Еще шла война - Пётр Львович Чебалин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь что-нибудь о Грише, Коля?
Николай Архипович обнял жену за плечи, привлек к себе.
— Говорят, Гриша наш жив-здоров, — сказал он не совсем уверенно. — Пришел с фронта сын Дудки Данько. Горняков стали отпускать налаживать шахты. Данько воевал вместе с Гришей в одной части, виделся с ним. С Гришей ничего, говорит, жив и не ранен…
Ксения Парамоновна оторвала от его груди лицо, и он увидел в ее увлажненных глазах ясный радостный свет.
— Чует мое сердце, что наш Гриша живой, — проговорила она задумчиво, чуть слышно, — я каждое утро и вечер за него молюсь… — Плечи ее вздрагивали от сдержанного рыдания. Немного успокоившись, сказала: — Ты, Коля, приведи к нам Данька. Поговорить бы с ним…
По дороге на шахту Николай Архипович думал о словах жены: «Я за него утро и вечер молюсь…» Это было удивительно и ошеломляюще неожиданно. Он никогда не видел, чтобы жена крестилась или била поклоны. Да и молиться-то не было чему: в доме ни теперь, ни прежде не держали даже плохенькой иконки. Правда, старуха Агафья Павловна, покойная мать Ксении, хранила у себя под подушкой небольшую, величиной в ладонь, темноликую иконку — родительское благословение, но незадолго до того как умереть старухе, она и ту, единственную, поколола на мелкие дольки и выбросила в печь. Случилось это в день смерти пятилетней внучки Любаши. Старуха дни и ночи, не смыкая глаз, ни на шаг не отлучалась от своей любимицы, нашептывала молитвы, время от времени осеняя иконкой, прикладывая ее к пылающим детским губам. Но ни что не помогло, Любаша умерла. С той поры умерла в старухе и вера в бога.
И после всего этого — молитвы Ксении…
К дугам люльки прицепили канат, перебросили через шкив, укрепленный над самым центром шахтного ствола, другой конец протянули к лебедке.
Люльку сначала наполнили балластом. Стальной канат звенел от натуги, как струна. Но люлька благополучно достигла уровня воды в стволе и поднялась на-гора.
— Все в порядке, — обрадованно сказал Шугай, — очередь за мной.
— Ты там поосторожней, Николай Архипович, — предупредил его Королев, — чуть что — сигналь, мы тебя сразу вытащим.
Подошел кузнец Недбайло.
— Может, возьмешь с собой Казака или еще кого?.. Одному-то как-никак моторошно.
Шугай помолчал и влез в люльку.
Освещая вокруг себя фонариком, Шугай медленно спускался в темный, пахнущий застоявшейся погребной сыростью шахтный ствол. Люлька, раскачиваясь, цеплялась и билась о расстрелы, запутывалась в оборванных канатах, в электропроводке, а когда коснулась деревянного полка горизонта 220, Шугай дернул за веревку, дал наверх сигнал «стоп». Не выходя из люльки, посветил фонарем перед собой. Рудничный двор сплошь был залит водой. То, чего Шугай больше всего опасался, сбылось. Вспомнил единственный насосик, который день и ночь старательно выкачивал воду из шахты, и сердце его тревожно сжалось: не управиться ему одному! Волоча ноги по воде, повел фонарем вокруг. Свет вырвал из темноты мрачно нависший железобетонный свод, черную, жуткую своей подстерегающей неизвестностью пасть штрека. Когда-то из него, весело перемигиваясь яркими огнями фар, выкатывали юркие электровозы с составами, груженными углем. Теперь здесь властвовала зловещая тишина.
Николай Архипович, борясь с леденящим страхом, продвигался осторожно, знал: где-то должна быть заложена взрывчатка. Но где? На рудничном дворе он ничего подозрительного не обнаружил.
Прошел шагов двадцать, как вдруг заметил: из глубокой глухой выработки, где находились насосы, широким потоком лилась вода. Прошел почти по колено в воде в глубь выработки. Насосы были затоплены. Решил: надо, пока не поздно, вызволять. А как это сделать? Ведь насосы намертво прикреплены к рельсам. Но они нужны позарез. В теперешнее время их, как говорится, днем с огнем не найдешь и ни за какую цену не купишь. Не успел он подумать об этом, как почувствовал легкое головокружение. Газ! Шугай поспешно выбрался обратно в штрек. Глубоко, облегченно вздохнул. «Вот и вызволяй их, — с огорчением подумал он о насосах, — без респираторов черта с два что-нибудь получится, а на шахте — ни одного исправного». Подошел к лазу, который вел в угольную лаву, забрался в нее. Поднял над головой фонарик. Острый луч высветил сплошную рваную стену каменных глыб. Лава была завалена. Этого и надо было ожидать: простояв много дней без продвижения, ненадежно закрепленная, она сама по себе обрушилась.
Спустя несколько минут он тем же путем побрел обратно к рудничному двору. Нагибаясь, протиснулся в узкий обходной ходок. Кепка, зацепившись за что-то, слетела с головы. Осветил кровлю — и ужас в мгновенье сковал все тело: провода! Целая паутина проводов. А вдоль стен ходка на незначительном расстоянии один от другого разложены небольшие ящики из потускневшей жести. Шугай не сделал больше ни шагу: под рельсами и под воздухосборником — всюду могла быть взрывчатка. Чутко прислушался, и ему почудилось, как в темноте что-то настойчиво и неумолимо отсчитывает секунды. Возможно, до страшного взрыва осталась какая-нибудь минута, две… Огромным усилием он все же поборол в себе страх и еще раз осветил провода, стараясь разобраться в их путанице. Николай Архипович проследил за двумя, параллельно тянущимися откуда-то из глубины ходка к ящику, и ему показалось, что провода оборваны. Не веря самому себе, еще зорче пригляделся: провода действительно были перерезаны. Сделал несколько осторожных шагов ко второму, третьему ящику — та же картина. Что за чертовщина! Неужели провода обрезали сами немцы? Но этого не могло быть. Он вспомнил, как в поселке говорили, что гитлеровцы силой затянули в шахту сторожа Чубука, чтоб тот сопровождал их. И у него мелькнула мысль: может быть, это его, шахтного сторожа, работа? Но как мог Чубук обезвредить мины, когда за каждым его шагом следили немцы. Но пусть даже все это дело рук старика, тогда где он сам, почему не дал о себе знать? Ведь Чубук опытный горняк, без света, по воздушной струе мог отыскать ход к стволу или шурфу. Нет, что-то не то.
В голове все спуталось, пошло кругом.
Николай Архипович еще раз осмотрел заминированное место и стал осторожно выбираться из ходка. Надо немедленно ехать в город и обо всем доложить начальству.
Он уже собрался войти в клеть, как вдруг почудилось, вроде б кто-то пробежал совсем неподалеку. Круто обернулся — и сердце его будто окунулось в ледяную купель: в свете фонаря он увидел, как чья-то тень скользнула по мокрому железобетонному
