Циклоп - Олди Генри Лайон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как птица! Последняя лекция, конец семестра…
— Кто читал? Ворон?
Эрик подобрался:
— Профессор ди Ронар, барон…
— Ворон и есть. Его так и на кафедре зовут. «Честь и традиции! Традиции и честь! Наш славный Университет с гордостью несет имя Инес ди Сальваре, открывшей путь к знаниям…»
Натан мастерски копировал интонации профессора. Увидев, что брат обескуражен, он завершил тираду хриплым:
— Кар-р-р, кар-р-р! И не смотри на меня, как жандарм на либерала! Ворон повторяет это слово в слово на каждом курсе…
Профессор ди Ронар в глазах Натана являл собой символ замшелых устоев. Отвечать ему следовало строго по учебнику полувековой давности. Шаг в сторону — и мятежник превращался в «носителя лженаучной ереси». Карался мятеж переэкзаменовкой; многие, дай им выбор, предпочли бы расстрел.
— Это твоя Долорес? — прищурился Эрик. На бледных щеках его вспыхнул румянец. — Это она настроила тебя против ди Ронара?
«Пройди братец через камень, — подумал Натан, — небось, отрастил бы клыки до пояса…» Самому Натану до совершеннолетия — двадцати одного года — и «каменной инициации» оставалось чуть больше трех месяцев. Всякий раз, когда он вспоминал об этом, сердце начинало стучать быстрее. Какие возможности он обретет, вернувшись? Полный контроль метаморфоз тела? Способность управлять инфо-полями точечным всплеском эмоций? Или его участь — жалкие крохи могущества Ушедших? Современная наука не могла предсказать этого заранее.
— Не «моя Долорес», а мистрис Станца, приват-доцент.
— Тебе не кажется, что она ему завидует?
— Завидует? — фыркнул Натан. — Было бы, чему!
Эрик воодушевился:
— Ди Ронар — профессор. Ординарный, между прочим! Титул, репутация…
— Еще скажи: она завидует, что он мужчина.
— А что? И скажу…
Пикировка с братом успела порядком надоесть Натану. И как Эрик не поймет, что в науке важны не титулы и звания? Заслуги предков, покрытые толстым слоем пыли — тьфу! Главное — полет мысли, новые идеи… Джамад Праведник, легендарный основатель Равийской Академии, посетив уже действовавший к тому времени университет в Тер-Тесете, назвал ученых «дворянством духа». Золотые слова! Мистрис Станца — настоящая герцогиня. Нет, королева! Окажись рядом с сыном умудренный опытом генерал-майор ди Шоргон — заметил бы с улыбкой, что влюбленной юности свойственны горячность и преувеличения. Читать мысли отец не умел, но лицо Натана являло собой открытую книгу.
— …а еще у профессора ди Ронара — высшая степень контроля!
В голосе Эрика звучало восхищение. Он днем и ночью мечтал о том времени, когда обретет контроль над метаморфозами. Эрик грезил о крыльях, как, впрочем, большинство его сверстников. — Сам придумал?
— Ди Анорио рассказывал.
Откуда степень Ворона известна ди Анорио, Натан уточнять не стал.
— Ты сейчас куда? — сменил он тему.
— А ты?
— Я собирался где-нибудь перекусить…
— Пошли в «Цветок яшмы»! — загорелся Эрик. — Там мороженое…
Натан улыбнулся. Слабость к мороженому Эрик питал с раннего детства. Даже в шумных компаниях, когда сокурсники заказывали пиво или вино, он отдавал предпочтение любимому лакомству. Поначалу над ним подшучивали, но вскоре обидчик, вызванный Эриком на дуэль, обзавелся косым шрамом через всю щеку, и задирать вспыльчивого ди Шоргона перестали.
К счастью, кроме мороженого, в «Цветке яшмы» подавали отличную телятину под брусничным соусом. Чтобы не лезть в карман за «луковицей», Натан бросил взгляд на университетскую башню. Часы показывали четверть второго. До визита к куратору можно дважды пообедать.
— Пошли!
2.
Над аллеями витал аромат отцветающего жасмина. Кроны лип и каштанов дарили желанную прохладу. Зеленый полог смыкался над головами; сквозь листву пробивались лучи солнца, пятная гравий дорожек. Львы фонтана, разинув пасти, извергали струи воды. Логовом мраморным хищникам служил бассейн с розовыми кувшинками, над которым стояла радуга. Стену университетского городка покрывал буйно разросшийся плющ. Гранит в сочетании с облицовочным сланцем давал комбинацию полевых эманаций, способствовавшую росту плетей.
