Воин - Дмитрий Колосов

Камень был засыпан землей. Эмпедокл принес дары богам, а затем на радость толпе совершил небольшое чудо, разогнав облака, собравшиеся над головой. После этого зрители стали покидать холм, направляясь к дворцу тирана, где их ожидало обильное угощение. Ушли горожане и иноземные гости, ушли под охраной стражи военнопленные пуны, нестройной цепочкой проследовали на конях аристократы. Последними покинули холм свита и наемники, за исключением двадцати личных телохранителей Ферона.

Тиран и мудрец расположились на прежнем месте, в тени трех дубов. Разговор возобновил Ферон.

— Знаешь, Эмпедокл, — Ферон сделал паузу и принялся рассматривать почти зажившую рану на тыльной стороне правой ладони, нанесенную пунийской стрелой, — в последнее время ты стал позволять себе много лишнего.

— Например?

— До меня доходят слухи, что ты волнуешь людей речами против моей власти, осуждаешь мои решения. Мне неприятно это, тем более, что раньше между нами никогда не возникали подобные недоразумения.

Мудрец хмыкнул.

— Неужели несколько невинных слов столь взволновали могущественного владыку Акраганта.

Ферон нахмурился, на его шее выступили красные пятна, свидетельствующие о том, что тиран с трудом сдерживает себя. Однако голос Ферона звучал вполне миролюбиво.

— Тебе бы все шутить, Эмпедокл. А пришло время поговорить серьезно. Ты пользуешься большим авторитетом среди акрагантян. Твой род берет начало от древних базилевсов, мой дед был простым гоплитом. Ты красноречив, умен, умеешь творить чудеса. Чернь внимает каждому твоему слову, будто его изрек божественный оракул. Это беспокоит меня. Сейчас беспокоит, потому что прежде ты никогда не использовал свое влияние во вред мне. Но с недавних пор в твоих речах порой проскальзывает угроза моей тирании. Чего ты добиваешься? Царской власти?

— Упаси меня Зевс! Я не люблю людской суеты. Жизнь отшельника-мудреца куда привлекательней для меня.

— В чем же тогда дело?

Эмпедокл ушел от прямого ответа.

— Я слышал, ты отказался помочь материковым эллинам в их войне против варваров.

— Да. — Ферон утвердительно качнул головой. — У меня не столь много воинов, чтобы я мог безрассудно положить их на равнинах Фессалии или в горных проходах Истма. Эта война ничего не даст сикелийцам, не считая того, что в случае успеха афинян и спартанцев мы через несколько лет приобретем в их лице новых могущественных врагов. Наши интересы с недавних пор нередко сталкиваются, в будущем эти конфликты будут постоянными. Кроме того, этой войны не желает Гелон, оскорбленный предложением спартиатов воевать под их началом. Если бы он согласился помочь, я бы присоединился к нему. Но так как он отказался, я не могу послать войско в Элладу. Кто может поручиться, что через несколько дней после отплытия моих эскадр у стен Акраганта не появится войско Гелона, решившего, что настало время увеличить пределы сиракузской державы.

— Я согласен со всем, что ты говоришь, но не забывай, что эта война — общеэллинское дело. Речь идет не о судьбе отдельных полисов — Афинах, Спарте или Коринфе, а в недалеком будущем, я уверен, Акраганте и Сиракузах. Речь идет о существовании всего эллинского народа.

— Мидяне вряд ли доберутся до нас. А насчет существования эллинского народа, так я думаю, что ему ничего не грозит. Мидяне не убивают покоренных и даже, как правило, не обращают их в рабство.

— Да, но они поглощают их, растворяя в чреве своей гигантской империи.

— Это не столь страшно, Эмпедокл. Ксеркс сожрет Элладу и настолько отравится ею, что сам станет эллином.

— Но дело совсем не в царе Ксерксе, а в том, что он и те, кто стоят за ним, намереваются покорить весь мир.

Ферон задумался.

— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, Эмпедокл, — сказал он после небольшой паузы, — но уверен, что у мидян ничего не выйдет. И не придавай внимания подобным пустякам.

