Талант марионетки - Кэрри Гринберг

– Этого больше не повторится!

– Конечно. Но разговор не о том. Узнаешь? – Паскаль помахал перед ним последним выпуском «Ле миракль».

– Ах да, «Египетское солнце на парижских подмостках», – кивнул Франсуа и взял в руки толстый журнал. Фотография Мадлен Ланжерар в наряде Клеопатры украшала обложку. Франсуа быстро пролистал первые страницы: политика, мировые новости, авторская колонка, финансы… и остановился на разделе «Культура», где полтора разворота занимал его обзор закрытия нашумевшего спектакля. Этот материал произвел больший фурор, чем в свое время другие статьи.

– Неплохо, – сухо кивнул главный редактор.

Конечно, мсье Вер не стал бы перехваливать своего сотрудника – вот еще! – но Франсуа внутренне восторжествовал. Он-то знал, какие дифирамбы пели этой статье и простые читатели, и критики. Даже секретарь Театра Семи Муз выразил ему особую благодарность за освещение события.

– Я старался, – ответил он скромно.

– У меня есть для тебя еще одно задание, которое ты должен выполнить не хуже. Я вижу, театр тебе хорошо дается…

– Я бы был не против освещать и другие темы, – быстро вставил Франсуа и подался вперед. – Вы же знаете, я хорошо пишу, вы вполне могли бы мне доверить что-нибудь вроде… журналистского расследования, например? Помните, как после смерти Клоди Синьяк? Или…

Он давно мечтал сказать главному редактору о том, как надоел ему раздел «Культура», из которого он не вылезает вот уже четыре года, и что у него множество идей, которые можно было бы реализовать. Сейчас, когда мсье Вер был так близок к тому, чтобы его похвалить, был наилучший момент.

Вер нахмурился, и его широкие, похожие на черных гусениц брови съехались в одну неровную полосу.

– Это ты серьезно? – Он выплюнул сигаретный дым, и на мгновение его лицо исчезло в белом тумане. – Что еще придумаешь?

– Серьезно, – Франсуа обиженно сложил руки на груди. – «Ле миракль» известен своими скандальными расследованиями куда больше, чем театральными заметками…

– … И с этим отлично справляется Руссо. Линьер, не зли меня, иначе вместо нового задания вылетишь отсюда.

«Ну конечно», – подумал про себя Франсуа, но из вежливости изобразил на лице испуг и даже потупил взгляд, точно девица на выданье. Уволить его вряд ли уволят – не зря же он считается одним из лучших журналистов во всей редакции, – но мсье Вер вполне способен несколько месяцев давать самые скучные и несущественные задания. Франсуа Линьер пришел в редакцию будучи еще студентом Сорбонны, да так и остался. Сначала он редактировал и дописывал статьи за другими, потом мсье Вер начал давать ему и собственные задания. На первых порах это были маленькие заметки о какой-нибудь выставке в подвале или новом – очередном – американском фильме, которые Голливуд снимал по нескольку сотен в год. Постепенно Франсуа научился писать обо всем: о запуске новой станции метро в Париже, об уходе очередного президента, о Рурском конфликте, о скачках, о Доу-Джонсе и развитии автомобильной промышленности. Однако Паскаль Вер считал, что бесценен он как обозреватель культурной хроники, и, хотя ото всех этих спектаклей, опер, оперетт, выставок и бенефисов Франсуа уже мутило, он исправно кропал статьи, которые каким-то чудом получались все лучше и лучше (и надоедали ему все сильнее и сильнее).

– Вы могли бы позволить мне попробовать проявить себя в чем-нибудь новом, – предложил Франсуа.

– Проявишь в старом. Наш журнал готовит подборку очерков о Театре Семи Муз, и в первую очередь о его актерах.

Юноша тяжело вздохнул:

– Это то, чем занимается желтая пресса?

– Это то, чем будешь заниматься ты. – Дым мягким облаком окутал комнату, и Франсуа закашлялся. – Личности актеров всегда окружены загадками и тайнами. Ты хотел тайн? Ты их получишь. Расскажи о каждом из них, посмотри все текущие спектакли, узнай то, чего не знает еще никто. Мадлен Ланжерар, Этьен Летурнье, Аделин Баррон, Марианна ван дер Меер, Себастьен Деруссо, Марк Вернер, Софи Роше…

Паскаль Вер сделал в воздухе неопределенный жест рукой, показывая, что имя им легион, и строго посмотрел на журналиста поверх толстых стекол очков. Тот кивнул и даже что-то черкнул в своем блокноте – для вида, конечно, эти имена и так были на слуху у каждого.

– О них уже писали все кому не лень. Однако в этом театре есть о чем написать. Я давно слежу за происходящими там событиями, и смерть Клоди – только одно в их череде.

– Ты будешь со мной спорить? Напиши так, как еще никто не писал. Найди что-нибудь новое. Поработай мозгами в конце концов, а не только авторучкой.

