Подполье свободы - Жоржи Амаду

Она ждала в темноватой небольшой приемной; она хорошо помнит эту комнату. Здесь Пауло хранил свои книги и принимал тех лиц, чье посещение хотел скрыть от отца.

Спустя несколько минут появился Пауло. Он даже и не подумал как следует одеться: вышел в халате, накинутом поверх пижамы. В глазах его светилось любопытство: что нужно от него Мануэле? Он был почти уверен, что девушка явилась к нему с раскаянием: будет умолять о любви, о возобновлении прежних отношений. Но если бы даже их роман и начался снова, он не дал бы ему теперь острого ощущения новизны. Впрочем, она красивая женщина, и время от времени можно бы… Его несколько озадачил серьезный вид Мануэлы; однако это не помешало ему приветствовать ее со смешком в манере Шопела:

– Как поживает наша несравненная красавица? – Он протянул ей руку, на мгновение усомнившись, поцеловать ли ему свою бывшую любовницу.

– У меня к тебе очень важное дело. Важнее не может быть…

Он сел рядом с ней, нахмурил лоб.

– Я к твоим услугам!..

Все последующее произошло быстро и грубо. Он издевательски рассмеялся, когда она, сообщив ему о своей беременности, заявила, что у них нет другого выхода, как возможно скорее пожениться, чтобы ребенок имел законного отца.

– Ты все никак не можешь отказаться от своей мании брака. Мне никогда еще не приходилось сталкиваться с таким упрямством! Сколько времени тебе потребовалось, чтобы выдумать эту историю с беременностью?

Она замерла, лишившись дара слова. А когда вновь обрела способность речи, заговорила голосом настолько изменившимся, настолько трагичным, что Пауло перестал смеяться.

– Ты думаешь, что я лгу? Что это моя выдумка? Ты думаешь, что я добиваюсь брака? Нет ничего на свете, чего бы мне хотелось меньше! Брак с тобой сделает мою жизнь адом. Для ребенка, единственно для ребенка я заставила себя сюда явиться, заставляю себя пойти на брак с тобой.

Пауло закурил сигарету; его наигранная веселость пропала.

– Ты в самом деле беременна? Это скверно…

– Нам нет необходимости жить вместе. Каждый пойдет своей дорогой. Мне от тебя ничего не нужно – я смогу прокормить себя сама. Но только маленький не может… не может родиться, не имея законного отца…

– Этот ребенок вообще не может родиться.

– Как?

– Если тебя, дорогая, тревожит только это, то дело обстоит гораздо проще. Мне казалось, что ты разыгрываешь комедию, чтобы заставить меня жениться на тебе. И поскольку ты достаточно наивна, то я подумал…

– Что ты подумал? – в ее голосе прозвучала надежда: может быть, оказавшись перед фактом, убедившись, что она не выдумывает, Пауло решит на ней жениться?

– Но это же так просто, деточка… Есть врачи, которые только этим и существуют…

– Чем? Я не понимаю.

– Неужели ты еще глупее, чем я о тебе думал? Чем еще они могут существовать? Если всем детям позволять рождаться, скоро на земле нехватит места. Я знаю одного врача – специалиста этого дела. Два или три дня в больнице, и все будет сделано… Издержки оплачу я.

– Что ты имеешь в виду?

– Аборт.

– Что?

Пауло принялся объяснять, но она с возмущением прервала его:

– Замолчи! Если ты думаешь, что я пойду на это, что я убью моего ребенка, – значит, ты меня плохо знаешь. Я скорее сама лишу себя жизни.

После этого разразилась буря – смесь криков и ругательств. Пауло потерял всякое самообладание и поносил ее самыми грубыми словами. Она пригрозила ему, что покончит самоубийством и оставит после себя письмо, в котором расскажет все. После такой угрозы Пауло постарался себя сдержать: вышел бы ужасный скандал! Это означало бы конец его сватовства к Розинье да Toppe и фактически – конец его карьеры дипломата. Прощайте тогда миллионы комендадоры, прощай назначение в Париж, если ее найдут мертвой, а рядом с ней – письмо с изложением всей истории. Пауло уже мерещились огромные заголовки и клише в газетах.

– Успокойся, Мануэла! Мы совсем, как помешанные, – оба потеряли голову. Давай поговорим как следует…

– Выродок!..

– Воздержись от таких эпитетов. Поговорим без крика. Я, со своей стороны, прошу простить, что наговорил лишнего…

Она замолчала и не могла больше сдержать слез. Пауло воспользовался этим и заговорил. Необходимо было ее убедить: он клялся ей в любви, говорил о своем раскаянии, умолял пожалеть его – появление на свет ребенка означало бы гибель его будущего и ее будущего – тоже. Ей пришлось бы надолго оставить сцену, а вернуться обратно, имея на руках ребенка, нелегко: это очень усложнило бы всю ее жизнь. Он, Пауло, готов не только принять на себя все расходы по оплате врача и больницы, но сверх того заплатить ей большую сумму деньгами за неудобства, создавшиеся для нее в результате этого неприятного инцидента…

Мануэла поднялась с места.