У ворот, распахнутых настежь, дежурил констебль. На поясе у него висел жезл-парализатор: кристалл граната в оправе из серебра. Взглянув на братьев, охранник сразу же потерял к ним всякий интерес. Среди констеблей было немало изменников, как правило — с абсолютной памятью. Этот, помимо Натана с Эриком, наверняка знал в лицо сотни преподавателей и студентов. Натану вспомнились уроки истории: в диком средневековье изменников хирургически уродовали, желая получить нужные качества. Юношу передернуло. Варварство! Хвала прогрессу, лицензированные менялы в янтарных клиниках проводят размен быстро и безболезненно. Впрочем, наследнику ди Шоргонов, стоящему на пороге «каменной инициации», размен без надобности.
Это — удел мещан, стесненных в средствах.
В следующий миг щеки Натана обжег стыд. С какой горячностью, чувствуя себя передовым радикалом, он соглашался с Долорес: путь через камень должен быть открыт для каждого! Лишь тогда человечество по-настоящему овладеет силами природы, поставит их себе на службу — и двинется дальше. Воспитание, сказал он себе. Одна из разновидностей информационного давления. Трудно отказаться от взглядов, которые впитал с молоком матери. Даже если твой разум уже осознал их ошибочность…
Улицы встретили их привычной суетой. Шелестели рубчатые шины кэбов и ландо на резиновом ходу, пищали клаксоны, пугая обалделую от шума деревенщину; грохотали по брусчатке колеса возвращающихся с рынка телег. В ратуше готовился указ, согласно которому повозкам без шин запретят въезд в центр города — его согласовывали третий год, морщась от грохота. Со стороны вокзала Короля Альберта долетел пронзительный свисток паровоза. Ежедневный экспресс «Тер-Тесет — Равия» отправлялся с минуты на минуту.
Мимо плыли фасады домов: салатная зелень сменялась небесной голубизной, пунцовый румянец — солнечной охрой; мрамор и гранит, известняк и туф, сланец и травертин. В зажиточных кварталах каждый дом имел собственное лицо, стремясь выделиться среди соседей. С узких балкончиков свешивались гирлянды вьюнков, благоухала герань и уже привявшие гиацинты. Аромат цветов, как мог, боролся с запахами конского пота, дегтя и разогретой резины.
С проспекта Просвещения братья свернули на Кленовый бульвар. Здесь, на аэроплощадке, ожидал седока молодой птероящер. Радужный венчик на шее рептилии еще не успел потемнеть и обрести жесткость чешуи. К площадке подкатило ландо вишневого цвета. Повинуясь виброкнуту в руках кучера, конь встал, как вкопанный; в темени животного тускло блестел вживленный топаз-приёмник. Служитель распахнул дверцу, откинул ступеньки и помог выбраться из экипажа даме преклонных лет. Сухая и строгая, с седыми буклями, во всем черном, дама наводила на мысли о ведьме из сказки про леденцовый домик.
— Мой багаж, — распорядилась она. — Живее, Пит!
Служитель кинулся вытаскивать с заднего сиденья баулы, корзины и саквояжи, торопясь приторочить их к бокам птероящера.
— Вам нужен рулевой, госпожа Фриних?
— Не нуждаюсь, — отрезала дама.
— Но ваша мигрень…
— Моя мигрень, Пит, советует мне оставить вас без чаевых!
Расписавшись в полетной квитанции, она с нежностью потрепала рептилию по шее. Ящер заклекотал и припал к земле, позволяя оседлать себя. Со сноровкой циркового акробата дама вскарабкалась на мощный загривок; вокруг нее началось оживленное шевеление — отрастив управляющие корешки, пожилая леди внедряла их в летуна. Разбег, мощный взмах перепончатых крыльев, покрытых сеткой вздувшихся жил — и ящер прянул в небо.
«Цветок яшмы» располагался за аэроплощадкой, в переулке. Напротив входа в ресторацию застряла самобеглая коляска, сверкая хромированными ручками и рычагами. От коляски пахло нагретым металлом, минеральным маслом и дорогой кожей. Усатый водитель, сняв куртку и закатав по локоть рукава сорочки, копался в движителе. Судя по его проклятиям, один из кристаллов-акцепторов раскрошился и пришел в негодность.