Франсуа всегда пользовался карандашом – его можно было стереть, – но сейчас решил этого не уточнять.

– Ну, что сидишь? У тебя мало работы? – Паскаль Вер начал раздражаться, и журналист поспешил ретироваться.

Уже сидя за своим столом и напрасно переводя бумагу под карандашом, он с упрямством думал, что и из этого задания можно будет сделать что-нибудь интересное. Если в отличие от «Ля ви» или «Вог» он будет писать не о любовницах Летурнье, а… О чем? Грифель карандаша сломался от сильного нажатия, и Франсуа отбросил его в сторону. Театр Семи Муз известен новаторским подходом, яркой драматической игрой, неожиданными взглядами. Его актеров не раз называли самыми лучшими, талантливыми и необычайно одаренными… Франсуа и сам видел подтверждение этих слов на сцене: любой спектакль стремительно затягивал его с первой же минуты, едва занавес поднимался, а затем выбрасывал на берег опустошенного, без единой мысли в голове. Они приходили уже потом, на следующее утро, когда он сидел на работе за этим самым столом, сжимая голову руками, и думал, как облечь в слова увиденное на сцене. Он сам не понимал, что такого особенного в этом театре, хоть и предпочитал его многим другим. Может быть, стоит воспользоваться шансом и заглянуть в те дальние уголки закулисья, где он еще не бывал?

– Эй, Франсуа, ты так сидишь уже полчаса! Опять Вер всю плешь проел? – окликнул его коллега, деливший с ним стол. Точнее, угол стола, поскольку остальная поверхность столешницы была завалена бумагами.

– Наоборот, – загадочно протянул Линьер. – Поручил кое-что интересное.

– Поиграешь в детектива? – В редакции давно уже знали о его увлечении загадками и расследованиями, да и сам Франсуа не прятал книги Гастона Леру и Артура Бернеда, которые почитывал на досуге.

– Если бы, – он пожал плечами и рассмеялся. – Всего лишь побуду биографом некоторых известных особ.

– Пфф!

– Это каких же?

– Вы все их знаете: это актеры Театра Семи Муз. Скучная работенка!

Быстрый перестук пишущей машинки вдруг прервался, и машинистка, смущенно глядя на Франсуа из-под ресниц, пробормотала:

– А ты сможешь достать мне автограф Этьена Летурнье?

Заверив ее, что это не составит труда, Франсуа подумал про себя, что подобное задание сулит ему множество незабываемых встреч с самовлюбленными и капризными актерами, окруженными поклонниками обоих полов, и с вечно недовольной, спешащей и не способной решить простейшие проблемы администрацией. А день только начинался…

Посреди репетиционного зала на небольшой сцене стоял стул. Разумеется, это был не просто стул, а королевский трон, однако внешне он ничем не отличался от еще двух рядов таких же, отодвинутых к стене. Режиссер Жером Дежарден, сидящий в окружении кипы бумаг, закинул ногу на колено и что-то увлеченно писал в своем помятом блокноте. По стеклу стакана с остывшим кофе, который режиссер небрежно поставил возле себя, скатилось несколько капель, и темно-коричневые разводы замарали бледно пропечатанное заглавие: «Король Лир».

…Я этот перл бургундским господам

За многоводный край их не отдам.[9]

– Хм… – пробормотал Дежарден.

Он отложил в сторону лист с мелким машинописным текстом и сосредоточенно посмотрел на актеров. На троне восседал король Лир. Ему было слегка за пятьдесят, он обладал подтянутой, почти не располневшей фигурой, разве что щеки его начали заметно отвисать, волосы седеть, а у губ и глаз появились мелкие морщинки. Одет он был совсем не так, как следовало бы монарху: простой клетчатый пиджак накинут на плечи поверх белой рубашки, ворот расстегнут, короля звали Марк Вернер, и он, ссутулившись, погрузился в пьесу, пока молодой Король Французский выступил вперед к престолу и встал на защиту возлюбленной.

– …За многоводный край их не отдам, – повторил он и выжидательно повернул голову к режиссерскому креслу.

– Себастьен, ты что на меня смотришь, дальше! – поторопил его Дежарден. – А то мы до наших дам так и к концу дня не дойдем, – он усмехнулся и послал воздушный поцелуй в угол зала, где возле чеховского кресла и оставшихся после «Клеопатры» пальм стояли три прекрасные дочери короля Лира. Сестрами их назвать можно было, только сделав огромное усилие, – так непохожи друг на друга были эти актрисы. Высокая и худая старшая сестра Мадлен Ланжерар неотрывно глядела перед собой на воображаемый зал, где находился король. Миловидная шатенка Аделин Баррон листала свой экземпляр текста, сосредоточенно нахмурив брови, а младшая – Корделия с бельгийской фамилией ван дер Меер – крутила в тонких пальцах серебряный портсигар и нетерпеливо постукивала по нему ноготками.