Три последних самодержца - Александра Богданович

Сегодня член Думы Сушко (Курск) говорил, что знает за достоверное, что Пиленко (из «Нового времени») куплен членами Думы (надо думать — октябристами, но он их не назвал), что ему заплачено 25 тыс. руб.

16 марта.

Стишинский сказал за достоверное, что Германия нас принудила признать аннексию Боснии и Герцеговины, что накануне этого объявления к Извольскому приехал германский посол в Петербурге и потребовал нашего признания. В случае нашего отказа угрожал, что на другой день Германия объявит нам войну и начнет военные действия.

29 марта.

Генерал Мешетич сказал, что царь светлую утреню слушал в походной своей церкви. Была только царская семья и вел. кн. Дмитрий Павлович. Даже малого выхода не было. В Царском Селе объясняют это неторжественное служение болезнью царицы, на самом же деле она уже не больна, выходит и проч. Но настроение у царя удрученное. У него с каждым днем все более тяжелое чувство, что так быстро уступил настоянию Германии насчет аннексии, не может переварить, что согласился на эту аннексию. Вот почему никакого торжественного богослужения не было. Царь не может не слышать, что весь военный мир, вся Россия признает, что согласие на аннексию хуже Цусимы. Кабинет весь уйдет в отставку, и Вырубова (Танеева) теперь составляет список Кабинета, уже всех министров она наметила.

8 апреля.

Зверев говорил про Горемыкина, что возможно, что он получит портфель министра иностранных дел. Это будет самое ужасное зло. Прямо тогда можно будет сказать, что бог отвернулся от России. Положение России тяжелое и без того, а Горемыкин создаст невозможное положение.

9 апреля.

Говорили с кн. Н. Д. Голицыным про Рейнбота, которого будут судить в Сенате. Голицын говорит, что мнение его, что Рейнбот виновен, что взяточничество процветало при нем в Москве и сам он брал взятки.

12 апреля.

Как ужасно положение, которое мы теперь переживаем! Какие есть грязные личности, которые занимают почетное положение, как, например, доктор Дубровин. Этот человек сразу внушил мне к себе отвращение. Не менее отвратителен и Пруссаков, который его обвиняет. «Союз русского народа» мне представлялся с самого начала каким-то вертепом, грязной клоакой.

13 апреля.

Был Вишняков. Говорили о настоящем положении России. Я высказала, что жалею, что при начале царствования Александра III Победоносцев помещал дать конституцию, что теперь у нас было бы спокойнее. Вишняков не разделяет этого моего мнения. Он сказал: тогдашние у власти стоящие люди не были на высоте своего положения, что Лорис был двуличный человек, Абаза был уме{12}, но настоящий конституционалист, гр. Игнатьев доверия никакого не внушал и т. д. Но Вишняков забывает, что требования предъявлялись тогда совсем иные, довольствовались малым, народ тогда не думал буйствовать, устраивать забастовки и проч.

14 апреля.

По словам Б. В. Никольского, обвинение Дубровина по делу убийства Герценштейна — большой для Дубровина козырь. Дубровин по этому делу притянет в суд Пуришкевича, так как они сообща орудовали, а деньги для уплаты на эти разные темные дела Дубровин получал от Пуришкевича, который, в свою очередь, получал их от Крыжановского с разрешения Столыпина. И вот какие подробности этого явятся на суде.

16 апреля.

Сегодня очень взволновал Е. В. Штюрмер, пришедший из Гос. совета с достоверной новостью, что приказано упразднить все крепости на нашей западной границе, срыть их до основания, что Сухомлинов единолично получил на это высочайшее согласие. Поливанов с возмущением про это говорил в Гос. совете, он признает, что это ужасная мера.

17 апреля.

Все продолжаются разговоры насчет крепостей. Все это вызывает ужасную тревогу. Пришел Стишинский. Он говорил насчет этого с Рербергом и Вернандером. Оба не понимают этой затеи, считают, что это прямо преступное деяние Сухомлинова. Мышлаевского все признают коварным, что якобы он метит на место Сухомлинова, что, возможно, чтобы провалить Сухомлинова, он дал ему эту мысль. Печально, что у нас все так плохо идет.

20 апреля.

Сегодня А. А. Поливанов очень горячо говорил против уничтожения крепостей, приводил взгляды и отзывы о крепостях Наполеона I, который про Ново-Георгиевск сказал, что тот, кто владеет этой крепостью, — у того ключ от всей Польши. Также приводил отзывы Николая I, Обручева, Милютина и многих других авторитетов. При этом сказал Поливанов, что по этому вопросу его мнения не спросили, но что это факт, что решили их упразднить. Сенатор Резон, который присутствовал при этом разговоре, сказал, что слышал, что Сухомлинов — франкмасон, чем и объясняется эта дикая выдумка.

25 июня.

Сегодня был у Е. В. адмирал Вирен, который в данное время — главный командир Кронштадтского порта. Про Порт-Артур он сказал, что это не бухта, а мышеловка. Царь несколько раз допрашивал Вирена, правда ли, что мы не могли победить. Из слов и недомолвок Вирена чувствуется, что у нас там творились такие безобразия, что все эти несчастья нам были ниспосланы богом для нашего исправления и вразумления, что мы слишком о себе возомнили; будь у нас даже победа, мы все равно погибли бы.

30 июня.

Был Драчевский. Рассказывал про свои невзгоды с городским управлением по вопросу о борьбе с холерой. Его возмущает управление, которое, по его словам, небрежно относится к холере, а при данных условиях с ней трудно справиться. Назначенный председатель думской санитарной комиссии Губерт ничего не стоит — не бывает в заседаниях, что очень вредно отзывается на деле. Столыпин сказал Драчевскому, что у него как градоначальника неограниченная власть. Драчевский на это заявил премьеру, что, значит, он может арестовать Губера. На это был ответ: «Нет, этого вы не можете, вы можете арестовывать только политических».

1 июля.

Рассказывал Мосолов про полтавское торжество в память 200-летия Полтавского боя. Все обошлось гладко, благополучно. В речи царя пришлось сократить два слова. Было сказано царем: «…прямое, непосредственное общение с народом»; «прямое, непосредственное» пришлось выпустить для печати. Рассказывал Мосолов, что в Киеве какая-то женщина бросилась с бумагой к коляске, в которой ехал царь, но охранники ее быстро схватили и не допустили. Царь затем спросил, что с ней сделали. Отвечали ему, что у нее взяли прошение и отпустили и, «уходя, она улыбалась». Мосолов сказал, что «улыбка» эта у него под сомнением, что казаки ее, не жалея, серьезно помяли.