Суд времени. Выпуски № 01-11 - Сергей Кургинян

Филатов: Не девять, сколько там в Политбюро…

Кургинян: …мы получили, мы получили тысячи бронированных шестисотых «Мерседесов» с гудящими охранами, мы получили вакханалию всего того, от чего, как Вы говорите, ушли! Мы ушли от каких-то номенклатурных дач, которые у них отбирали, мы пришли к виллам размерами до десятков тысяч квадратных метров. Вы все время говорите так, как будто мы существуем в 92 году и мы не знаем, куда пришли! А мы уже знаем! И так говорить, по-моему, нельзя.

Теперь я спрашиваю, если это… давайте к теории, к хорошим вопросам, это настолько очевидно. Скажите, пожалуйста, если это революция, то чья? Каков характер этой революции, она буржуазно-демократическая, какая? Какова ее классовая база, или опорный слой, это на разных теориях, что это за революция?

Филатов: На самом деле, встретились две силы: сила, которая хочет для страны демократию и новые экономические условия, и силы, которые пытаются оставить и сохранить старое. Вот противодействие этих сил через ГКЧП, они создали ситуацию революции, когда победила первая сторона.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, но Вы же видите, что победила худшая часть номенклатуры…

Филатов: Нет, Вы говорите о сегодняшнем дне или говорите?…

Кургинян: Да сразу же…

Филатов: Нет, но сегодняшний день…

Кургинян: Да сразу же…

Филатов: На сегодняшний день после ГКЧП прошло три смены власти

Кургинян: Это фазы одной революции?

Филатов: Да нет, конечно…

Кургинян: Значит, была революция, а потом наступила контрреволюция, да?

Филатов: Я не знаю, контрреволюция или что…

Кургинян: А как?

Сванидзе: Время истекло.

Филатов: Но во всяком случае, ситуация менялась с приходом к власти разных людей.

Кургинян: Эта революция создала новый базис, новые производительные силы? Эта революция спасла нас от бездомных детей?

Филатов: Нет, ну не надо такие слова…

Кургинян: Эта революция спасла нас от криминалитета?

Филатов: Не надо такие слова применять, как «спасла», потому что, Вы знаете, что всякая революция имеет очень тяжелые последствия своего развития, дальнейшего развития страны.

Кургинян: На ближайшие 200 лет, да?

Сванидзе: Спасибо.

Филатов: Не знаю, это Вы вот так говорите «200 лет».

Кургинян: Понятно.

Филатов: Это, кстати говоря, это можно… это можно было бы сделать все и быстрее, если бы не было противодействия, в том числе, и тех сил, которые защищали ту номенклатурную систему.

Кургинян: Значит, да, это…

Филатов: И во власти сегодняшней тоже…

Сванидзе: Так, спасибо, коллеги.

Кургинян: Вы знаете, как это называется, «пережитки предыдущего строя», да?

Шейнис: Нет. Вы исходите из того, что все, что мы имеем сегодня — это последствия августа.

Филатов: Да.

Шейнис: На самом деле…

Кургинян: А как еще?

Шейнис: …реальный процесс был намного сложнее.

Филатов: Сложнее, конечно.

Шейнис: И я с Вами в оценке того, что существует сегодня, по-видимому, соглашусь, если не на 100…

Сванидзе: Спасибо.

Шейнис: …то на 95 процентов.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, коллеги. Мы продолжаем, все-таки, наши слушания. Сергей Ервандович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Все, что мы видим, слишком печально, для того чтобы иметь право называться революцией. Мы видим оскудение культуры, не сумевшей создать за 20 лет не только ничего великого, но и ничего по-настоящему крупного. Мы видим, как разваливается индустрия, мы теряем уже не только интеллигенцию, но и рабочий класс. Если нам говорят, что главная задача — модернизация, значит, за 20 лет никакой модернизации нет. А что сделано? По моей оценке, запущен новый виток регресса. Он был, может быть, стабилизирован, но не преодолен.

И я хочу спросить Александра Руцкого, согласны ли с моей точкой зрения? И я прошу Вас, если не согласны, то опровергните ее.

