Шелест Да не судимы будете - Неизвестно

На этом заседании решили вопрос о проведении торжествен­ного заседания, посвященного образованию СССР. Докладчик Брежнев попросил для доклада 3 часа. Торжественное заседание провести 21 декабря.

Условился со Щербицким встретиться 20 декабря и погово­рить по ряду вопросов. Он дал на это согласие. (Но впослед­ствии уклонился от встречи под разными благовидными предло­гами. Обошлось не без консультации с Брежневым, ибо оба они хорошо знали, какой разговор у меня мог быть при встрече с ними. Брежнев тоже избегает со мной встречи наедине). Я наметил перечень вопросов, по которым пойдет разговор при встрече с Брежневым или со Щербицким: «О форме и поспеш­ности решения моего «ухода» с должности Первого секретаря ЦК КПУ. Чем была вызвана поспешность и в чем причина такого решения? Почему мне никто не дает на этот вопрос вразумительного ответа? Пленум ЦК КПУ провели в пожарном порядке, когда я еще не успел доехать до Москвы. А я ведь только в ЦК проработал 10 лет, можно и должно было бы все сделать по-партийному, по-человечески: побывать мне на Пле­нуме ЦК, проститься с партийным активом, членами ЦК КПУ. Почему этого не сделали? Побоялись эксцессов? Да разве я мог бы допустить что-либо подобное! Тут, как говорится, «на воре и шапка горит». Почему происходит ложь и клевета, неправиль­ная информация на стиль и методы моей работы в бытность работы в ЦК КПУ? Ведь до этого мне нигде никто ничего подобного не предъявлял. Все это доводится вплоть до секрета­рей райкомов партии. В аппарате ЦК КПУ тоже прорабатыва­ют методы, и руководство организованно натравливает аппарат на все прошлое. Организованно гонение на все кадры, которые близко работали со мной, вплоть до кадров КГБ. Много идет болтовни о якобы какой-то моей «нескромности» — все это натаскивается искусственно. Пытаются приклеить мне ярлык «экономического национализма», а что это — сами не-знают. Это же возмутительно! Идет гонение и на семью; подвергают беспрерывным проверкам разными комиссиями работу моих сыновей, сомнению — их квалификацию, деловые качества, даже ученое звание младшего сына. Накладывают запрет на его выезд в заграничную командировку с научной целью. Обливают грязью мою супругу, клевеш,ут, что якобы она ездила в туристи­ческие экскурсии за границу за государственный счет. Это является самой наглой ложью и клеветой.

Самым гнусным является и то, что искажается история: в киножурналах торжественных заседаний я «убран», и вместо меня везде фигурирует Щербицкий. Это же возмутительно и га­достно. Что же я, враг народа? Такая организованная травля может довести меня до отчаяния, до трагедии. Я перед партией, перед народом своим ни в чем не провинился, всегда работал честно, отдавал все свои силы, опыт и знания на общее дело. Меня теперешняя работа не удовлетворяет, на ней только тупеешь. Полное бесправие в деятельности. Я ведь просил Вас,

тов. Брежнев, оставить меня в Киеве в связи с уходом меня на. пенсию. Я Вам заявляю, что если не будут вами приняты меры, ограждающие мое человеческое достоинство и партийную честь, не прекратится организованная травля, то я вынужден буду открыто, публично организовать свою собственную защи­ту. Я вижу во всем этом только то, что если ты не льстец, не подхалим и не угодник, а имеешь свое мнение по ряду вопросов, то защищать можешь только сам себя».

(Все это впоследствии я изложил в письме на имя Политбю­ро и при встрече высказал прямо в лицо Брежневу. Но толку от этого было мало. Он при этом, прочтя письма, только и сказал: «Что же ты хочешь, чтобы оставить этот документ и чтобы меня после моей смерти пинали ногами?» В ответ я Брежневу сказал: «Вы думаете, что будет с вами после смерти вашей? А меня живого мерзавцы пинают. Что же мне делать?» Бреж­нев молчит. Вот таким нелегким был для меня разговор с Бреж­невым).

В Кремле в специальной комнате отмечали 66-летие Бреж­нева. Был узкий круг — члены и кандидаты Политбюро, секре­тари ЦК КПСС. Почти все выступающие пели Брежневу дифи­рамбы, восхваляли его «деятельность и гениальность». Я сидел молча. Тогда обратился ко мне Брежнев с вопросом, читал ли я его доклад к 50-летию СССР и каково мое мнение? Я ответил, что свои замечания и предложения по докладу я отослал его помощникам.

