Анафем - Нил Стивенсон

— Добро пожаловать в караван-сарай Эльхазга, — произнёс кто-то на красивом, правильном орте. Мы повернулись и увидели в тени дерева старика, словно перенесшегося сюда из другого места: он принадлежал к этнической группе, которую мы привыкли ассоциировать с противоположной стороной Арба. — Я — здешний преемник. Меня зовут Магнат Фораль, и я буду рад оказать вам гостеприимство.

Затем Фораль вкратце рассказал нам историю Эльхазга. Я по первым же ключевым словам вспомнил, в общих чертах, что слышал об этом месте фидом. Эльхазг был одним из старейших картазианских матиков: его основали инаки, видевшие падение База и лично знавшие ма Картазию. Они пришли через леса и горы и выстроили матик практически в чистом поле, на берегу старицы в нескольких милях от пересечения реки и крупного торгового тракта. Таким образом инаки могли при необходимости обменивать плоды своих рук на чужие товары, но в прочее время оставались в стороне от суеты и опасностей большой дороги. Века спустя из-за бурной оттепели после суровой зимы (что-то связанное с ледяными заторами) река сменила русло и вновь потекла через бывшую старицу. К тому времени вокруг Эльхазга существовало относительно стабильное и процветающее мирское поселение. Там и возникла новая переправа.

Инаки определённого склада перебрались бы в менее людные места, например, в горы. Эльхазгские иерархи были не такие: они заметили, что караваны везут не только ткани, меха и пряности, но также книги и свитки. Они придумали компромисс, узнав о котором ма Картазия выпрыгнула бы из халцедонового саркофага и бросилась на них с разбитой бутылкой: выстроили рядом с матиком караван-сарай и пустили через реку паром. В качестве платы эльхазгские фраа и сууры требовали разрешения снять копию с каждой книги и свитка, переправляемых на другой берег. Эльхазгцы копировали даже те книги, которых не понимали. Более того, вскоре они стали толковать условие расширительно: срисовывать также геометрические орнаменты с тканей, керамики и других товаров. Ибо эти фраа и сууры питали особый интерес к планиметрии и задачам о замощении. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что Эльхазг в представлении теоров всего мира стал синонимом задач о замощении. Формы плиток и теоремы об их свойствах получали имена здешних светителей либо конкретных полов или стен в матическом комплексе.

Концента здесь больше не было. В эпоху Пробуждения книги из библиотеки рассеялись по всему свету, где с них сняли множество копий, а здания попали в частные руки. После Реконструкции новый матик на месте старого не возник. Магнат Фораль не сказал прямо, но легко было догадаться, что Эльхазг приобрела некая долгоживущая финансовая структура, вроде той, что владеет Экбой (если не та же самая).

Фраа Джад пропустил вступительную часть и ушёл в другой дворик. Эльхазг был обширен и богат, с бесчисленными дворами, и на карте плотности городского населения выглядел бы чёрной дырой: здесь жили только Магнат Фораль, ещё один мужчина (его партнёр по отношениям), несколько захожих инаков (их всех вчера спешно выставили за дверь) и небольшой персонал уборщиков — по совместительству хранителей и сторожей. Ибо одна из проблем с такого рода произведениями искусства (то есть мозаикой из плиток на стене или на полу) в том, что их не погрузишь на тачку и не отвезёшь в музей.

Здесь мой мозг должен был бы отключиться: с эксперимента под кустом в Тредегаре прошли полтора суток, крайне насыщенных событиями, и за всё это время я практически не вздремнул. Однако красота Эльхазга била в глаза, даже если не знать, что каждая мозаика — не просто завораживающее произведение искусства, а ещё и глубокое теорическое утверждение на языке, которого я от усталости или по глупости не понимаю. Она действовала, как инъекция вытяжки из дурнопли или чего-то подобного, даря мне лишний час бодрствования за счёт здравости рассудка. Когда я закрывал глаза, давая им роздых от неумолимого великолепия, из тьмы выползали вопросы. То, что наш хозяин и госпожа секретарь носят одну фамилию, безусловно, занятно. Случайно ли ячейку номер 317 отправили именно сюда? Конечно, нет. Так почему мы здесь? Неизвестно. Биться ли над загадкой сейчас? Нет: это так же бесполезно, как пытаться вникнуть в значение узоров, которые покрывали все поверхности вокруг меня и как будто пытались через сомкнутые веки пролезть в мозг.

