Гёте. Жизнь как произведение искусства - Рюдигер Сафрански
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шиллеру прислали рукопись еще неопубликованной повести Дидро «Племянник Рамо», он попросил Гёте ее перевести, и тот с радостью откликнулся на эту просьбу. Шиллер обсуждал с Гёте замыслы новых драм – наибольшие надежды Гёте связывал с «Димитрием». Он неоднократно говорил о том, что это будет лучшая пьеса Шиллера, а после смерти друга собирался ее закончить, но так и не смог. Гёте выполнял поручения Шиллера и сам обеспечивал друга работой, причем даже тогда, когда в начале 1805 года Шиллер тяжело заболел. Он отдал ему для правки свой перевод Дидро вместе с примечаниями и для ознакомления – материалы к «Учению о цвете», которое не хотел отдавать в печать, не узнав прежде мнения Шиллера. Могло показаться, что он слишком многого требует от друга, но в то же время он обращался с ним так же, как обходился с самим собой в периоды слабости и болезни: он побуждал его к деятельности. Пока ты жив, нельзя позволять смерти захватить власть над жизнью. Гёте чувствовал, что скоро потеряет друга. Поздравляя Шиллера с новым, 1805 годом, он пишет: «С последним Новым годом!» Он в ужасе рвет письмо и начинает писать заново, но на бумаге вновь появляются слова: «С последним Новым годом». В тот же день в гостях у госпожи фон Штейн он рассказывает ей о случившемся: «его томит предчувствие, что в этом году в мир иной отойдет или он сам, или Шиллер»[1311].
8 февраля 1805 года у Гёте вновь случается опоясывающий лишай. На этот раз болезнь поражает глаза, но опасности для жизни нет. Шиллер, сам мучимый недугом, обеспокоен. Он плачет. Когда кризис преодолен, Гёте пишет другу: «Вообще же я чувствую себя хорошо, если совершаю днем верховую прогулку»[1312]. Шиллер тоже покупает себе лошадь, но до верховых прогулок дело не доходит.
В последний раз друзья встречаются 1 мая по пути в театр. Они обмениваются всего парой слов. Гёте решает вернуться домой, он себя неважно чувствует. Неокрепшему Шиллеру этот поход в театр тоже не пошел на пользу – болезнь снова свалила его. В последнем письме от 27 апреля 1805 года Гёте посылает ему краткий конспект своего «Учения о свете» и комментарии к «Племяннику Рамо». Шиллер читает и то, и другое. Отмучившись еще несколько дней, вечером 9 мая он умирает.
Меньше чем через час новость о его кончине доходит до дома на Фрауэнплан. Первым ее узнает Мейер, но ему не хватает мужества передать ее Гёте. Он уходит из дома не попрощавшись. Гёте обеспокоен, он чувствует, что от него что-то скрывают, но не уверен, что хочет знать больше. Кристиана уже знает о случившемся и закрывается у себя в спальне, чтобы не тревожить Гёте. На следующий день утром она говорит Гёте о смерти друга. Он закрывает глаза руками и ничего не говорит. Когда его спрашивают, хочет ли он в последний раз взглянуть на покойного, он в ужасе восклицает: «О нет! Разрушение!»[1313]
На похороны 11 мая Гёте не приходит по причине болезни. Он терпеть не может смерть. «Без предупреждения и без большого шума появился он в Веймаре, – скажет Гёте позднее, – и без большого шума снова покинул нас. Я не могу сказать, что люблю парады смерти»[1314].
Цельтеру он пишет три недели спустя: «Я думал, что потеряю себя, а потерял друга и вместе с ним половину всей моей жизни»[1315]. К счастью, вскоре после смерти одного любимого друга в жизни Гёте должен был появиться другой – Карл Фридрих Цельтер, каменщик и композитор из Берлина. В последующий – и последний – период жизни Гёте ему суждено было стать самым его близким и значимым другом.
Заметки на полях: рабочая лошадка и Пегас
Гёте, этот гениальный «летун» и баловень судьбы, отправляется в Веймар словно для того, чтобы наконец начать развиваться «на плоской земле». Когда учишь других, учишься сам, любил он повторять. Но чему он может научить молодого герцога Карла Августа? В государственных делах он и сам не силен: он не знает, как управлять страной. До сих пор он прочел лишь своего Юстуса Мёзера и проникся его либерально-консервативными рекомендациями: хранить традиции, развивать и бережно обновлять уникальное своеобразие страны – так называемый разум места. С помощью этих нехитрых принципов он надеялся сориентироваться в новой ситуации. Однако жизнь распорядилась иначе. Гёте готовился прилежно трудиться и приносить практическую пользу, а оказался вовлеченным в веселые проделки и кутежи. В первые годы знакомства Гёте с герцогом жизнь в его окружении определялась запросами молодости: охота, ночевки в лесу, любовные похождения, пьяные кутежи. Гёте всегда рядом – как друг и как Maître de plaisir, который, впрочем, на правах старшего то и дело взывает к голосу нравственности и рассудка. Этого, во всяком случае, ждали от него при дворе, хотя многие сомневались, что он на такое способен: воспитатель-де сам нуждается в воспитании, и гений только подзадоривает герцога своими гениальными замашками. Гёте столкнулся с недоверием, да ему и самому еще не до конца было ясно, какую роль он должен был, а главное – хотел играть на новом месте.
Быть просто писателем он, во всяком случае, не хотел. В этом своем намерении он всякий раз убеждался, когда к нему в Веймар приезжали друзья, в частности, Клингер и Ленц – с ними Гёте держал себя отстраненно. К тому времени писательство с его хвастливой беззаботностью уже казалось ему сомнительным занятием. Поэзия – это прекрасно, но управлять жизнью она не способна. Тот, кто не разбирается ни в чем, кроме литературы, еще слишком мало знает о жизни. Ажитированные литераторы отталкивали его, но и от благочестивых и претенциозных поэтов вроде Клопштока он не терпел моральных нотаций.
