Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик щурится, качает головой, отрывая дрожащими пальцами от газетного листа клочок бумаги, чтобы свернуть цигарку. Газета многотиражная, здешняя.
Рядом с названием лозунг: «Смонтируем мост через реку Шора за 10 дней!»
Да, здесь умели строить мосты и за десять, и за три дня. Здесь умели не спать сутками. Умели не мерзнуть в палатках в сорокаградусный мороз.
…Мы едем по таежной железной дороге. В сторону от полотна и шага не сделаешь: высоченные сугробы. Около Казынета наш мотовоз останавливается – идет балластировка пути. Работает молодежь – парни и девушки, прибывшие по комсомольскому призыву.
Едем дальше, вдогонку несется песня:
Наш паровоз, вперед лети!
В Коммуне остановка.
Идет по тайге первый состав с абазинской рудой. В снегу по обеим сторонам стоят люди, кричат:
– Руды бросьте кусочек, посмотреть!
Серую, скромную на вид руду люди держат в руках так нежно, как будто это самое хрупкое, самое дорогое вещество на свете.
Никандр Собакин искал клад – золото, дьяволов металл, зарытый каторжанами. Ныне клад найден и нет цены ему – это замечательные человеческие характеры.
Штурм продолжается
Закончили трассу Абакан – Сталинск.
Одолели топи, болота, скалы. Что теперь – отдых? Нет отдыха. Стройпоезда и мехколонны передислоцируются на новую трассу – на Абакан – Тайшет, на последний, заключительный участок Южсиба.
Здесь, в Восточных Саянах, трудностей больше, чем на прошлой стройке. И раздался клич, перекликающийся с героическим кличем Первой конной: «Даешь!»
Даешь Абакан – Тайшет! Даешь Краснокордонский тоннель! Даешь Козинский перевал!
Взрыв
Земля на узкой таежной поляне была теплая и мягкая. Федька Кольцов вдавился в эту землю. Только левую руку он выбросил далеко вперед, чтобы удобнее было смотреть на секундную стрелку часов.
Стрелка передвигалась, цепляясь за каждое деление на циферблате. Раскаленный диск солнца стоял высоко в небе.
«Шею сожжет. Почему белый шарфик не надел?» – досадливо подумал Федька и замер: сейчас, через пять секунд, должен был произойти взрыв.
– Федь, – шепнул Серегин, лежавший в соседней траншее, – что-то не рвет.
– Рванет, – пообещал Федька и легонько дунул перед собой. Сразу же поднялся ленивый фонтанчик пушистой пыли.
«Грязный я, наверное, – подумал Федька, – просто ужас. Вернемся в поселок, дорвусь до реки». Прошло лишних пятнадцать секунд, а взрыва все не было.
– Федь, – снова шепнул Серегин, – не рвануло.
Кольцов оторвал голову от земли. Потом приподнялся и посмотрел перед собой. Проклятая кряжистая, похожая на бычий лоб сопка торчала по-прежнему как раз на линии будущей просеки.
Надо было проложить путь для тракторов и машин. Федька, Серегин и лесорубы продирались сквозь знойную, душную тайгу, рвали маленькие сопки, а с этой, бычьей, возились уже третий день, и все без толку.
А машины и тракторы ждали в поселке. И прораб ругался: Серегин и Федька до зарезу были ему нужны на трассе…
Прошла минута. Бикфордов шнур наверняка сгорел. А взрыва все не было.
Федька крикнул лесорубам, лежавшим позади Серегина:
– Братки, давай бегом в тайгу!
– Зачем? – спросил Серегин.
– А что им тут, кадриль хороводить? Вдруг рванет…
– Вдруг! – передразнил его Жора. – А вдруг не рванет? Что, мне так и лежать в земле?
– Убегай с ребятами.
– Убегай, – снова передразнил Жора. – А ты?
– Я! Я! – обозлился Федька. – Я взрывник. Мне видней. Убегай! – крикнул он, обернувшись к Серегину.