– Ты мразь!..

Она хотела уйти, но он грубо схватил ее за руку; лицо его перекосилось; казалось, он собирается ее ударить.

– Этот ребенок не может и не должен родиться!

– Он родится, и будет даже лучше, чтобы он не носил твоего имени. Лучше совсем не иметь отца, чем иметь такого, как ты.

Она выбежала на улицу. Только потому, что Мануэла оказалась на свежем воздухе, она не упала тут же, за дверью. Она была, как безумная; дома, казалось, танцуют у нее перед глазами. Слуга, вышедший вслед, видя ее в таком состоянии, спросил:

– Сеньоре дурно?

Она ничего не ответила, с трудом побрела. Бросилась в первое попавшееся на пути такси, сказала шоферу адрес Лукаса. Теперь, после чудовищного предложения Пауло, она чувствовала себя еще более привязанной к ребенку, который должен был родиться. Ей придется быть для него и матерью и отцом. Нет, она не убьет своего ребенка и не убьет себя; она отречется от всего и посвятит себя всецело ребенку – пойдет стирать белье или мыть посуду на кухнях богачей; но зато у нее будет ребенок – ее радость и утешение. Лукас поймет, он поможет ей, простит ее вину и поддержит своего будущего племянника, как он поддерживает сирот – детей другой своей сестры.

Лукас собирался уходить, когда она вошла к нему в комнату.

– Ты – здесь? Когда ты приехала?

Он тотчас же заметил смятенное состояние Мануэлы, слезы, бледность лица.

– Что с тобой? Что случилось?

– Лукас, брат мой, я погибаю…

Он взял ее за руки, подвел к стулу, усадил, принес воды.

– Выпей…

Руки девушки, державшие стакан, дрожали; Лукас понял, что на этот раз ему не удастся избежать неприятного признания – исповеди обольщенной сестры; исповеди, которую он оттягивал и которая, он знал, доставит ему много горечи. И к чему все это, если он ничем не может помочь, не может заставить Пауло на ней жениться? То, что произошло с его сестрой, было ему неприятно, но в своей новой жизни он уже избавился от предрассудков, которые еще тяготели над Манузэлой. Он решил сделать так, чтобы эта неизбежная сцена вышла возможно короче.

– Дело в Пауло, не так ли? Он тебя совратил… Я давно об этом догадывался. – Он сел рядом с ней, отер ей платком слезы. – Не придавай этому большого значения. Мы с тобой воспитывались в отсталой среде, где некоторым вещам придавали слишком много значения. Но, по существу, все это не так страшно… Днем раньше, днем позже явится хороший человек и женится на тебе, не обратив никакого внимания на случившееся. Вот увидишь…

– Если бы только это…

– А что же может быть еще?

– Я беременна. Когда мы с ним порвали, я еще этого не знала. Мне это стало ясно только потом…

– Беременна? – переспросил Лукас, понизив голос.

– Я не хотела тебе говорить об этом раньше: у меня нехватало духу. Я надеялась, что Пауло, узнав об этом, женится на мне. Я и приехала в Сан-Пауло, чтобы переговорить с ним.

– Ты у него была?

– Я сейчас от него, Лукас… – Она снова разрыдалась и спрятала голову на груди у брата.

– Рассказывай…

– Вместо брака он предложил мне сделать аборт. Боже мой!..

В течение некоторого времени только были слышны ее всхлипывания. Лукас сжал кулаки. В один прекрасный день он покажет этому Пауло, изобьет этого избалованного барчука! Сейчас он этого сделать не мог, не мог необузданным порывом разрушить целый мир задуманных и осуществляемых им дел. Но в один прекрасный день… Он не мог этого сделать сейчас, но он не мог и допустить, чтобы у Мануэлы родился ребенок. Появление на свет незаконнорожденного младенца – позор не только для Мануэлы и угроза не только для Пауло. И над Лукасом, над его счастливо начатой коммерческой карьерой, такой многообещающей, но еще зависящей от тысячи различных случайностей, эта новость нависала как угроза, от которой следовало как можно скорее освободиться.

– Что же ты думаешь делать? Перестань плакать – слезами не поможешь.

Она, сдержав рыдания, спросила:

– Ты меня прощаешь?

– Глупенькая… Ты просто поступила неосмотрительно. Самое худшее – последствия…

– Я знаю. Мне придется оставить работу и уроки танцев… Не знаю, смогу ли я все это возобновить потом.