Замок из песка - Анна Смолякова

Кивнул, встряхнув роскошной седой шевелюрой, и величественно удалился. А я осталась стоять у перил. Пока Георгий Николаевич шел до дверей зрительного зала, мой взгляд не отрывался от его ступней. Ступни широко разворачивались! Не так, как у обычных мужчин, гораздо шире! И спина, несмотря на солидный возраст, была необычайно прямой!

Я смотрела ему вслед и терялась в догадках. Что ему было нужно? Зачем он ко мне подходил? Если за тем, чтобы банально позаигрывать в антракте, то единственной «криминальной» фразой «ноги, конечно, хороши» дело явно бы не кончилось. А если заигрывание было с прицелом на будущее, то Георгий Николаевич необдуманно рисковал! Ведь девять из десяти девушек, гуляющих по фойе, не явились бы завтра на назначенную встречу просто потому, что не поняли бы, по какому адресу надо прийти! Но я-то знала, что «класс на Киевской», вкупе с прямой спиной и широко развернутыми носками моего нового знакомого, означает Северское хореографическое училище! И, возможно, его предложение было продиктовано отнюдь не моими женскими прелестями…

По дороге домой я думала о том, что Георгий Николаевич никакой не старый ловелас, а просто пожилой ангел, ниспосланный мне небесами. И еще силилась вспомнить, где же все-таки слышала его фамилию. В комнате я первым делом подвинула тумбочку к стенному шкафу, полезла в антресоль и после продолжительных поисков достала оттуда пыльную книжку в зеленом переплете. Называлась она «Душой исполненный полет» и была посвящена балетной труппе нашего театра. Ее приобрела еще Никитина в период безумного увлечения Иволгиным — надеялась прочитать что-нибудь о нем. Но, к сожалению, последние события в книге датировались 1963 годом — годом расцвета северского балета. Лариска огорчилась и немедленно закинула приобретение в антресоль.

Сейчас Никитина возлежала на кровати, щелкала семечки, сплевывая шелуху в наше единственное блюдце, и с иронией наблюдала за тем, как я балансирую на тумбочке.

— Нету там ничего про Лешеньку, нету, — проговорила она наконец. — Тысячу раз все просмотрено!

— Да подожди ты! — Моя рука взметнулась в воздухе так яростно и энергично, что колченогий шедевр мебельного искусства чуть не опрокинулся вместе со мной.

— Ну, не веришь, ищи, пока не убедишься… Или пока не свалишься!

Но мне уже было не до Ларискиных комментариев. Глава номер девять называлась «Золотые годы» и начиналась словами: «Это были воистину золотые годы северского балета. Тогда на сцене царили блестящие солисты: Любовь Воронкова, Эдуард Михеев, Ольга Кирикова, Георгий Полевщиков и многие-многие другие…»

В хореографическое училище меня собирали всем этажом. Маринка, занимающаяся аэробикой в спорткомплексе, принесла свой голубой спортивный купальник, Ирка Шахова — заколку, способную удержать мою шевелюру аккуратно сколотой на затылке. Ленка Зотова пожертвовала абсолютно новые колготки — не рвущиеся и не пускающие стрелок. Водолазку и джинсы я надела прямо поверх купальника, на всякий случай взяла с собой эластичный пояс и отправилась на встречу с Георгием Николаевичем.

Здание училища выглядело точно так же, как и восемь лет назад, — серо, скучно и солидно. Я толкнула дверь, в детстве казавшуюся мне огромной, как ворота замка, и оказалась внутри. И здесь все было по-прежнему: и фикус в углу, и высокие зеркала вдоль стен, и особый запах свежевымытых мраморных полов. Даже тетка в вахтерской будке напоминала ту, что тогда, в далеком восемьдесят пятом, вязала свой отвратительный зеленый шарф. Подходить к ней не хотелось, но, похоже, другого выхода не было.

— Здравствуйте, — как можно более скромно и спокойно сказала я, приближаясь к ее маленькой крепости. — Мне бы хотелось узнать по поводу экспериментального класса…

— Натальи Леонидовны еще нету! — недружелюбно отозвалась вахтерша. Краткость ответа поставила меня в тупик.

— Да, но все же…

— А что все же? Что все же! — почему-то обиделась она. — Как грамоты и премии, так всем кому угодно — даже кастелянше, а как выговоры да шишки — мне. Вот пусть с вами, журналистами, Наталья Леонидовна сама и разбирается…

Я хотела объяснить, что никакого отношения к журналистике не имею, и интерес мой — сугубо частный, но ни с того, ни с сего разбушевавшаяся тетка не дала мне и рта раскрыть.

— А если вас интересует лично мое мнение… Только это не для печати!.. В общем, не будь у Полевщикова сына в облисполкоме, и не было бы никакого экспериментального класса! И правильно, что не было бы! А то развели моду — деньги государственные транжирить…

— Ну, а Полевщикова-то я где могу найти?

— Второй этаж, пятнадцатый класс, — сухо информировала вахтерша, оскорбленная тем, что к ее мнению не прислушались, но обрадованная перспективой спихнуть на кого-нибудь «журналистку».

Пятнадцатый класс располагался в полутемном закутке коридора, сразу за распределительным щитом. Перед дверью стояли две низенькие скамеечки. Другая дверца, маленькая и обшарпанная, видимо, вела в раздевалку. Я толкнулась в обе двери — везде было заперто. Оставалось только сесть на скамейку и ждать. Георгий Николаевич появился в половине двенадцатого. Его высокая фигура, возникшая в конце коридора, сразу заслонила от меня остатки света. Юмористическую газетку, купленную в метро, пришлось снова сложить вчетверо и опустить в карман парки.

И все же в коридоре было не настолько темно, чтобы не узнать знакомое лицо. Но тем не менее Георгий Николаевич лишь мельком взглянул в мою сторону с легким, вежливым удивлением. Взглянул и молча зашел в раздевалку. Обида, подкатившая к горлу, была такой ощутимо-горячей, что я чуть не расплакалась. Хотелось немедленно вскочить, убежать из училища, а дома придумать какую-нибудь легенду: мол, я туда вовсе и не ходила — передумала! Но все же я заставила себя встать, дождаться, пока он выйдет обратно, и спросить напрямик:

— Георгий Николаевич, вы меня помните?

— Да-да, конечно, — растерянно проговорил он, глядя мне в глаза. На лице его отразилась гремучая смесь стыда, досады, раздражения и еще чего-то, ведомого только тому, кто сам оказывался в подобной ситуации. Конечно же, Георгий Николаевич ничегошеньки не помнил, потому что был вчера элементарно пьян. Видимо, я своим появлением и унижала, и злила его донельзя, но он таки умудрился найти достойный выход из ситуации.

— Мы виделись с вами… — Знак нарочитого вопроса повис в конце фразы, явно нуждавшейся в продолжении.

— Вчера, в театре, — подсказала я.

— Вот-вот, вчера… Знаете, дни так летят, не успеваешь иной раз и глазом моргнуть. Я помнил, что на днях, а вот когда именно… И я сказал вам?..