Один из дворов — разумеется! — имел форму десятиугольника. Туда и ушёл фраа Джад. Некий гениальный геометр древности (а может быть, синап) сложил теглон. Мы впервые видели полное решение и довольно долго его разглядывали. По краям двора стояли корзины с теглоновыми плитками разных цветов; фраа Джад вытащил их и теперь задумчиво двигал ногой. Мне подумалось, что я ни разу не видел его спящим. Может, у тысячелетников это происходит как-то иначе. Мы оставили фраа Джада наедине с теглоном. Остальных Магнат Фораль проводил в Старый клуатр, который не перестраивался пять тысяч лет: здесь не было ни электричества, ни даже канализации. Каждому из нас отвели по келье. В моей была лежанка и много плиток. Я закрыл невообразимо ветхие ставни, чтобы не смотреть на плитки (и соответственно о них не думать), бухнулся на колени и ощупью отыскал лежанку.

— Мне подумалось, — сказал Арсибальт, когда мы с ним оба проснулись и вышли из келий, — у нас ведь такого нет.

— «Мы» в данном случае означает?..

— Современный, постреконструкционный матический мир.

— А «такое»?

Он развёл руками и огляделся, словно говоря: «Ты что, ослеп»?

Мы стояли у стола в нише на первом этаже: одной стороной она открывалась в клуатр. Пол клуатра покрывали тысячи одинаковых серпообразных плиток, с машинной точностью уложенных в неповторяющийся спиральный орнамент, при одном взгляде на который у меня закружилась голова. Я повернулся спиной к мозаике и взглянул на стол, где лежал каравай хлеба, такой тёплый, что от его края поднимался пар: Арсибальт, большой любитель горбушек, уже отломил с одного боку хрустящую корочку. Каравай состоял из нескольких жгутов теста, сплетённых в узор, который наверняка имел большое значение для теорики узлов и носил имя какого-нибудь эльхазгского светителя.

— У нас нет ничего настолько древнего. Это... это фантастика, — продолжал Арсибальт с набитым ртом.

— Наверное, есть разные способы остаться нерушимыми, — сказал я, отламывая хлеб и садясь за стол (разумеется, невероятно древний и украшенный мозаикой из экзотических пород дерева). — Можно просто перестать быть матиком.

— И таким образом избежать разорений.

— Верно.

— Но какого рода общность может владеть чем-то на протяжении четырёх тысяч лет?

— Этот же вопрос я задавал себе на Экбе.

— Тогда ты думаешь над ним дольше меня, фраа Эразмас.

— Можно сказать и так.

— И что же ты надумал?

Я, оттягивая ответ, жевал хлеб — возможно, самый вкусный в моей жизни.

— Мне это безразлично, — сказал я наконец. — Меня не интересует устав, схема организации, финансовое состояние и нудная история Преемства.

Арсибальт ужаснулся.

— Но разве тебя это не изумляет?

— Изумляет, — признал я. — В том-то и беда. Я доизумлялся до того, что больше не могу. Мне надо выбрать максимум два повода для изумления.

— Могу предложить один, — сказал Самманн. Он вошёл в клуатр из прилегающего дворика (где, видимо, был доступ в авосеть), сел рядом со мной и положил на стол жужулу. На экране были те самые вычисления, которые я заметил ещё в воздухолёте.

— Хронология, — сказал Самманн. — По словам Жюля, «Дабан Урнуд» отправился в первый межкосмический перелёт восемьсот восемьдесят пять с половиной лет назад.

— Чьих лет? — спросил Джезри, сбегая по ступеням своей кельи на аромат горячего хлеба. Он, как борец, схватился с караваем и оторвал кусок.

— В этом-то, разумеется, и вопрос, — улыбнулся Самманн.

Арсибальт заметил на буфете графин и принялся разливать воду в глиняные стаканчики, украшенные геометрическим орнаментом.

— Если урнудский год примерно соответствует нашему, то это большой срок, — сказал я. — Спасибо, фраа Арсибальт.

— Урнудцы, а позже троанцы подолгу странствовали между Пришествиями. Жюль говорит, возможно, именно это испортило их характер.

— Известен ли коэффициент пересчёта? — спросил Джезри, тоном показывая, что не даст увести разговор в сторону.

— Этим я и занимался. — Самманн благодарно кивнул Арсибальту и отпил воды. Эльхазгский климат вытягивал из тела всю жидкость. — Беда в том, что Жюль — языковед и никогда не интересовался такими вопросами. Он помнит хронологию в урнудских годах, но не знает, как пересчитать их в арбские. Однако я смог вычислить коэффициент, опираясь на некоторые зацепки...

— Какие? — спросил Джезри.

— Покуда мы эвакуировались из Тредегара, отряд долистов захватил штаб-квартиру псевдоматарритов. Теперь у нас в руках документы и синапы, которые ребята с Урнуда и Тро не успели уничтожить. Мои собратья всё ещё виртуализируют синапы... не важно. Главное, что на некоторых документах стоят даты в урнудских годах, и эти даты можно сопоставить с недавними событиями на Арбе.