Манадзуру - Каваками Хироми

— Как жарко, — неожиданно пожаловалась мама.

— Но тут довольно прохладно, — отозвалась Момо. Она находилась рядом со мной, однако её голос прозвучал каким-то очень далеким.

— Дома намного жарче. Странная ты, бабуля, — покачала головой Момо. Голос становился все дальше и дальше. Вдруг я почувствовала опасность. Но кого подстерегала опасность: Момо, или меня, а может быть, маму? Этого я не знала.

В тот день, однако, ничего не произошло. Захватив пустую коробку из-под бэнто и «подробный» лист, мы на автобусе приехали домой. И ещё до поздней ночи веселились, как ни в чем не бывало.

Обмануло ли меня предчувствие? И опасность мне только почудилась? Но сейчас мне кажется, что оно всё-таки реализовалось. Пропала Момо. Когда на часах стукнуло уже девять вечера, а домой дочь так и не пришла, я побежала в библиотеку. Она была давно закрыта, более того, я обнаружила, что она заканчивала прием читателей ровно в шесть, намного раньше, чем говорила мне Момо, которая каждый день возвращалась позже половины восьмого.

«Библиотека работает с 9 ч. утра до 6 ч. вечера» — каждый иероглиф на табличке был подписан азбукой, видимо, для того чтобы даже маленький ребенок смог прочесть её.

Сразу стало понятно, что Момо с самого начала уходила по вечерам не в библиотеку. На секунду я пожалела, что не купила Момо мобильный телефон. Но тут же подумала, что это вряд ли бы помогло мне. Наверняка, она не стала бы брать трубку.

«Куда она могла пойти?» — в голове не было ни единой мысли. Прибежав опять домой, я позвала маму.

— Как же теперь быть… — вяло пролепетала она. Я хорошо знала, что её безучастный тон был не следствием равнодушия, а оцепенением в критический момент. «Маму сейчас просить бесполезно», — поняла я.

Школьные товарищи. Кто же?

Я не могла вспомнить ни одного имени школьных товарищей Момо. Хиросэ. Ах, да. Кажется, так зовут её подругу: Хиросэ Юкино.

Они вместе учились в начальных классах, а потом перешли в одну среднюю школу. Отыскав номер, я кинулась к телефону.

— Да, — ответила в трубке Хиросэ Юкино. Её голос звучал уныло. Момо, должно быть, также разговаривает с чужими взрослыми людьми. Иногда даже с нами она говорила таким голосом.

— Не знаю… Да… Даже не представляю… Да… Нет… Да… Да…

От Хиросэ Юкино я так ничего и не добилась. Повесив трубку, я заметалась в растерянности. Полиция? Классный руководитель? И тут, как назло, опять появилась женщина. Её силуэт, увивающийся рядом, был четким.

— Надоела! — закричала я на неё. На крик прибежала испуганная мама.

— Прости, — извинилась я. Женщина расплылась в самодовольной улыбке, хотя извинения были предназначены маме.

— Я знаю, — проговорила женщина.

«Ты знаешь, где Момо?» — мысленно взмолилась я. На этот раз мой крик был беззвучным, не хотелось опять извиняться перед мамой.

— Она совсем рядом.

— Где?

— Иди за мной.

— Кажется, я догадалась, — наспех объяснив маме, я выбежала из дома и ринулась вслед за женщиной. Она двигалась впереди с невероятной скоростью, пару раз мне даже показалось, что я вот-вот потеряю её из вида. Миновав рощу возле библиотеки, мы оказались на берегу реки в соседнем квартале. Взору открылись оградительные сооружения. На площадке для вечерних матчей тренировались бейсболисты. Послышался резкий хлопок от удара биты. Летящий мяч со свистом рассек ночной воздух.

— Сюда, — указала женщина. За футбольным полем и примыкавшей к нему бейсбольной площадкой начиналась высокая трава, где-то там, в темноте, ласково заскулила собака. Мне показалось, что я вижу огромного пса, неуклюже семенящего по полю. Толком разглядеть не удавалось, так как тьма, царящая вокруг, скрадывала все очертания.

— Момо! — позвала я. И тут же ахнула от испуга — около собаки возвышалась темная худая фигура. Рядом стоял еще кто-то.

— Момо. Это ты? — крикнула я, тонкая тень колыхнулась. Кинувшись вперед, я сжала Момо в объятьях. Она начала вырываться.

— Мама, прекрати! — дочь с силой оттолкнула меня. Тень, что стояла рядом, неотрывно смотрела в мою сторону.

— Ты кто!? — повернулась я к ней.

— Какая тебе разница? — из-за спины донесся голос Момо. Тень стала удаляться и, наконец, растворилась в темноте. Собака исчезла следом. Я поискала глазами женщину, но она тоже пропала. Рядом была только Момо. Полевая трава еще хранила остатки полуденного зноя.