20 декабря. Порт Хайфон подвергся жестокой бомбардиров­ке ВВС США: в польское судно два прямых попадения бомб, судно горит и тонет, имеются жертвы — убитые и раненые, команда покинула корабль и принята на борт нашего судна. Прошло уже 8 месяцев со дня подписания нами документа с США. В этом документе говорилось и о прекращении бомбар­дировки Вьетнама. Ничего не стоят эти бумажки! Но мы их в своей политике очень фетишизируем. Когда-нибудь вся эта игра нам дорого обойдется. А с кого будет спрос? И кто будет отвечать? Народ, он ведь в первую очередь выносит и терпит тяжесть причуд политиканов.

1973 год. Пошел 19-й год с того времени, как я ушел с хозяйственной работы, с должности директора авиационного завода на партийную работу. С тех пор много утекло воды. Многому научился, многое видел, приобрел знания и опыт. Теперешнее мое положение — свидетельство тому, что мной

многое было не учтено и потеряно. Если бы я начинал все заново, то многое пересмотрел бы. А в общем, я доволен, что везде работал честно, преданно и могу смотреть прямо в глаза любому. Мои сыновья, семья, настоящие друзья гордились мной. Я отдавался весь работе, для личной жизни не было времени, а если и вырьгоал, то крохи. Сейчас главное — здоро­вье, крепиться, еще раз крепиться до лучших времен, а они настанут обязательно.

13 января. Обстоятельно поговорили с Д. С. Полянским о всех текущих делах, затронул вопрос содержания и формы моей записки в ЦК КПСС по вопросам управления народным хозяйством страны. Он сам одобрительно отнесся к моим пред­ложениям, но так же, как и я, не верит в осуществление их в жизнь. Кроме того, он сказал мне, что я в результате этой записки наживу себе врагов среди руководителей. Поговорили о том, что форма, поведение и обращение Брежнева с товари­щами по работе просто отвратительны. Он с каждым днем все больше становится «вождем». Далеко не то, что мы хотели, когда решали вопрос о смене руководства, и чувствуется, что чем дальше, тем отношение будут ухудшаться и усугубляться. Мы тогда еще не допускали, да и не знали, что наш разговор с Полянским станет известным Брежневу через систему под­слушивания.

Позвонил мне И. Г. Новиков, заместитель Предсовмина. Довольно обстоятельно поговорили по вопросам структурного и организащюнного улучшения управления народным хозяй­ством. Обмен мнениями прошел хорошо.. Он читал мою запи­ску, отозвался о ней хорошо, но сказал, что постановка вопро­сов в ней довольно смелая. Это мне за последние два дня говорит второй человек. Но я-то по-другому не мог ставить вопросов, хотя и знаю, что мне это зачтется.

Знакомился с материалами на Политбюро ЦК КПСС — вопросов много. Большинство из них внешнеполитические. Есть и важные вопросы экономические. И все же мы мало, недостаточно глубоко занимаемся внутренними вопросами соб­ственной страны. Это ясно — ведь это гораздо труднее для руководства, чем вообще руководить всем и вся. А наше народ­ное хозяйство, внутренние дела требуют пристального внима­ния, умения, большой заботы и ответственности. Итоги 1972 года далеко не могут нас радовать — рост промышленного производства ниже намеченного плана, недодано за год продук- цш на 4,5 миллиарда рублей. Производительность труда на много ниже плановой, а около 22% предприятий страны не выполнили планов по производительности труда. Националь­ный доход на много ниже запланированного. Таким образом, план текущей пятилетки под большой угрозой. А «мы» все разъезжаем по всему миру. У нашего руководства «перья отрос­ли из пушка, а настоящих крыльев не хватает». Идет большая политическая игра, и в ней нельзя принимать большие решения в зависимости от личных эмоций и реакции. Субъективный подход в политике часто приводит к серьезным и труднопопра­вимым ошибкам, дорого обходится стране, народу.

24 января. Позвонил мне Д. С. Полянский, был общий раз­говор по работе, но я чувствовал, что он чем-то сильно расстро­ен, взбудоражен, я его спросил. Вот что он мне рассказал: «После моего выступления на Президиуме Совмина в ЦК КПСС стало изветно, что якобы я в своем выступлении по вопросу руководства сельским хозяйством страны в завуалиро­ванной форме критиковал руководство ЦК. Источником этой информации, вернее говоря дезинформации, является Мацке- вич. В ЦК мое выступление всесторонне «изучается» и «анали­зируется». Я Полянскому сказал, что я тоже был на этом заседании и слушал его выступление, и я его оцениваю как высококвалифицированное, объективно-справедливое, крити­ческое, с анализом истинного положения дел в сельском хозяй­стве. Старался как-то успокоить Полянского. Но сам думал: раз это дошло до руководства, то надо ждать какого-то нового решения в отношении Полянского. Все же большая подлость со стороны Мацкевича! Зачем же искажать факты и дезинформи­ровать? На этой, к сожалению, грязи многие держатся, даже часто продвигаются, как лучше и вовремя сказать словцо руко­водителю. Это позорное явление в нашей жизни далеко еще не изжито. Да и изживется ли вообще?