже Всеобъемлющий, им же необходимо отдышаться и прийти в себя! — кричал он, но его голос почти тонул в шуме и топоте тысяч ног.

Миррон ухватилась за Ардуция, и оба они подвинулись к Оссакеру, наполняя его теплом.

— Я чувствую его, — с запинкой произнес Оссакер. — Он был повсюду вокруг меня, во мне. Это подобно тьме и чуме. Море ненависти и желчи. Мы должны добраться до него. Скорее, пока он не восстановил силы.

— Мы забрали у него его силу, — указала Миррон. — Почувствуй землю. Ощути ее расслабление.

Оссакер, лежа, помотал головой. Его продолжала бить дрожь. Вокруг валялись обгоревшие скелеты, тлеющие уголья и зола. От них все еще тянуло жаром.

— Где он? — спросил Джеред, все же сумевший оттеснить толпу. Тем более что, похоже, желание людей обнять своих спасителей заметно ослабевало по мере того, как они оказывались ближе к ним и к месту событий. — Мы не можем дать ему уйти, иначе все повторится снова.

— Он там. — Ардуций перешел в сидячее положение и убрал с лица мокрые волосы. — Недалеко. В миле отсюда, может быть, в двух.

— Я вышлю на поиски разведчиков и конные патрули, — предложил Джеред. — Мы обнаружим его, и тогда вы с ним покончите.

— Это будет не так просто, — предупредил Оссакер. — Ничего не дается легко, когда имеешь дело с Горианом.

Миррон обернулась к западу. Гориан находился где-то там. И ее сын должен быть там. Растерянный, одинокий, со звучащими в голове ядовитыми словами его отца. Злыми словами, цель которых отравить его мысли.

— Где ты, Кессиан? — прошептала она. — Только бы с тобой все было в порядке!

Дружеские руки легли ей на плечи: Ардуций и Оссакер поддерживали и сочувствовали Миррон.

— С ним все будет в порядке, — заверил Ардуций. — Он… ах!

Ардуций подпрыгнул, словно получив ожог, и затряс отдернутой от земли рукой.

— Арду, в чем дело? — удивилась Миррон.

Однако ответ она уже ощущала сама, всеми фибрами своего естества. Грандиозная волна скверны катилась сквозь землю на большой глубине. Желудок Миррон возмутился, тошнота подступила к горлу. Оссакер позади нее повернул голову и встрепенулся. Мысли в голове Миррон туманились, словно увязая в густом мареве.

— О Боже Всеобъемлющий! — только и вырвалось у нее.

— Миррон! — пробился к ней голос Джереда.

— Что-то происходит, — объяснила она. — Что-то нарастает…

Миррон боролась с одолевавшей ее тошнотой, Ардуций, которого скручивало удушье, не мог сдержать стонов, Оссакера рвало. Братьям приходилось хуже, поскольку в ходе дела оба они растратили себя намного в большей степени, чем она. Миррон потянулась вниз, к затаившейся, словно хищный зверь перед прыжком, скверне. И дальше, к мощным энергетическим потокам, питавшим ее, черпая откуда-то силу. Сердце ее неистово забилось, ведь эти токи наверняка замкнуты на Гориана, а значит, он способен ощутить ее. И атаковать, как атаковал Оссакера!