Жора не двинулся с места. Он смотрел на Федьку и улыбался.
– Убегай! – снова крикнул Кольцов. – Не Богом же тебя просить!
– Никуда я не побегу.
– Побежишь!
– Нет. Без нервов. Я же сказал: нет.
Тогда Федька легко выскочил из траншеи и встал во весь рост на маленьком бруствере, обложенном дерном.
Бычья сопка, последняя преграда на пути к руде, последняя задержка к возвращению на трассу железной дороги, торчала по-прежнему, зло, упрямо выпятившись круглыми каменными глыбами.
– Ты что, сдурел? – спокойно спросил Серегин из своего укрытия.
Федька ничего не ответил. Жора повторил свой вопрос, но уже тише. Федька опустился на корточки и сказал:
– Не говори глупостей, Жора. Туда ведь все равно идти придется. Шнур-то новый надо проложить? Или нет?
С опушки закричали лесорубы:
– В чем дело?!
– Да так, ничего! – ответил Кольцов, прижав ко рту ладони, чтобы было слышнее.
– Вместе пойдем шнур прокладывать, – сказал Серегин и осторожно выполз из своей траншеи. – А страшно, черт его дери!
– Переживем. У тебя махорка есть?
– Ты же некурящий.
– Ладно, сверни цигарочку.
Серегин снова опустился в траншею и свернул там две цигарки.
– Иди сюда, покурим, – предложил он.
– Иди ты сюда, – ответил Федька с бруствера, – там душно. Пыль.
– Ты не форси, Федька. Тоже мне Чапай. Лезь ко мне, говорю! Вдруг рванет?
Воздух в тайге был синий, хвойный, напитанный терпким запахом отцветшей черемухи. На каменистом склоне сопки, поросшем желтой травой, как раз на том, который надо было взорвать, надрывались цикады.
Изломанные жарой кусты подняли к желтому небу кривые, страшной формы ветки и словно застыли в мольбе о влаге, дожде, который несет с собой цветение и прохладу.
«У меня вроде нарыв на пятке, – рассеянно подумал Федька, – бежать трудно будет».
Жора из траншеи не вылезал. Курил он неторопливо, пуская синие колечки. Федька рвал цигарку тяжелыми затяжками, покашливая.
– Ну я пошел, – сказал он, затянувшись напоследок. – С пламенным приветом!
– Дурак! – убежденно заметил Жора и вылез из траншеи. – Вместе ведь пойдем.
– Нельзя, Жорик, – ответил Федька и вздохнул. – Мне, думаешь, одному охота?
Федька посмотрел на Жорку, улыбнулся ему и, прихватив с земли круг бикфордова шнура, побежал к сопке, туда, где в камнях лежала взрывчатка. Жора, низко согнувшись, побежал следом за ним. Федька услышал шаги, обернулся и, выхватив из-за ремня красный флажок, поднял его над головой.
Этот мандат у взрывников открывает любые двери так же легко, как и закрывает их. Красный флажок над головой – все обязаны лежать в укрытии.
И Жора остановился: он не мог не подчиниться приказу.
Федька бросился вперед, больше не оборачиваясь. Бычья сопка вырастала в глазах, она неудержимо приближалась к нему, она наваливалась на него, молчаливая, настороженная, готовая каждую минуту взорваться, раскидав вокруг огромные глыбы.
Воздух в тайге был синий, хвойный, напитанный терпким запахом отцветшей черемухи. Вдыхая этот воздух, Федька чувствовал в нем вкус первых сосулек, которые мальчишки в Саратове сосали вместо шкиперских трубок. В этом хвойном воздухе Федька вдруг почувствовал особенный, неповторимый запах отцовской бороды.
Огромные хищные кусты подняли к небу изломанные жарой ветви. В тайге звенели птицы. Солнце было ласковое и совсем не жгло шею.
Федька бежал, мягко ступая на носки, чтобы не тревожить землю, в которой лежала взрывчатка.
