Космическая трилогия - Клайв Льюис

— Да ничего я не знаю! — заорал он в свою очередь. — Черт, это мою жену пытали, не вашу!

— Могли пытать и мою. От них не защищен ни один англичанин. Они пытали женщину, человека. Важно ли, чья она жена?

— Сказано вам, я им всем покажу! И этой ведьме, и всем…

Димбл молчал. Марк понимал, что говорит чепуху, но остановиться не мог. Если бы он не кричал, он бы слишком растерялся.

— Да я сам от них уйду! — орал он.

— Вы серьезно? — спросил Димбл и посмотрел на него.

Марку, в чьей душе бестолково метались обида, тщеславие, стыд и страхи, взгляд этот показался беспощадным. На самом деле в нем светилась надежда, ибо любовь всегда надеется.{97} Была в нем и настороженность; и потому Димбл больше не сказал ничего.

— Я вижу, вы мне не доверяете, — сказал Марк, и лицо его само собой приняло то достойное и оскорбленное выражение, которое помогало ему еще в школе, когда его вызывали к директору.

Димбл не любил лгать.

— Да, — сказал он. — Не совсем доверяю.

Марк пожал плечами и отвернулся.

— Стэддок, — сказал Димбл, — сейчас не время лукавить и льстить. Быть может, мы оба скоро умрем. Я не хочу умирать с любезной ложью на устах. Я вам не верю. Как могу я вам верить? Вы — больше ли, меньше ли — сотрудничаете с худшими в мире людьми. Ваш приход ко мне может оказаться ловушкой.

— Неужели вы меня так плохо знаете? — снова сказал Марк.

— Перестаньте говорить чепуху! — сказал Димбл. — Перестаньте позировать хоть на минуту. Какое право вы имеете на такие слова? Кто вы? Они губили и лучших, чем мы с вами. Стрэйк был порядочным человеком. Филострато хотя бы гений. Даже Алькасан — да, да, я знаю… был просто убийцей, все лучше, чем теперь. Почему же вам быть исключением?

Марк говорить не мог. Его потрясло, что Димбл столько знает, и он уже ничего ни с чем связать не мог.

— И все-таки, — продолжал Димбл, — я пойду на риск. Я поставлю на карту то, перед чем и ваша и моя жизнь ничего не значат. Если вы всерьез хотите уйти из института, я помогу вам.

На миг перед Марком приоткрылись райские врата, но он сказал:

— Я… я должен обдумать.

— Некогда, — сказал Димбл. — И думать вам не о чем. Я предлагаю вам вернуться к людям. Решайте сейчас, сию минуту.

— Но ведь речь идет о моей будущей деятельности…

— Деятельности! — сказал Димбл. — Речь идет о гибели… или о единственном шансе на спасение.

— Я не совсем понимаю, — сказал Марк. — Вы все время намекаете на какую-то опасность. В чем дело? От кого вы хотите защитить меня… или Джейн?

— Я не могу вас защитить, — сказал Димбл. — Теперь никто не защищен, битва началась. Я предлагаю вам бороться вместе с теми, кто прав. Кто победит, я не знаю.

— Вообще-то, — сказал Марк, — я и сам думал уйти. Но еще не все решено. Вы как-то странно разговариваете. Можно, я зайду к вам завтра?

— Вы уверены, что тогда решитесь?

— Ну, через часок? В конце концов, это разумно. Вы не уйдете?

— Что изменит час? Вы просто надеетесь, что за это время разум ваш станет еще туманней.

— Вы здесь будете?

— Если хотите, буду. Но толку из этого не выйдет.

— Я должен подумать, — сказал Марк. — Я хочу все обдумать, — и вышел, не дожидаясь ответа.

На самом деле он хотел выпить и закурить. Думал он и так слишком много. Одна мысль гнала его к Димблу, как гонит ребенка к взрослому невыносимый страх. Другая шептала: «Ты с ума сошел! Они тебя разыщут. Как он тебя защитит? Они тебя убьют». Третья заклинала не терять с таким трудом завоеванного положения — ведь есть, должен быть какой-нибудь средний путь. Четвертая гнала от Димбла; и впрямь, Марку становилось плохо при одном воспоминании о его голосе. И он стремился к Джейн, и он сердился на Джейн, и хотел больше никогда не видеть Уизера, и хотел вернуться и все с ним уладить. Ему хотелось и безопасности, и небрежного благородства; ему хотелось, чтобы Димблы восхищались его мужеством, а Бэлбери — его сообразительностью; ему хотелось, наконец, выпить еще виски. Начинался дождь, болела голова. А, черт! И почему у него такая наследственность? Почему его так плохо учили? Почему общество так глупо устроено? Почему ему так не везет?

Он пошел быстрее.

Когда он дошел до колледжа, дождь лил вовсю. У входа стояла машина, около нее топтались три человека в форменных плащах. Позже он вспоминал, как блестела мокрая клеенка. Кто-то посветил фонариком ему в лицо.

— Простите, сэр, — услышал он. — Ваше имя.

— Стэддок, — сказал Марк.

— Марк Гэнсби Стэддок, — сказал полицейский, — вы арестованы по обвинению в убийстве Уильяма Хинджеста.

4

Доктор Димбл ехал в Сэнт-Энн очень недовольный собой, мучаясь мыслью о том, что, будь он умнее или добрее с этим несчастным человеком, толку вышло бы больше.

«Не сорвал ли я на нем гнев? — думал он. — Не был ли я самодоволен? Не сказал ли слишком много?»

Потом, как обычно с ним бывало, недоверие к себе стало глубже.

«А может, я просто не желал говорить прямо? Хотел унизить его, обидеть? Упивался своей добродетелью? Может, весь Бэлбери сидит в моей собственной душе? „Таким бываю я, — вспомнил он слова брата Лаврентия{98}, — всякий раз, когда Ты оставишь меня на меня самого“».

Выбравшись за город, он поехал медленно, почти ползком. Небо на западе стало алым, сверкали первые звезды. Далеко внизу, в долине, мерцали огоньки Кьюр Харди, и он подумал: «Слава богу, хоть эта деревня далеко от Эджстоу». Белая сова мелькнула перед ним, исчезла слева, в лесном полумраке, и он обрадовался, что уже темнеет. Приятная усталость окутала его, он предвкушал, как хорошо проведет вечер и как рано ляжет.

— Вот он! Ой, доктор Димбл! — закричала Айви Мэггс, когда он подъехал к воротам усадьбы.

— Не ставьте машину в гараж, — сказал Деннистон.

— Сесил! — сказала жена, и он увидел, что она испугана. По-видимому, его ждал весь дом.

Чуть позже, моргая от яркого света, он понял, что вечер хорошо не проведет. У очага сидел Рэнсом, на плече у него примостился барон Корво, у ног — мистер Бультитьюд. Все поужинали, и жена с Айви Мэггс кормили мистера Димбла на краю кухонного стола.

— Ты ешь, ешь, — говорила миссис Димбл. — Они тебе сами все расскажут. Поешь как следует.

— Вам придется опять выйти, — сказала Айви Мэггс.

— Да, — сказал Рэнсом, — время действовать. Мне очень жаль посылать вас, когда вы только что пришли, но битва началась.

— Повторяю, — сказал Макфи, — совершенно абсурдно посылать человека, который старше вас и работал целый день, когда мне абсолютно нечего делать.