Руцкой: Ну, Вы знаете, говорить о революции… я бы предложил бы говорить все-таки…перейти в плоскость государственного строительства. Дело в том, что Советский Союз — это было государство, с которым считался весь мир и благодаря которому поддерживался политический и военный баланс сил в мире. Не надо об этом забывать. Сегодня пытались ГКЧП ввести в плоскость преступников, то есть путч, совершенный этими людьми — это преступление. Тогда, естественно, возникает вопрос: а Беловежский сговор троих — Шушкевича, Кравчука и Ельцина — это не преступление? Если ни один из них не имел конституционного права подписывать подобный договор, и никем не был уполномочен подписывать данный договор. Так вот после подписания Беловежского сговора, о котором вице-президент узнает по радио, собираясь ехать на работу: все делалось в тайне, готовились документы в тайне…

Филатов: Не по радио… Я приехал, Вам сказал, да.

Руцкой: Вот это, вот это — не преступление. Поэтому, знаете что, уважаемые господа, мне нравится, когда… не нравится, вернее, когда ведущие сотрудники коммунистического журнала, секретарь парткома завода, еще один здесь сидел ведущий специалист коммунистического журнала, говорят о ненавистном коммунистическом строе, то Вы знаете, мне с этими людьми просто неприятно беседовать. Вы уж будьте какими-то последовательными. Ели из одной кормушки, потом подсунули другую кормушку и в ту, предыдущую кормушку непременно нагадили. Так же и поступили с Советским Союзом. Нельзя было рушить эту страну. И если бы Горбачев, которого я привез из Фороса, а его никто там не арестовывал, взял ситуацию в свои руки, занялся вопросом пересмотра этого договора, проекта договора, привел бы его в соответствие, чтобы страна представляла из себя страну, а не нагромождение территорий, не было бы никаких Беловежских сговоров, был бы Советский Союз, не было бы страданий тысяч, миллионов людей, которых бросили, своих же соотечественников, за границей, не было бы моря крови, не было бы разваленной экономики страны, были бы Вооруженные Силы, способные защитить…

Сванидзе: Время кончилось.

Руцкой: …нашу страну, а сегодня это просто насмешка…

Сванидзе: Александр Владимирович, время кончилось.

Руцкой: …не было бы уничтожено сельское хозяйство, промышленность…

Сванидзе: Александр Владимирович, Вы слышите меня?

Руцкой: Минуточку…

Сванидзе: 10 секунд Вам даю.

Руцкой: Поэтому, уважаемые господа, я согласен со Сванидзе в том плане, что «Суд времени». Действительно, время осудит нас. Так вот, время показывает, сегодняшнее время, что то, что было сотворено в 91 году — а я категорически выступал против на Верховном Совете, когда ратифицировался Беловежский сговор…

Сванидзе: Александр Владимирович…

Руцкой: Вице-президент был против — меня никто не послушал. А сегодня пришло время сказать правду, правду сказать людям…

Сванидзе: Так, спасибо.

Руцкой: …которые потеряли великую державу — Советский Союз.

Сванидзе: Спасибо, время истекло. Время истекло. Прошу Вас, Леонид Михайлович, вопрос свидетелю.

Млечин: Когда я слушаю Александра Владимировича, призывающего говорить правду, я никогда не могу понять, к какому периоду он относится с пожеланиями говорить правду. Вот я, правда, работал в журнале советском, да, в международном отделе, про Японию писал, но я никогда не был там большим начальником, как Вы, и из одной кормушки не переходил в другую — у меня ни тогда, ни сейчас ее не было. И у меня, между прочим, машины ни тогда, ни сейчас не было, у меня даже водительских прав нет, да. Вот, поэтому я не могу принять участие в этом разговоре о кормушках, к сожалению, в отличие от Вас. И кто голосовал за решение Верховного Совета о суверенных правах Российской Федерации, кто был вице-президентом вместе с Ельциным? Вы что, ушли в отставку после Беловежья, Вы проголосовали, Вы пошли в Верховный Совет тогда и проголосовали против? Вы ничего этого не сделали, а теперь, через много лет нам, которые в этом не участвовали, предъявляете претензии. Это с чего это?

Руцкой: Вопрос?

Млечин: Когда Вы говорили правду, тогда или сейчас? Нет, у меня никаких вопросов нет, что Вы.

Руцкой: Можно ответить?

Кургинян: А так можно?

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Так можно?

Сванидзе: Вы хотите ответить?