Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

— Почти сорок, — гордо ответил я.

— А мне восемнадцать.

— Выглядите вы намного старше; можно сказать, карга.

— Потрясающе, Джоан, — сказала брюнетка. — Я теперь буду называть тебя каргой!

Вот так по-дурацки мы флиртовали на склоне Сноудона, глядя на тени облаков, что скользили по далекой земле. Женщины умеют лежать необычайно грациозно. Тигры и леопарды тоже обладают такой способностью, все их движения красивы. И неожиданная красота женщин в мгновения, о которых они не подозревают, намного притягательнее, чем миллион подстроенных уловок, не дотягивающих до этой высоты. Я думал о художнике, который мог бы написать этих девушек: крепкие ноги, загорелые руки, ясные глаза, светлые и темные волосы, раздуваемые ветром, и все на фоне высоких голых скал. Лошадей здесь не было, не то Альфред Маннингc хорошо бы передал ощущение, сумел бы схватить игру света, яркость утра и контраст между смеющейся юностью и вечным спокойствием гор.

Девушки из Бирмингема сказали мне, что уже идут вниз. Они поднялись на вершину в безоблачную погоду. Видели Англси: остров лежал на воде, словно зеленый корабль. Видели Ирландское море. На горизонте что-то темнело, возможно, это были ирландские горы Уиклоу. На севере они видели побережье Северного Уэльса; заглянули за длинную череду гор и увидели зеленую долину Клуида.

— Это было совершенно потрясающе, — сказала брюнетка. Она встала и оглянулась на Сноудон. Я бы хотел, чтобы женщины оставили шорты футболистам и этим тощим изможденным мужчинам с волосатыми ногами, что бродят по городским улицам.

— Облака идут! — сказала она.

Я вскочил и попрощался. Они помахали мне рукой. Как приятно, когда тебе машут женщины, пусть даже незнакомые!

Тропа поднялась и, изогнувшись змеей, поползла по каменной осыпи. В воздухе я чувствовал жестокость высокогорья. Это ощущение всегда приходит к человеку, когда он в горах один. Через полчаса волосы и лицо покрылись холодной влагой: меня задел край рваного облака. С моря его потянуло к вершине Сноудона. Так магнит притягивает к себе железо. Облако мешало подниматься по тропе, в некоторых местах отмеченной маленькими каменными пирамидками. Наконец я добрался до развилки, свернул налево и по холодному воздуху и смутному ощущению пустоты понял, что я почти дошел до цели. Туман стал гуще.

Внезапно я различил человеческий силуэт. Серая фигура при моем приближении превратилась в пожилую женщину с красным носом. Она держала над собой открытый зонтик. Что за странное зрелище на вершине Сноудона! Компания ведьм удивила бы меня меньше; визжащие фурии были бы здесь уместнее, чем солидная матрона с зонтиком. Возле женщины с зонтом я увидел группу дрожащих мужчин и женщин, жалких и несчастных. Они приехали сюда на поезде.

На вершине Сноудона стояла деревянная хижина. Я вошел внутрь. Люди толпились у гостеприимной плиты, пили горячий кофе. Я заметил кондуктора.

— Скоро уйдет облако?

— Сегодня вы ничего не увидите, — ответил он. — Панорамы точно не дождетесь.

Снаружи плыл густой туман, ветер, мрачно завывая, перекидывался через вершину. Маленький мужчина притопывал ногами и болтал руками, словно замерзший извозчик. На нем было тонкое серое пальто и шляпа. На очках собралась влага.

— Черт! — сказал он раздраженно. — Дуба можно дать от холода.

Мне захотелось рассмеяться: он был таким нелепым.

— Можете взять ее себе, — сказал он внезапно.

— Что взять? — удивился я.

Он взмахнул рукой.

— Всю эту чертову гору — Сноудон. Она ваша. Берите.

Почти всхлипнув, он обернулся к кондуктору и спросил, когда поезд пойдет обратно.

Все происходящее напоминало ночной кошмар. Из тумана возникали странные фигуры. Я разглядел пожилого священника. Лицо у него было встревоженное. Если он верил в существование небес, то сейчас был как никогда близко к ним, но тем не менее выглядел страшно несчастным. Еще я увидел старую женщину, хрупкую и слабую. Она и ста ярдов не смогла бы подняться самостоятельно. Сейчас она стояла на вершине монстра, окутанная облаком, и растерянно моргала. Видел я и молодого человека из северной страны. По всей видимости, он воспринимал это восхождение как замечательное приключение. Все, что он говорил, сопровождалось взрывами визгливого женского смеха.

В меня вселились дьяволы, живущие в облаках на всех горах. Захотелось, чтобы с нами случилось что-нибудь по-настоящему шокирующее. Хорошо бы разразилась гроза.

Из хижины послышался взрыв смеха, крики «Пошли!», и фигуры двинулись к поезду. Возглавлял процессию маленький мужчина, подаривший мне гору. Заработал двигатель, затем наступила мертвая тишина.

Я двинулся сквозь холодную влагу. Стало светлее. Один или два раза ветер пробил дыры в тумане, и на секунду далеко внизу я увидел яркую картину — зеленые поля и освещенные солнцем озера. Затем все снова заволокло туманом. И вдруг я вышел из темноты в летний день. Повернувшись, я увидел край серого, призрачного облака, двигавшегося у меня за спиной.

Насладившись видом, я направился вниз. Рассмотрел кружившего в небе коршуна, дошел до зеленой травы и скал. В небе звучал хор ласточек. Я добрался до разрушенных зданий шахты возле озера. Снова оглянулся и увидел прилепившееся к верхушке Сноудона облачко, размером не более человеческой ладони.

Вот какое впечатление Сноудон произвел на Джорджа Борроу, когда в невероятно хороший день тот восходил на гору вместе со своей приемной дочерью Генриеттой:

«Мы стояли на Уиддве в холодном разреженном воздухе, хотя внизу день был удушливо жарким, и наслаждались невыразимо величественной картиной, охватывающей значительную часть материкового Уэльса, весь остров Англси, краешек Камберленда, Ирландский канал и туманные очертания гор Ирландии. Пики и заснеженные вершины тут и там высились вокруг нас и под нами, некоторые в ярких лучах солнца, другие — в глубокой тени. Все было исполнено разнообразия, но наибольшим восторгом наполнили нас многочисленные озера и лагуны, которые, подобно полированному серебру, отражали солнце в глубоких долинах. “Ты находишься на вершине Сноудона, — сказал я Генриетте, — валлийцы считают его, возможно, справедливо, самой замечательной горой мира; это отражено во многих их поэмах, среди которых — “Судный день”, принадлежащий перу Горонви. Вот что он писал:

Ail I’r ael Eryri,Cyfartal hoewal a hi[71].

Сейчас ты стоишь на вершине Сноудона, валлийцы называют его Уиддва, что значит “заметное место”, или “купол”. Зимой он покрыт снегом. У валлийцев сложены о нем две любопытные строфы, сплошь состоящие из гласных, за исключением одной согласной, а именно R.