Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса - Сборник

Пару лет назад везут нас в автобусе по Питеру на конгресс «Странник». Кто-то деликатно трогает меня сзади за локоть.

– Господин Лукин...

Несколько ошарашенный, оборачиваюсь – и вижу две лучезарные японские улыбки.

– Скажите, пожалуйста, что такое «гробинка»?

– Что?!

– У вас тут написано «нос с гробинкой».

Смотрю – и цепенею. Они читают тот самый рассказ.

– Понимаете... – пытаюсь растолковать я. – Герой рассказа – корректор... Человек, который правит ошибки. «Нос с гробинкой» – это именно ошибка. Правильно – «нос с горбинкой». Горбинка, понимаете? Это когда нос горбатый...

Внимают, сопровождая каждое моё слово вежливейшим кивком.

– А гробинка что такое?

Я теряюсь.

– Гробинка – от слова «гроб», – приходит на выручку Надя, моя жена (в прошлом – лучшая Белкина подруга). – Гроб. Деревянный ящик, в который кладут мёртвого человека...

– А-а... Мёртвого человека? – ликуют они, разом всё уяснив.

Впрочем, улыбки их тут же гаснут, и на самурайских личиках вновь проступает недоумение. Почти тревога.

– А что такое «гробикну»?

Мне совсем становится не по себе.

– Ну, видите ли... Корректор с перепугу исправил «гробинку» на «гробикну»... То есть исправил неправильное на ещё более неправильное...

– Так в этом нет политики? – озабоченно спрашивает японский гость, слегка понизив голос.

Полная оторопь.

– Политики?..

– У вас тут написано: «Был бы жив дедушка Сталин, он бы тебе показал гробинку...»

К счастью, автобус останавливается. Прибыли. Гостиница. Выпадаю наружу мокрый и измочаленный.

– Понял теперь? – хмуро ворчит кто-то из собратьев по кейборде.

Видно, и его пытались перевести на японский.

«ЧЁРНЫЙ СОН»

1992-й год. Времена за окном клубились невероятные. Фантастика стремительно утрачивала смысл. Такое впечатление, что действительность решила отомстить за всю нашу писанину разом. «Ах вы меня наизнанку выворачиваете? Так я сейчас сама без вашей помощи вывернусь! Ох вы у меня, голубчики, и попрыгаете...»

Это был даже не кризис. Кризис – чепуха, нормальное творческое состояние. А когда перестаёшь понимать, ради чего ты, собственно, пишешь, – вот тогда становится по-настоящему страшно.

Мы растерялись. За целый год с трудом одолели всего пару маленьких рассказов. Один решили оставить на запчасти, второй был «Чёрный сон». Откуда взяли тему? Да из-за окна же и взяли! То, что стряслось со страной, и впрямь напоминало ночной кошмар.

А рассказик-то, как потом выяснилось, был первой ласточкой. Будучи по сути фантастическим, он тем не менее не содержал ни единого чисто фантастического элемента. Что, собственно, произошло? Человеку из 1913-го года и человеку из 1975-го приснился 1992-й. Оба проснулись в ужасе.

САПОЖНИК БЕЗ САПОГ

Примечательно, что, начав писать фантастику, мы стали меньше её читать. Не сразу. Первые годы я пасся в уникальной (ещё не распроданной по нужде) библиотеке фэна № 1, одолевая в оригинале Желязны, Хэмбли, прочих англо-американских авторов. Вникал в технику написания. Потом стал подрабатывать переводами.

Сейчас соглашусь читать фантастику разве что под дулом крупнокалиберного пулемёта. Дело в том, что в наши дни она большей частью превратилась из средства познания жизни в средство развлечения, а я не люблю, когда меня пытаются развлекать. Становится ещё скучнее.

Перечитываю классику.

Впрочем, бывают исключения. Их – два. Первое: как член литературного жюри я обязан ознакомиться с произведениями, попавшими в финал. Второе (оно же главное): есть несколько любимых мною авторов. Но читаю я их не потому что они фантасты, а потому что пишут хорошо.

«СЕМЬ ТЫСЯЧ Я»

Получается, что это был последний написанный в соавторстве рассказ. Уверен, что чёртовы доброхоты со всех сторон нашёптывали Белке примерно следующее: «Как ты могла унизиться до фантастики? Ты же талантливая поэтесса!»

Головы бы им поотрывать! В итоге она не только бросила прозу, она ещё и уничтожила перед смертью свой архив. Все стихи пропали. Те, что были потом опубликованы, я сплошь и рядом восстанавливал по памяти.

Подманить Белку к пишущей машинке становилось труднее и труднее. Но на сей раз уж больно велик был соблазн. Первая фраза (а часто с неё-то всё и начинается) выпеклась на славу: «Я сразу же заподозрил неладное, увидев в его квартире осёдланную лошадь».

Умножение персонажа при помощи петли времени – приём древний. Склока с собственными двойниками тоже описывалась не единожды. Но вот до неуставного отношения к самому себе, кажется, мы додумались первыми.

Рассказ не получился, и пришлось его переделывать. Промахнулись с главным героем. Вышел он у нас ходульный, полупрозрачный. Положительный. А ведь уже с первых слов рассказа можно было понять: дубина дубиной! По этой-то первой фразе мы и выровняли потом весь остальной текст.

Это было что-то вроде бабьего лета. Затем соавторство наше распалось. «Сталь разящую» мне уже практически пришлось дописывать самому, хотя обговаривали мы её вместе – в течение нескольких лет.

«СТАЛЬ РАЗЯЩАЯ»

«Да поразит тебя металл!» Даже не смогу припомнить, в котором году и чьей рукой была впервые написана эта фраза. Перебирая старые бумаги, я натыкаюсь на неё то и дело. Белкин почерк, мой почерк, машинопись. И всюду одно и то же: «Да поразит тебя металл!» А дальше чистый лист.

Несколько лет мы придумывали этот мир. Белка, подобрав под себя ноги, сидит на коврике, вяжет. Я расхаживаю из угла в угол. И постепенно проясняется планета, где люди вышли из войны, а металл слепо продолжает сражаться. Для туземцев он теперь не более чем стихийное бедствие.

Наконец кто-то из нас садится за машинку.

«Да поразит тебя металл!»

И на этом всё останавливается.

Теперь я даже знаю почему. В 80-х издатели и рецензенты убеждали нас не трогать современность и сочинить что-нибудь про будущее, про космос. Естественно, мы назло им закапывались в быт. То ли из упрямства, то ли из озорства, но нам всегда хотелось делать именно то, что в данный момент не одобрялось.

Однажды Диогена спросили: «Почему ты идёшь в театр, когда все уже оттуда выходят? Представление кончилось». «Именно поэтому», – ответил киник.

Так вот, в 90-х годах критика вдруг объявила с ликованием, что космическая тема умерла и что фантастика отныне – это прежде всего социальная сатира. Стало быть, пришла пора супругам Лукиным осваивать иные планеты. И повесть ожила.

Первую треть её одолевали вдвоём. Добивать пришлось одному. Тем не менее «Сталь разящая» – это именно соавторская работа.

Долго нам потом ставили в вину смерть героини.