Эти слова рассердили философа, в его голосе появились раздраженные нотки.

— Твои речи показались мне поначалу умнее, Ферон. Ты разочаровываешь меня. Если правитель глуп, надо свергнуть этого правителя.

Тиран искоса взглянул на мудреца.

— Я мог бы ответить угрозой на угрозу, но скажу лишь, что причина твоего недовольства мною кроется отнюдь не в глупости правителя, как ты выразился, а в том, что его действия не совпадают с твоими планами, о которых я могу только догадываться. Так что давай лучше оставим подобные разговоры, иначе тринадцать могут вернуться в твой дом.

— Тринадцать? — переспросил Эмпедокл. — Ты же совсем недавно сказал, что их было двенадцать.

— Двенадцать, тринадцать — какая разница?

— Действительно, почти никакой. Кстати, боги поведали мне, куда подевались твои наемники.

Ферон изобразил живой интерес.

— Ну и куда?

— Они направились в гости к одному человеку, полагая, что легко справятся с ним. Им хорошо заплатили. Золотом… — Эмпедокл умолк.

— И что же?

— К сожалению, они оказались недостаточно умелы, и этот человек расправился с ними, а затем зарыл в глубокой яме. Кстати, я не знал, Ферон, что у тебя служат наемники-пуны.

— Это не наемник. Это Фарнабал, воин, захваченный… — простодушно начал Ферон, но тут же осекся, сообразив, что болтает лишнее.

— Захваченный в сражении, — докончил его мысль Эмпедокл. — Ему пообещали свободу, и он согласился.

— Может быть, я ошибаюсь, — небрежно бросил Ферон и поднялся, показывая, что намерен закончить разговор.

Эмпедокл тоже встал.

— Нет, ты не ошибаешься. Бедняге пообещали свободу и награду. А на деле его должны были прикончить сразу после того, как умру я, чтобы потом все это можно было представить как нападение пунов. В следующий раз, Ферон, позаботься, чтобы их было по крайней мере шесть раз по тринадцать.

— Ты слишком много воображаешь о себе, мудрец!

— Ничуть.

Тиран начал спускаться по узкой каменистой тропинке. Сделав несколько шагов, он обернулся и крикнул:

— Посмотрим, чья возьмет!

В тот же миг он поскользнулся и упал. Поскользнулся, хотя дождя не было уже много дней. Чертыхаясь и вытирая рукой испачканный хитон, Ферон вскочил на ноги и быстро зашагал вниз. Эмпедокл тихо рассмеялся. Это было самое маленькое чудо, на которое он был способен.

Тиран скрылся из виду, а мудрец все стоял на холме. Над его головой сгущались тучи и вскоре хлынул дождь. Мудрец стоял, и крупные капли стекали по его бледному лицу. Губы Эмпедокла тихо шептали лишь одно слово:

— Посмотрим.

Бродяга-критянин по имени Фрост шарил в развалинах древнего дворца. Ему было совершенно начхать на все эти байки, будто здесь живет страшное чудовище, пожирающее людей. Не так давно он собственными глазами видел, как отсюда вышли двое чужестранцев — целехонькие и невредимые, а их кошели были туго набиты монетами. Фрост имел возможность лично убедиться в этом, когда один из чужестранцев расплачивался в портовой харчевне. Он бросил на стол полновесный мидийский дарик, которому рад любой торговец. У бродяги не было полной уверенности, что чужестранец не привез монеты с собою, однако что-то подсказывало, что он нашел их именно в развалинах. Ведь дворец некогда был переполнен сокровищами. Об этом рассказывали старики, а кое-кто уверял, что видел эти сокровища собственными глазами. Фросту было нечего терять. Ему надоело перебиваться подачками и случайными заработками, а кроме того, почему чудище должно непременно сожрать его. Ведь он возьмет совсем немного. Несколько дней бродяга собирался с духом прежде чем наконец решился. Он взял в руки крепкую дубину и отправился на поиски сокровищ.