Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765 - Александр Морозов

Ломоносов просил для заведения фабрики отвести ему не далее ста верст от Петербурга поместье с угодьями и лесом, а для обеспечения фабрики рабочей силой пожаловать ему «мужеского пола около 200 душ» крестьян. «И крестьянам быть при той фабрике вечно и никогда не отлучаться». Последнюю просьбу Ломоносов обосновывает тем, что «наемными людьми за новостью той фабрики в совершенство привести не можно и в обучении того, как нового дела, произойти может не малая трудность и напрасный убыток для того, что наемные работники, хотя тому мастерству и обучатся, но потом их власти или помещики для каких-нибудь причин при той фабрике быть им больше не позволят, то понадобится вновь других обучать, а после и с теми тож учинится».

Ломоносов трезво оценивал обстановку в тогдашней России. На крепостном труде росла почти вся русская промышленность, особенно крупная. «Во времена оны крепостное право служило основой высшего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе», — писал В. И. Ленин.[275]

У Ломоносова не было другой возможности организовать широкое промышленное производство. Крепостная фабрика была в то время преобладающим типом промышленности.

Сенат согласился пожаловать профессора Ломоносова поместьем. Но тут возникло неожиданное препятствие. Как на желательное имение Ломоносов указал на село Ополье в Ямбургском уезде, где поблизости были залежи отличного кварцевого песка, необходимого для варки стекла. Но по справкам оказалось, что оно принадлежит дворцовому ведомству и, согласно указу еще Екатерины I, было велено, чтобы об этих деревнях «никому себе в дачу не били челом». Поэтому Сенат не вынес никакого решения, и Ломоносову было объявлено, что он может претендовать лишь на конфискованное или выморочное имение.

Зима прошла в полной неопределенности, а уже в июне 1753 года Ломоносову надлежало подать в Мануфактур-коллегию ведомость о состоянии фабрики. Ломоносов решил ехать в Москву, где в это время находился двор. 17 февраля 1753 года Ломоносов подал в академическую канцелярию просьбу отпустить его в Москву на 29 дней, «а текущее дело в химической лаборатории так учредится, что никакой остановки быть не имеется». В ответ Ломоносов получил ордер за подписью Шумахера, в котором сообщалось, что «за предписанными в его доношении резонами» академическая канцелярия «уволить бы его и могла», да без дозволения президента никак сделать это не может. Ломоносов обратился прямо в Сенат, указывая на то, «что наступающее вешнее время и его крайняя нужда» не позволяют ждать разрешения президента. 1 марта 1753 года в академическую канцелярию пришла из Сената бумага с решением по жалобе Ломоносова — отпустить его в Москву, дать паспорт и три почтовые подводы за его счет. Ломоносов торжественно покатил в Москву, оставив ни с чем озадаченного Шумахера.

Поездка увенчалась успехом. 16 марта по указу Елизаветы Ломоносов получил «для работ на фабрике» в Копорском уезде 9000 десятин земли и 212 душ крестьян. На следующий день он уже выехал из Москвы.

Одновременно с Ломоносовым ездил в Москву и зять Шумахера — Тауберт, который хлопотал по своим семейным делам. Шумахер был обеспокоен ожидаемой смертью своей тещи, вдовы придворного повара Петра I — Фельтена, которой было пожаловано в аренду имение в Ливонии. Шумахер хлопотал, чтобы эта аренда осталась за ним. Чтобы снискать благоволение императрицы, Шумахер задумал поднести ей план Петербурга, только что выгравированный при Академии наук. Зная, чем расположить Елизавету, Шумахер особенно подчеркивал, что этот план выполнен исключительно одними «русскими учениками». Елизавета осталась довольна представленной работой, но собственные хлопоты Шумахера, как выразился историк Академии наук П. Пекарский, «пропали тогда вотще». Шумахеру даже пришлось утешать приунывшего Тауберта. «Многие такого мнения, что чрезвычайные преимущества, которых он достиг, умножая его счастье, послужат также и к гибели его», — писал он 11 марта 1753 года, имея в виду Ломоносова. Шумахер не оставлял надежд на падение Ломоносова и строил свои расчеты на том, что он при своем неукротимом нраве рано или поздно не уживется с власть имущими, а пока же Шумахер советовал вспомнить Тауберту изречение Соломона: «В беге не помогает быстрота, в борьбе — сила».

Ломоносов с увлечением принимается за устройство пожалованного ему поместья и постройку фабрики. Уже 22 мая он просит академическую канцелярию уволить его от собраний академиков с 10 июня до последних чисел июля для посещения фабрики, чтобы самому быть «при первом начинании». В своей просьбе Ломоносов ссылается на то, что «летнею порою позволяется членам Академии иметь вакации», а также обещает приготовить речь к публичному акту. «А ежели что чрезвычайное случится, в чем мои профессии нужны, за тем могут ко мне из дому послать в краткое время в Коважскую мызу в деревню Усть-Рудица за Раниенбаумом двадцать четыре версты, где строится помянутая фабрика».

Место для постройки фабрики было выбрано весьма удачно. Верстах в семи, при деревне Шишкиной, находился пригодный для стекловарения песок. К самой фабрике подступал прекрасный лес, необходимый для топлива и обжигания на золу. Фабрика стояла при устье быстрой и в те времена многоводной речки Рудицы, при впадении ее в реку Ковашу. Здесь Ломоносов возвел плотину «из крепких Тарасов (корзин. — Л. М), набитых глиной и каменьем». Плотина была тридцать саженей в длину, полторы сажени в высоту и две в ширину. Возле нее была сооружена каменная дамба, обложенная зеленым дерном. Здесь же были шлюзы и ворота, укрепленные прочными шпунтовыми сваями. Вслед за тем Ломоносов стал строить водяную мельницу, которая должна была отвечать различным назначениям. Ломоносов устроил на ней три колеса: «первое для двух рам пильных, чтобы пилить доски к фабричному строению и впредь для пристроек, починок и ящиков под материалы, второе колесо для машин, которыми молоть, толочь и мешать материалы, в стекло потребные, и шлифовать мозаику, для которых кругов в мельнице два покоя особливые, третьим колесом ходят жернова для молотья хлеба, на котором содержат фабричных людей». У нас нет никаких сведений, чтобы хотя на одной стеклянной фабрике того времени применялась механизация размола, да еще при помощи водяного двигателя.

Вступив во владение поместьем, Ломоносов вскоре столкнулся с некоторыми порядками, весьма обычными в то время. Расквартированные по соседству солдаты Белозерского пехотного полка по приказу своего начальства незаконно рубили лес «на сделание к полковым надобностям колес и на жжение смолы» и самовольно наряжали крестьян с лошадьми в почтовую гоньбу. Уже в мае 1753 года Ломоносов обратился с челобитной в Мануфактур-контору и добился указа о том, чтобы постой свести и крестьян его от ямской гоньбы уволить.