Глава 4

— Не скажу, — твердила Момо. Сколько бы я не допытывалась, кто был тогда с ней на лугу, в ответ слышала только одно: «Не скажу. Не хочу говорить».

Только, когда я начала ругать дочь за обман с библиотекой, она на удивление искренне раскаялась.

— Прости меня. Но до шести я была в библиотеке, правда. Честно, я занималась немножко.

«Немножко», от этого слова на душе чуть потеплело. Вслед за тем, как сердце начало понемногу таять, я почувствовала полную растерянность. В самом деле, исходя из каких соображений, я ругаю сейчас Момо? Эта мысль привела меня в тупик. Что стало причиной моего гнева? Постулат о том, что ребенку необходимо находиться под неусыпным контролем родителей, или же о том, что ребенок обязан думать только об учебе, а, может, о том, что девочки не должны ходить по опасным местам, но, скорее всего, избитое нравоучение, что обманывать — это плохо.

— Не скажу, — стоя передо мной, повторяла Момо.

«Размазня, — мысленно ругала я себя, — никакой из меня родитель». Когда-то я была тверже, до того как исчез муж. Я ругала еще совсем крошечную Момо, не задумываясь. Будто я с самого начала знала, когда и как надо быть строгой. По крайней мере, я была уверена, что знаю это.

Точно так же мне не приходило в голову, рассуждать о том, что такое «семья», пока она была у меня самой. Должно быть, это явления одного порядка. Потеряв, задумываешься. Задумавшись, перестаешь понимать. Все больше и больше перестаешь понимать.

— Кто он? — снова спросила я.

Момо покачала головой.

— Не скажу, — вяло ответила она. Я видела, что Момо уже устала твердить одно и то же. Появилось ощущение, что я без всякой тому причины просто издеваюсь над собственной дочерью.

— Когда-нибудь ты расскажешь мне?

— Не знаю, — угасающим голосом проговорила она.

«Она узнала это, — в голове вдруг пронеслась мысль. — Она узнала то, что было доселе неведомо ей». Бедненькая. Раньше я жалела её за неведение. Я не понимала тогда, что на самом деле существо, познавшее это, куда больше достойно сожаления. Я легонько опустила ладонь на худенькое плечо Момо. Она едва ощутимо вздрогнула, и мне тут же передалось напряжение, с каким она терпела на себе тяжесть моей руки.

Годовые экзамены остались позади, парадная линейка в честь окончания учебного года была назначена через несколько дней. Момо заметно вытянулась.

— Я уже с тебя ростом, мама, — заметила Момо и тут же скользнула прочь от меня. «Должно быть, не хочет мериться спиной к спине», — подумала я.

— А меня переросла уже год назад, — подала голос из кухни мама.

— Это точно, — отозвалась Момо и направилась туда же. Раздавался звон стукающихся друг об друга металлических предметов. Послышался звонкий смех. Через стену невозможно было различить, кто именно смеялся, мама или Момо. Откуда-то опять появилась она.

— Уже совсем скоро, — проговорила женщина, плавая в воздухе в дверном проеме, ведущем на кухню. Узор её неизменного облачения, обычно смутно расплывающийся в глазах, сегодня вырисовывался на удивление четко. Я разглядела плотно облегающее фигуру платье в подсолнухах, грузно белеющие ляжки и даже заметила, что на одном из пальцев босой ноги женщины вздулась мозольная шишка.

— Что совсем скоро? — спросила я, глаза женщины начали косить.

— Корабль отправляется.

— Какой корабль?

— Я же тебе уже говорила.

Момо стояла рядом с мамой. Отсюда были видны их ссутуленные спины: совсем чуть-чуть у Момо и сильно у мамы. Вместе со стуком шинковального ножа доносилось журчание воды.

— Здесь одни женщины, — пробормотала женщина. Склонив голову набок, она, продолжая висеть в воздухе, повернулась в талии и посмотрела назад. Подсолнуховый узор на её платье исказился.

Я вспомнила слова дочери, когда она придумала моему компьютеру мужское имя: «У нас же нет в доме мальчиков». Той Момо, что была тогда, больше нет. Она была, но сейчас её нет.

А мой муж, как же он? Оттого что я так и не узнала, каким он стал после своего внезапного исчезновения, нечто натянутое во мне резко оборвалось. Муж стал для меня не тем, «кого уже нет», а тем, «кого еще нет».

Тот, «кого еще нет» — это тот, «кто, возможно, когда-нибудь появится». Бесследно раствориться в прошлом может лишь то, что существует ныне. Нечто, несуществующее вовсе, не способно кануть в Лету. Это нечто не исчезнет никогда и нигде. Оттого его небытие будет жить вечно.